НЕПЛОХИЕ РЕБЯТА
В дальнем заброшенном дворе, у высокой полуразрушенной каменной стены с огромной надписью «Чай Высоцкого», Каланча остановился. Видя, что Колька подходит к нему, он пренебрежительно сплюнул сквозь зубы, сбил на затылок рваный картуз, засунул в рот два грязных пальца и пронзительно свистнул.
На сигнал явилась пестрая ватага: одни – из-за мусорного ящика, другие – из дверей заброшенных сараев, третьи – как будто из-под земли.
Беспризорники во весь рот ухмылялись: здорово у них получилось, попались птички в ловушку.
Генка растерянно осмотрелся и, поеживаясь от страха, поближе подвинулся к Кольке. Бежать было некуда: их окружили. Колька чувствовал себя относительно спокойно и сразу приступил к делу.
Он смело подошел к главарю:
- Здорово, Каланча, как живешь-можешь?
- Здорово! – хриплым голосом, нехотя протянул тот и подмигнул своей команде: «Началась, мол, потеха». – Живу, хлеб жую, небо копчу, а ты зачем притопал?
Каланча хихикнул, потом засмеялся. Смеялся негромко и глухо покашливал при этом. Он, не торопясь, поднял кусок штукатурки и стал играть им, подбрасывая на ладони.
- А что, - помолчав, с расстановкой спросил он, - отобрать деньги захотел? – и вытащил из кармана скомканные бумажки: - Видал-миндал? Получишь их, - подмигнул он своей компании, - после дождичка в четверг. Нет, нет, извините, в субботу… Хо-хо! В субботу! - И высоко подкинул ударом ноги кусок штукатурки.
Его поведение вызвало веселое оживление в компании беспризорников.
А Каланча продолжал:
- Как бы ты тоже, храбрый заяц, не полетел до «Чая Высоцкого». Так-то!
Беспризорники, восхищенные его речью, расхохотались.
Только теперь Колька понял, насколько трудно будет «выручать» Генкины деньги.
Генка молчал, как пришибленный. Положение казалось ему совершенно безнадежным и, на его взгляд, лучше всего было поскорее уйти отсюда. Но в это время произошло нечто неожиданное и даже необыкновенное.
Колька, спокойно засунув в карманы руки, подмигнул точно так же, как Каланча, левым глазом и беззаботно рассмеялся.
Каланча, видя в этом оскорбительный вызов, нахмурился. А беспризорники, глядя на его изменившееся лицо, зашумели, подошли вплотную к Кольке и Генке.
Генка задрожал с головы до пят… «Дело ясное: мы пропали. И зачем Кольку дернуло смеяться? Ах, как нас поколотят. Нас так поколотят, что своих не узнаешь. Дело пропащее…» Генка забыл о лекарстве, о меде, о деньгах – обо всем.
А Колька, словно не замечая ничего, продолжал все также беззаботно смеяться.
Каланча раздраженно топнул ногой:
- Хватит ржать, цирк затеял! Чего заливаешься, ломаешь из себя? Заглохни, а то… - и он поднял руку, готовый дать команду к расправе. Кольцо совсем сомкнулось вокруг двух ребят. Они почувствовали учащенное дыхание беспризорников, увидели их злые взгляды, сжатые кулаки.
Генка втянул голову в плечи в ожидании удара, готовый кричать о помощи. Глаза Кольки сощурились, а губы застыли в улыбке. Он не собирался склонять головы, он будет драться, пока хватит сил. И все же он прекрасно понимал: Они с Генкой в руках у Каланчи.
Каланча не торопился. Ему захотелось растянуть удовольствие, поиграть с пленниками – все равно никуда не уйдут.
Глядя на него, Колька сказал:
- Умора, ей-бо, умора. Сам подумай, Каланча. До сих пор все, - он широким жестом повел кругом, - уважали тебя за смелость. А теперь? Э-э-э…
Каланча вызывающе выпятил грудь, блеснул глазами. Казалось, кинется он сейчас на Кольку и разделается с ним за презрительное «э-э-э». Но ничего подобного не произошло.
- Легче, парень, костей не соберешь, - глухо сказал он. – Говори, что обо мне болтают.
Колька огляделся и продолжал:
- Провались я на этом месте. Разве по правилам – целой оравой напали на Генку? Смех один. И Поддубный не выдержал бы. Кто же за это уважать станет?
Каланча протяжно вздохнул:
- Ишь, какой лыцарь, вон ты куда загнул. – Он угрожающе придвинулся к Кольке.
