Вот моя деревня
Повесть
Владимир Арро
Рисунки Т. Капустиной
(Журнал "Костер". 1970)
От деревни нашей Равенки
От деревни нашей Равенки идет склоном тропинка. Она в кукурузное поле уходит и выныривает прямо на боевую дорогу. Эта главная дорога называется боевой.
Когда кильковские вошли в кукурузу, мы бросились на них с пиками и стали их гнать. Их было человек семь или восемь, они, конечно. нападения нашего не ожидали и поэтому разбежались кто куда.
Вот попрятались они все в кукурузе, никого не видно и не слышно, а мы-то знаем, что они где-то здесь сидят.
- Эй, - говорю, - кильковские, где вы тут, вылезайте!
А они молчат. Я говорю:
- Эй, не слышите, что ль?..
Вдруг Тришкин голос спросил:
- А вы гнать нас будете?
- А неуж не будем!
- Что же вы, не понимаете, а?.. - закричал Шурка Шаров. - Ведь нам на медицинский осмотр надо! Нам Люба велела!
- Мало ли велела! - кричу. - Может, мы сами еще не осматривались!
- А мы почем знаем!
- Ну, и чешите отсюда!
- Ваша, что ли, амбулатория? - крикнул Тришка.
- Наша! - крикнул я. - Наша амбулатория! И Люба у нас живет!
- А вот если мы в кино вас не будем пускать, тогда как?
- Вы-то?
- Мы-то!
- Ха-ха! Испугали! У вас и власти такой нет. Нас киномеханик Слава каждый раз дожидается. Без равенских началось хоть одно кино?
Тришка с Шуркой даже из кукурузы вылезли.
- Думаете, что это из-за вас, да? - Шурка даже засмеялся. - Дураки, и не из-за вас это. Славка Любу каждый раз ждет.
- Ну вот! - крикнул я. - Не все ли равно! Люба тоже равенская.
- А может, она скоро кильковской будет?
- Вот сказал! Это почему?
- Почему, почему... - сказал Шурка. - Не понимают они.
- Люба замуж за Славку собирается! - крикнул Тришка. - Что, не видели, как он ее после кино провожает? А как на лавочке они сидят, не видели?..
Уж этого я не выдержал. Я поднял пику и закричал:
- Бей килек!.. Вперед!
И все наши ребята закричали:
- Бе-ей!..
Мы бросились на кильковских, и они побежали. Мы гнали их до самой дороги. Они потом еще много раз останавливались и что-то нам кричали. И мы им кричали, и грозились им, и обзывали по-всякому, пока они не взошли на мост.
Как же так, Люба замуж собирается
Как же так, Люба замуж собирается! А она ведь с Митей ходила. Митя когда на учебу в район уезжал, она его провожала до самого поворота, и глаза у нее были заплаканные, и письма он ей пишет, а теперь, значит, Митю побоку, не может этого быть!
Мы подошли к амбулатории и увидели в окне Любу. Она сказала:
- Что это вы под окнами топчетесь, шли бы на реку или в лес. Да рубашки свои снимайте, вон как солнце печет.
Я сказал:
- Ничего, мы уж здесь посидим, в рубашках...
И сел на завалинку. А возле меня Коля Семихин. А с другой стороны Федяра. А возле Федяры Санька с Ванькой. Весь наш наличный состав.
А сверху Люба на подоконник облокотилась.
- Что это, - говорит, вы такие квелые?
Я сказал:
- Мы-то ничего...
- Может, щавеля объелись? Животы, может, болят?
Я сказал:
- Животы-то у нас не болят, и щавеля мы еще сегодня не ели, а вот тебе, Люба, нехорошо нас обманывать.
Люба круглые глаза сделала и за косынку схватилась.
- Ты это, Антошка, чего?
- А ничего!
- Когда это я вас обманывала?
Тут я вскочил.
- А кто за киномеханика Славку замуж собирается, а?.. Тишком от нас, значит? Вот так хорошо-о!.. В Кильково решила переехать, килькой, стало быть, захотела стать!.. А Митя как же?
- Ах вы, разбойники!.. - крикнула Люба и скрылась в комнате.
Коля Семихин покосился на крыльцо и сказал:
- Как бы с метелкой не выскочила...
Но Люба снова появилась в окне. Лицо у нее было красное, разгневанное, а руки она почему-то держала за спиной.
