Если жизнь тебе дорога...
Документальная повесть
Яков Исакович Островский
Библиотека солдата и матроса
Предисловие С. С. Смирнова
Военное издательство Министерства Обороны СССР (Воениздат)
Москва
1964
Ред. Н. В. Логинов
Худ. ред. Г. В.Гречихо
Худ. П. М. Чернышев
Техн. ред. И. Ф. Кузьмин
Корректор З. П. Поспелова
Тираж 65 000
!-я типография Военного издательства Министерства обороны СССР
Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3.
Содержание
С. С. Смирнов. Об этой книге
Так началось
Запрещается...
Домик на окраине
В больнице
Новогодней ночью
Друзья из Курортного
Предупреждение
Срок - два дня
Подарок сыну
Вечером
На старой мельнице
Василий Васильевич
Партизаны ужинают
О чем составлен протокол
На шоссе
В гостях у больного
Все запомним!
Жилец почтового отделения
Кирюшин склад
Странное имя
"Нихтферштеен!"
Ночной обыск
Арест
Передайте маме!
Девушка с колосьями
РАССКАЗЫ
ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
В нашей литературе еще очень мало книг о героях-подпольщиках Великой Отечественной войны. Остаются нераскрытыми, неизвестными народу подвиги сотен и тысяч советских патриотов, которые самоотверженно боролись с врагом на оккупированной гитлеровцами территории в десятках больших и малых подпольных организаций, действовавших почти повсеместно на землях Белоруссии, Украины и в занятых врагом областях Российской Федерации. В неравной и в невыразимо тяжкой борьбе со зловещим гитлеровским гестапо эти безвестные герои проявляли исключительную смелость, находчивость, самоотверженность и нередко погибали как истинные герои в фашистских застенках, не склоняя головы перед палачами.
В истории нашего антифашистского подполья непочатый край работы для писателей, журналистов, исследователей. В ней скрыт материал большой воспитательной силы, материал глубоко патриотический, бесценный для формирования души и сердца молодых поколений, вступающих в жизнь. Давно пора обратиться к этому материалу, добыть его из архивов, из людской памяти, которая еще хранит многое, и превратить в исторические очерки, в рассказы, повести, романы. И тогда перед глазами народа возникнет новая галерея удивительных по своей силе героических образов, новых Данко, Корчагиных и Кузнецовых, образов, властно зовущих молодежь к новым подвигам во славу Советской Родины.
Небольшая книга Я. Островского посвящена именно этой теме деятельности советских патриотов в тылу врага, на оккупированной гитлеровцами территории. Главное место в ней занимает документальная повесть "Если жизнь тебе дорога...", давшая название этой книжке. Автор кропотливо собрал материалы и рассказы о работе подполья в Зуйском районе занятого немцами Крыма. В центре повести - смелая, умная и изобретательная девушка Лида Никитина, которая стала переводчицей в немецкой комендатуре, чтобы помогать партизанам и спасать советских людей. Ей помогают советские патриоты, отважные молодые люди. Лиде удается многое сделать. Она широко и разнообразно использует возможности, которые предоставила ей работа у немцев. Выданная предательницей, Лида гибнет вместе с товарищами от рук фашистских палачей, несломленная, непокоренная, гордая. Образ ее, светлый, чистый, героический, не может не тронуть душу читателя.
Два очерка - "Сокол и его друзья" и "Николай Шуть - поэт борец" - продолжают ту же тему подполья. В первом из них рассказано о действиях очень своеобразной подпольной организации - артистов и работников Симферопольского драматического театра. Во втором - волнующая история журналиста и поэта, одного из активных подпольщиков Павлограда, также павшего от рук гитлеровских убийц.
Эта книга принадлежит перу опытного журналиста Якова Островского. В ней кое-где, может быть, сказывается привычка к газетной скорописи. Но, неизбежный в первой книжке, этот недостаток не может ослабить впечатления от героической и трагической истории Лиды Никитиной и ее друзей, рассказанной автором с настоящим волнением, напряженно и динамично. Книгу "Если жизнь тебе дорога..." хочется рекомендовать нашему читателю.
С. С. Смирнов
вечеру 6 ноября стрельба прекратилась. Бой, вероятно, кончился. Жители Курортного и многочисленные беженцы - женщины с детьми - начали осторожно выбираться из погребов. Тишина, глухая и настороженная, окутала село. Ярко светила луна, грустным светом озаряя чистенькие домики, пустынные улицы села.