Лыцарь, лыцарь. Заступничек нашелся! – Сипло выкрикнул мальчуган с плутоватыми глазами, в длинном пиджаке и сильно толкнул в бок Генку: - Держи для начала.
Раздался общий одобрительный гул.
- Н-но, ты, - попятился Генка, озираясь, как затравленный заяц, - не очень-то! Да-да, не очень-то…
- Не тронь его, - властно вмешался Колька и обратился к Каланче:
- Довольно! Скажи, чтоб не задирали… Да ты не усмехайся, Каланча, - голос Кольки постепенно крепчал. Чего усмехаешься? Чего кривишь рот? Вас еще надо проучить, если хочешь знать.
Каланча искренне удивился Кольке. По натуре смелый, он уважал это качество в других.
- Парень, на кого ты полез? Кого стращаешь?
- Да чего мне стращать – вас десять, а нас двое. Ты лучше скажи, кого трогаете. Знаешь, кого? Ну, говори. Молчишь? Сына музыканта, который играл для красных бойцов. Нет, ты слушай, Каланча, не маши руками. Ты знаешь, музыкант совсем больной был, а играл для красноармейцев. Лоб весь в поту, щеки красные, а он свое делает, смычком водит. Он не пожалел себя для них, а вы?
Каланча, как и все беспризорники, озадаченный таким горячим выступлением, молчал.
А возмущенный Колька свирепо наступал:
- А вы? Деньги у Генки отобрали, деньги, которые на мед для отца. Вот что вы натворили, - от волнения Колька поперхнулся и резко взмахнул рукой.
- А теперь, - сказал он в наступившей тишине, - может, старик уж… За что вам ни один красноармеец спасибо не скажет…
Генка, взвинченный всеми событиями, тронутый проникновенной речью Кольки, начал потихоньку всхлипывать, будто в самом деле отец у него уже умер.
Каланча и вся его ватага были на концерте, вернее, вертелись у дверей здания. Проникнуть в зрительный зал им не удалось – там было полно народу. Но они слышали музыку, шумные аплодисменты и топот ног. И сами не менее бурно приветствовали концерт, выражая восторг свистом.
Но откуда Каланча и его команда могли знать, что скрипач – отец Генки – и что отобранные деньги предназначались для покупки меда?
В конце концов, не так уж много денег забрано у Генки, чтобы поднимать такой шум и заслужить неодобрение красноармейцев. Последнее особенно обидно, ибо кто из беспризорников не мечтал стать бойцом Красной Армии?
Сколько об этом велось разговоров во время беспокойных ночевок в подвалах, на чердаках, на заброшенных баржах…
В общем, скверная история.
Каланча, выигрывая время для раздумья, закашлялся. Кашлял он так долго и протяжно, что это, наконец, могло показаться подозрительным.
Мальчишка с плутоватыми глазами бойко выкрикнул:
- Слышь, Каланча, они нас на удочку ловят. Гляди в оба.
Другой беспризорник, со скуластым лицом, в рваном полушубке, прохрипел:
- Деньги, Каланча, нам самим пригодятся. Мы на них жареную картошку да требуху в пару купим. Вкуснота! Нашелся какой ловкий – «отдай». Всыпать – туда им и дорога.
- Цыть у меня, ты, молчи! – прикрикнул на него Каланча. – Я сам поговорю с этими птенчиками.
Он выпрямился и с головы до ног смерил Кольку подозрительным взглядом. Рыжий чуб его повис над сощуренными глазами:
- Ты не брешешь? Если брешешь – берегись, парень. А может быть, разжалобить мечтаешь? Гляди, хуже будет, пустой номер. Но ежели… ежели правда деньги для больного. Тут уж… Но ты докажи. Или, не будь я Каланчей, если с тобой не разделаюсь…
Серьезный оборот дела не испугал, а обрадовал Кольку.
- За кого ты меня принимаешь? – возмутился он. – Генка, покажи рецепт. А то, видишь, не доверяют.
- Он никогда не врет, - расхрабрился Генка и поспешно достал рецепт.
Каланча подержал в руках бумажку. Читать он не мог, но это его не смутило. С озабоченно деловым видом посмотрел ее на свет, как обычно на базаре проверяли деньги, зачем-то понюхал, прищелкнул пальцами и буркнул себе под нос: «М-да».
Священнодействие свершилось при абсолютной тишине.
