<<предыдущая страница

 

Часть 1

Глава 2

 

 ПЕРЕВОЗ

 

         Наконец Колька у перевоза. В этом месте надо перейти по льду через Волгу. Перевоз гудел как-то по-особенному - зло и встревоженно. По ледяной дороге при свете пылающих костров вступали в город бойцы Красной Армии. Они отступали с Северного Кавказа через пустынные песчаные степи. Шли в далекий город на Каспий, чтобы отдохнуть, набраться сил для новых боев с противником.

         Скрипя и подпрыгивая, двигались тачанки, арбы, орудия, зарядные ящики. На повозках и санях укрытые попонами, брезентом, негреющими солдатскими шинелями лежали и сидели раненые бойцы. Истощенные кони, почуяв жилье, ускоряли шаг. Ездовые на разные голоса подгоняли их.

          Колька по сходням взобрался на вмерзшую в лед большую хлебную баржу. На ней было двое военных: молодой, могучего вида моряк в бушлате, в лихо заломленной на затылок бескозырке и невысокий, вооруженный винтовкой пехотинец. Они направляли прибывающих.

          - Э-э-эй, пехота, навались, братки, дом близко! Выше голову, орлы! - размахивая руками, кричал моряк хриплым голосом.

          - Шире, шаг, солда-тики! - поддерживал его пехотинец.

          А матрос продолжал:

          - Веселей, братки! Которым в госпиталь - полный вперед на Рыбную, а кто на отдых - на Степную.

          Колька, захваченный этим зрелищем, отвлекся от своих переживаний. Он слышал, как говорили об этой армии в очередях, радовались ее победам. Теперь она отступала.

          Никем не замеченный, Колька наблюдал за всеми из-за палубной пристройки, каким-то чудом не растасканной на дрова.

          Дым, идущий от нефтяных факелов, ел глаза. Колька отошел в сторону и стал разглядывать остановившегося у баржи одногорбого верблюда, впряженного в арбу. Верблюд широко расставил длинные ноги и поник головой. "Устал очень", - подумал Колька.

          На арбе лежали укрытые брезентом больные бойцы. Впереди сидел ездовой, по восточному обычаю спрятав под себя ноги. Борода у него напоминала замерзшую мочалу. Ездовой крикнул моряку:

          - Эй вы, бисовы дети, куда раненых везти?

          - Курс - на Рыбную, батя! - весело откликнулся моряк.

          - "Батя", "батя". Эх вы, бисовы дети, - заворчал ездовой и хлестнул верблюда. - Ползи, чертяка, надоел ты мне, как горькая редька.

          Матрос пригрозил пальцем.

          - Не торопись, батя! Рано списывать такой корабль. Пригодится!

          И тут матрос увидел Кольку. От неожиданности он присвистнул и совсем сбил бескозырку на затылок.

          - А ты кто такой? Как попал сюда? Что тебе тут надо? Ну ты, юнга, говори... Да не бойся, милок! - шагнул он к Кольке.

          Бежать было поздно. Мальчик опустил голову и тихо, будто самому себе, горестно сказал:

          - У меня мать померла.

          Помолчав немного, словно заново вникая в смысл сказанного, и добавил:

          - Мамы у меня больше нет!

          Матрос опустил ему на плечо большую, тяжелую руку:

          - Понимаю... Большой крен в жизни. Что? Тиф? Голод?

          Кольке вдруг захотелось рассказать матросу обо всем и о том, как тяжело на свете одному. Но он только выдавил:

          - А отца у меня убили в Нобелевских мастерских.

          Матрос прижал Кольку к себе.

          - Пришлось же тебе хлебнуть горя! А за что... отца?

          Колька коротко всхлипнул.

          - Мама рассказывала, что он говорил рабочим: надо обшивать броней буксиры, баржи, флот готовить, белых весной гнать от города. А его из-за угла... наповал...

          - Ух, гады! - стиснув зубы, процедил матрос и так прижал Кольку, что у того дыхание сперло. В лихой голове матроса мгновенно промелькнуло: Питер. Широкая булыжная Лиговка...

          Семья машиниста Костюченко жила в подвале хмурого шестиэтажного дома. Поутру маленький Глеб залезал на подоконник и подолгу просиживал в ожидании солнышка. Проголодавшись, он спускался к стае таких же голодных братишек и сестренок, торопливо проглатывал еду и спешил занять свой сторожевой пост, боясь прозевать солнечный луч.

          А потом пришло большое горе - умер отец.

          Потрясенная смертью мужа, мать Глеба, робкая женщина, растерялась. От больших переживаний у нее стала трястись голова.

          Она скрывала от детей, что ходила по дворам и просила Христа ради.

          Позже, когда Глеб вырос, он поклялся: всю жизнь бороться за то, чтобы не было на свете унижения и нищеты.

          - А ты леденцы любишь? - внезапно спросил матрос, заглянув в глаза Кольке. - Э-э! Тебе тоже не часто их есть приходилось, - голос его посуровел. - Может это к лучшему. Горького хлебнешь, век помнить будешь, а от сладостей - зубы портятся.

          Он потрепал Кольку по плечу.

          - Холодный ты, браток, как окунь морской!.. Петро, - позвал он своего напарника. - Дело есть. А ты, парень, не робей! Отец-то у тебя солдатом революции был, понимать надо! Так ежели ты настоящий солдатский сын, привыкай нюхать порох. Выше голову! Пускай всякая шваль падает и духом, и брюхом. Скоро мы им надраим! За нами, браток, не пропадет. За всех отплатим. Помяни слово балтийца: что контре причитается - все получит сполна.

          - Чего звал? - подбежал пехотинец.

          - Да вот одного окунька пристроить надо, - сказал матрос.

          Но тут непредвиденное обстоятельство заставило их обоих на время забыть о Кольке.
 

 

 

-1- 2- 3- 4- 5- 6- 7- 8- 9- 10- 11- 12- 13- 14- 15- 16- 17- 18- 19- 20- 21- 22- 
23- 24- 25- 26- 27- 28- 29- 30- 31- 32- 33- 34- 35- 36- 37- 38- 39-