Дом Никитиных - самый крайний. Перед ним всего в нескольких десятках метров начинается лес. Позади вьется убегающая в поле тропа - кратчайший путь в Красногорье. Тропу эту предпочитали все, кто шел пешком. А больше всего торили ее дети, веселыми стайками бегавшие в Красногорскую школу.
Тихий дворик Никитиных тоже оживился. Первой вышла из погреба Фаина Гавриловна, ведя за руку младшую дочь Женю. За ними шла Таня, потом показалась Лида с самым младшим членом семьи - девятилетним Федей. Мать и дети вошли в дом. Лида разула мальчика, уложила его в постель.
- Спит? - шепотом спросила мать.
- Спит. Ну я сейчас, мама, - Лида вышла во двор, открыла калитку, выглянула. Нигде никого. Но кто это?.. В самом конце улицы показалась невысокая женская фигура. Да ведь это Муся Маринская. Лида негромко окликнула подругу. Та на мгновение остановилась и затем быстро направилась к Лиде.
Держась за руки, они вбежали во двор Никитиных, остановились у сарая.
- Ну, что, Муся, не знаешь, чем кончилось? - Лида кивнула направо. Там, на противоположном конце села, в этот день несколько часов кряду гремел бой. Немцы, наступавшие вдоль проселочной дороги из Красногорья, видно, долго не могли одолеть красноармейскую часть, оборонявшуюся в небольшой густой рощице между Курортным и Красногорьем.
- Кто его знает, чем там кончилось. - Муся вздохнула. - Проводи меня немного.
- Пошли.
- Куда это вы собрались? - спросила показавшаяся на пороге дома мать Лиды.
- А мы к Маринским, мама. Я скоро.
Ветер гнал по небу легкие облака. Порой они закрывали луну.
По дороге Муся доверительно сообщила:
- Папа с Сеней в лес ушли.
- И Сеня? - Лиде так хотелось побыть с ним хоть несколько минут. - Значит, - произнесла она, как бы размышляя вслух, - я его не увижу теперь?
- Нет. Просил тебе передать, чтоб не обижалась. Знаешь, - тихо, но решительно сказала Муся, - я тоже в лес... сегодня. Там много наших. А главный у них Литвиненко.
- Вот оно что! - Лида хорошо знала худощавого председателя райисполкома Андрея Антоновича Литвиненко.
- И Мозгов там же, - продолжала Муся.
Комсомольский работник Семен Мозгов, энергичный, деятельный, был известен всей молодежи района.
- Завидую я тебе, - искренне призналась Лида. - А как мне уйти? Не могу же я маму с ребятами бросить. Пропадут без меня...
Лида, которой недавно исполнилось девятнадцать лет, - старшая из четверых детей вдовы Фаины Гавриловны - была ее единственной надежной помощницей. Остальные - четырнадцатилетняя Таня, двенадцатилетняя Женя и маленький Федя, хотя и не ленились, не могли облегчить домашние заботы матери, сами еще нуждались в присмотре.
- Тяжко было маме, покуда я на курсах в Симферополе училась. Измучилась, бедняжка. Так она радовалась, что я приехала! А с тех пор как война началась, по ночам не спит, все плачет. Только я и могу ее хоть немного утешить, а ребята, как увидят ее слезы, - сами в рев.
- Тебе в лес, конечно, не стоит уходить, - сказала Муся, когда они дошли до ее дома. - Ну, Лида, прощай. Забегу к себе, и - айда.
- Будь здорова! Постой-ка, дай обниму тебя.
Девушки крепко обнялись, расцеловались.
- Отцу привет передавай. Мозгову - тоже... А Сеню... - она запнулась на миг, но тут же просто сказала: - Сеню поцелуй за меня, скажи, что помню его все время.
Возвратившись домой, Лида еще во дворе сняла туфли и тихо приотворила дверь. Фаина Гавриловна, одетая, с открытыми глазами, лежала на постели.
- Ну что там? - спросила она.
- Да ничего. Я только проводила Мусю, в дом к ним не заходила. А на дворе ветер крепчает.
- Ложись, отдохни...
Сестренки и Федя уже спали. Вот и мать перестала вздыхать, забылась тяжелым сном. Одна ее рука была положена под голову, к шершавой ладони другой Лида приложилась щекой, как бывало в детстве. И сразу будто испарилась тревога: ничто, ничто не страшно, когда чувствуешь тепло этой руки, когда рядом с твоим бьется сердце матери.