- Пожалуй, все правильно.
- Видал? – продолжал храбриться Генка. – Видал?
- Видал! Только ты помалкивай, не суйся в волки с телячьим хвостом, - поморщился Каланча. И внезапно горячо и зло заговорил: - Зачем деньги отдавал? Только за одно за это наломать тебе бока надо. Если бы это было для моего батьки, да я с самим чертом срезался, зубами вцепился, а деньги шиш отдал бы. Гляди, какой Колька, - не побоялся нас, а у тебя кишка тонка.
- Правильно! По-нашему!.. – крикнул мальчишка с плутоватыми глазами. – Каланча никому не уступит, он у нас не из таковских.
- Помалкивай, - оборвал его Каланча и, снова обращаясь к Генке, заключил: - Размазня ты, Минор, вот кто ты. – Он с презрением плюнул сквозь зубы. – Держи бумажки да давай за медом и в аптеку… Ну, беги, дуй, пошевеливайся! А то как поддам, что стрелой полетишь! – И снова глухо закашлялся, закрыв лицо рукой.
Лицо у Генки стало невероятно глупым. Не веря своим глазам, он смотрел то на деньги, то на беспризорников.
- Ишь, рот раскрыл, - насмешливо сказал мальчишка с лукавыми глазами. – У него отец помирает, а он рот до ворот, ворон ловить собирается.
Кругом расхохотались.
Колька не мог скрыть радости. Как все хорошо кончилось! Но вдруг мальчишка в рваном пиджаке недовольно проворчал:
- Значит, лопнула жареная картошка. Разжалобились! Нюни распустили. Эх, вы… Сами-то вы общипанные вороны. Пускай хоть половину деньжат отдаст…
- Кто сказал, что лопнула картошка? Хо-хо! Гроши у нас будут. Вот! – Каланча выхватил из кармана несколько катушек ниток и подбросил их вверх.
Часть 1
Глава 30
НИТКИ ВОЛШЕБНИКА
Сбивая друг друга с ног, толкаясь, свистя и крича, все ринулись собирать катушки.
Колька не отставал от других. Захватив две катушки, крепко сжимая их в руке, он подошел к Каланче и спросил:
- Где достал?
Каланча посмеивался, показывая большие желтые зубы.
- А тебе что? Тоже картошки или требухи захотелось?
Колька сжал губы и, зачем-то сняв шлем, разгладил короткие белобрысые волосы.
- Ну, знаешь ли… На кой черт мне требуха! Что я дома ее не ел? Тебя как зовут?
Каланча осторожно процедил:
- Ме-ня? А что?
- Ну скажи. Жаль, что ли?
- Вот привязался. Ну, Васькой.
Колька потянул его в сторону.
- Отойдем-ка, Вася, в сторону. Дело у меня к тебе есть.
Он решил выведать, откуда у Каланчи столько ниток. Он знал, из-за нехватки ниток мастерские перестали шить белье для красноармейцев. Об этом он и поведал Каланче. Рассказывая, Колька понимал – беспризорники легко не расстанутся со своим добром.
Василий недоверчиво слушал его, изредка перебивал: «А ты, парень, не врешь»?
Колька предложил:
- Если обману, можешь со мной сделать, что хочешь…
Такой ответ пришелся по душе Каланче. Он, конечно, мог сообщить о нитках кое-что важное, но для этого необходимо было убедиться в правдивости Колькиного рассказа. Колеблясь, он промолвил:
- Мне наплевать на нитки, если для дела. Но берегись обмануть Каланчу.
- Знаешь, Каланча, - возмущенно начал Колька, - неужели ты не можешь поверить? Что ты за человек! Если совру, пускай я тогда сгорю с новыми сапогами.
- Ладно, хватит – перебил его Каланча. – Слушай, у нас в кладовке, у Ведьмы, их тьма-тьмущая.
- Откуда?
- Вот чудак. Здрасте, приехали! Откуда мне знать? Не я же их туда клал. Лежат они там в мешке. Ведьма дала мне сегодня десять катушек, чтобы продал. Ей, верно, деньги нужны. Потому и пустила на базар. А здесь старых знакомых встретил, - он показал на беспризорников.
Колька на секунду задумался, а потом попросил отвести его в детдом, показать кладовую.
Каланча даже отшатнулся от Кольки и замахал руками:
- Ты что? Ведьма мне ноги переломает. Она, что жандарм: как крикнет сторожа Степана – держись. Нет, - отрицательно покачал он головой, - не упрашивай, не выйдет. Злющая больно она. Я б давно от нее сбежал, да черт с ней, потерплю до весны. Сам понимаешь – все-таки в тепле, и не дует, и похлебка кое-какая есть.
Но Колька не сдавался.
- Да пойми ты, мы ни одной катушки не возьмем. Что мы, воры там какие-нибудь? Ни одной – провались я на этом месте. Есть нитки – расскажем… ну, хоть бы дяде Глебу, а он – для Красной Армии, сам знаешь. Да ты не бойся, не трусь. Чего ты?
Колька оттащил своего нового знакомого подальше от остальных беспризорников.
- Ты подумай, что о тебе скажут люди, что скажут красноармейцы!
- А что они могут сказать? – усмехнулся Каланча. – Больно им дело до меня? Хо-хо!.. Нужен я им, как собаке пятая нога.
- Это ты брось, зря. Они скажут: «Ну и парень, Каланча! Помог одеть бойцов!» Спасибо тебе скажут. Вот увидишь! Ты будешь… Ну, как тебе сказать… Ну, как добрый волшебник…
Такое сравнение, хотя Каланча незаметно для себя и приосанился, вызвало у него приступ веселья.
- Ха-ха! Хо-хо! – надрывался он. – Ну и загнул, ну и придумал. Брось заливать. Наговоришь семь верст до небес… Это я-то – волшебник?.. Го-го-го!
Но Колька чувствовал: лед таял. Сейчас главное не упустить момент, воспользоваться благодушным настроением вожака.
- Ну, так как же? Решай. Давай, скорее решай!
- Ох, и скучаешь ты, Колька, по паре добрых тумаков. Подожди. Покумекаю. Может быть… тогда возьмут на фронт? – задумался Каланча.
- Определенно могут, хоть в моряки, хоть в пехоту, - убежденно сказал Колька. – Ну, дай лапу! Вась, дай пять!
- Чудной же ты, Колька. Пристал тоже – не отвяжешься… Ладно, была не была, будь по-твоему. Только, гляди, никому ни гу-гу, без подвоха, а то все перекувыркнешь. Всыпет мне Ведьма.
- Не бойся, Вася, могила, - весело крикнул Колька и горячо пожал ему руку.
Каланча вырвал ее, поправил чуб и сурово проговорил:
- Да чего ты все: «не бойся, не бойся»… Заладил, как граммофон. Кого Каланча боится?
Колька поспешил заверить, что не хотел его обидеть:
- Да я ж пошутил, Вась. Я так…
Каланча еще долго ворчал, но постепенно успокоился.
- Ладно. Сегодня сходим. Посмотришь.
Колька был рад. Не зная, как отблагодарить Каланчу, он порывисто сунул руку в кулек с конфетами и протянул ему горсть леденцов.
- Уй-юй-юй, чего это? – удивленно спросил Вася, расплываясь в счастливой улыбке.
- А ты что, не видишь? Ландрин! – гордо ответил Колька.
Пораженный щедростью Кольки, Каланча крепко сжал конфеты и закричал:
- Шкодники! Ландрин! Ко мне!
…Колька с Генкой сбегали в аптеку и в лавочку за медом. Затем они добрались до Генкиного дома. Берта Борисовна, мать Генки, попросила мальчиков поставить самовар; нужна была горячая вода для грелки.
Дрова отсырели, береста вся вышла. Колька колол щепки, второпях чуть не отрубил себе пальцы, с остервенением дул в трубу, из которой вылил густой, едкий дым. У него слезились глаза. Но он не обращал на это внимания. Больной музыкант часто просил пить, требовал холодные компрессы на пышущую жаром голову.
Берта Борисовна опаздывала на работу, она попросила Кольку побыть у них:
- Мало ли, не дай бог, что может случиться. Вдвоем с Геночкой скорее сообразите, что делать.
Колька не мог отказать.
- Хорошо, - сказал он, - идите. Я останусь.
Целый день Колька находился в семье музыканта.
О красном кирпичном доме он вспомнил только к вечеру. Пора было идти туда. Генка вызвался его сопровождать.
- Гляди, - предупредил его Колька, когда они выходили из ворот, - там безухий пес, как волк!
- Подумаешь! Наплевать! – беззаботно ответил Генка. В душе он пожалел, что напросился в провожатые. Но спохватился поздно, отступать нельзя было. – Наплевать, - повторил он, - я не боюсь ни собак, ни волков.