Они появились рано утром 3 ноября, ворвались одновременно с трех сторон. Оглушающий треск мотоциклов наполнил село. Пехотинцы в мундирах мышиного цвета, перекрикиваясь на незнакомом языке, брели прямо по огородам, топтали их. И сразу же занялись излюбленной охотой на кур, гусей, поросят. Отчаянное кудахтанье и визг сливались с довольным гоготом и ревом удачливых охотников.
Жители в окна безмолвно наблюдали эти сцены.
В полдень гитлеровцы согнали все население в центр села. Там стоял запыленный открытый легковой автомобиль. За его рулем, не шелохнувшись. сидел солдат-шофер. на заднем сиденье о чем-то тихо переговаривались два офицера. Один из них, худой и рослый, держал на коленях портфель. Вот он поднялся и, окинув толпу презрительным взглядом, неожиданно высоким голосом выкрикнул:
- Кто есть перевотшик? Давай!
Толпа молчала. Офицер нетерпеливо повторил свой вопрос. И тогда в тишине вдруг раздался угодливый голос:
- Есть переводчик, есть!
Чуть сутулясь, шагнул вперед старик лет шестидесяти. Это был Кирилл Чуприн, сделавший в тот пасмурный день свой первый шаг на пути предательства. Он обернулся к Лиде, стоявшей рядом с матерью, и зло сказал:
- Ну, чего стоишь? Небось для красных сразу бы стала переводить, а тут молчишь?! - И, недобрым взглядом окинув односельчан, добавил: - А вы что молчите, разве вам неизвестно, что она по-немецки говорит, как по-русски?
Глухое, настороженное молчание было ему ответом.
Девушка между тем отпустила руку матери, подошла к автомобилю. Машинально заправила золотую прядку волос, выбившуюся из-под берета, спокойно взглянула на офицера и сказала, что может переводить.
...Люди угрюмо слушали многочисленные указания:
- запрещается с наступлением темноты выходить на улицу;
- запрещается давать приют посторонним лицам;
- запрещается без специального пропуска выходить за околицу;
- запрещается без специального пропуска посещать другие населенные пункты.
Запрещается, запрещается, запрещается...
Каждое из этих указаний заканчивалось стереотипной фразой: "За невыполнение - расстрел".
Сходка кончилась, и люди стали торопливо расходиться.
Чуприн одиноко стоял недалеко от машины. Он смотрел на земляков и на беженцев, будто впервые их видел, а из них никто даже взглядом его не удостоил. Неожиданно он услышал:
- Дядя Кирилл, здравствуй!
- Данила, ты?
- Я, конечно, я! Кому же еще быть?
Данила Пронин, высокий и стройный, стоял перед Чуприным, нагло и вместе с тем заискивающе улыбаясь. Было известно, что еще в конце июня его призвали в армию. Как же он мог очутиться здесь?
- Откуда ты, молодец, взялся?
- Оттуда, - он беззаботно махнул рукой куда-то за село, - с фронта. Еле добрался. Дома Валя, жинка, пятнадцать суток на чердаке меня прятала. А теперь чего ж прятаться? Теперь пусть другие прячутся. Верно я говорю, дядя Кирилл? - И захихикал.
Чуприн одобрительно хмыкнул, потом сказал:
- Ну что ж, пошли ко мне. Со встречей не грешно и... - он выразительно щелкнул пальцем по шее.
- Это мы завсегда с удовольствием.
Немецкая машина все еще не трогалась с места. Офицеры послали шофера догнать и вернуть девушку-переводчицу. Когда она возвратилась, тот же офицер, речь которого она недавно переводила, спросил, где ей удалось так хорошо изучить немецкий язык.
- Тут у нас немецкая колония была - Фриденталь. Да и в школе нашей почти все учителя были немцы.
- Ваше имя, фамилия?
- Лида Никитина.
Офицер вынул записную книжку и что-то в ней отметил.
- Так вот, фрейлен, я - Фридрих Миллер, обер-лейтенант, назначен военным комендантом Зуйского района. Если будет нужда, рассчитываю на вашу благоразумную помощь. Вы местная жительница?
- Да, конечно.
- Больше вопросов не имею. До свидания, фрейлен, - офицер чуть коснулся пальцами козырька своей фуражки.