- Значит, я вас обманывала, предала вас?.. Судить меня пришли! В личную жизнь вмешиваться! Так вот вам, получайте!..
С этими словами она выхватила из-за спины клизму и давай нас поливать водой!
Мы отскочили от окна, но облить-то она все-таки успела. Больше всего меня. Я утерся и закричал:
- Теперь понятно, почему ты кильковских вперед нас осматривать захотела! Только они к теюе не придут!
Федяра крикнул:
- Хоть три года жди! Струсили твои кильки!
Люба прикусила губу и сказала:
- Ну и дураки. А вас я и вовсе осматривать не буду.
Коля сказал:
- Вот заболеем, так будешь!
- Сказала, не буду! Хоть умирайте тут, не буду я вас осматривать!
- И уколов делать не будешь?
- Не буду.
- Я согласен! - крикнул Федяра. - Больно хорошо!
Коля крикнул:
- А умрем, так тебе же и попадет!
- Не попадет, - сказала Люба.
- А вот попадет! - крикнул я. - Чего это, скажут, у Любы все равенские ребята померли? Что-то здесь не чисто.
- Подумаешь, не велика потеря...
- Да-а, не велика... А ну-ка, скажут, давайте ее в заключение!
Люба сказала:
- Меня кильковские спасут.
- Кильковские! Может, Тришка с Шуркой?
- Хотя бы и Тришка с Шуркой!
- Ха-ха-ха! - засмеялся я - Тришка твой первый от нас подрапал! А Шурка твой и вовсе трус!
За нашей деревней Равенкой
За нашей деревней Равенкой, если идти вниз по реке по течению, есть Юрский овраг. Он весь зарос ольшаником и малиной. Туда дядя Леша, Саньки с Ванькой отец, стадо наше равенское гоняет. А на другом берегу кильковский пастух пасет.
Кильковский пастух по утрам кнутом щелкает. Вот хозяйки и выгоняют скотину. А наш пастух, дядя Леша, на заре играет в рожок. Встанет он посреди деревни и заиграет сгонную.
"На заре да на зорьки-и-и и эх да па-а-асыро-о-ой тра-а эх да тра-а-авушки-и!.."
Я, бывает, от этой его игры просыпаюсь. Тихо, светло в деревне, только рожок заливается да птицы в вязах шебуршат.
Гонят пастухи скотину - один по левому, другой по правому берегу. Покрикивают, посвистывают, будто незнакомы, друг на друга не глядят.
Потом дядя Леша на солнышко взглянет, сумку поправит и крикнет:
- Максим Данилыч!
А с того берега:
- Эй!
- Покурим, что ли?
- Покурим, Лексей, покурим. Ты чего нынче куришь? Все сигареты? А я сигареты не могу, я все больше "Прибой".
Сядут два пастуха друг против друга и беседуют. Максим Данилыч старый уже, как закурит, так и кашляет.
- Чего это, - говорит, - кхы-кхы, Леха, все дожжа нет? Трава горит начисто, не будет нынче покосу...
А с нашего берега дядя Леша отвечает:
- Будет скоро дождь, вон радио передает.
- А откуда ему знать, твоему радиву? Что они там, в столице сидят, так им видать разве, какая тучка идет к нам в Кильково? Или, допустим, в Брехово? Радиво ведь не бог.
-А бог чего знает?
- Да бог-от знал, да тоже нынче все перезабыл. А я вот думаю, Леха, нет в нашей земле в настоящее время притяжения, вот нет и дожжа. А было бы притяжение, так дожжик бы - кхы-кхы! - он бы и был.
Долгий идет у них разговор, с одного на другое перелетает, я с пастухами сколько раз сидел.
В обед дядя Леша пригоняет стадо ближе к деревне, на стоянку. И сигнал подает Саньке с Ванькой, напористый такой, звонкий:
"Ки-ри-ла! Ки-ри-ла!"
Идите, мол, мне на подмену, пообедать надо да по хозяйству кое-что справить. "Ки-ри-ла!"
Мы все ему на подмену идем.
А кильковский пастух на обед не ходит.
Мы говорим:
- Дедка, ты почему на обед не ходишь?
А он отвечает:
- Аппетиту у меня, дети, нет.
Старый Максим Данилыч, мореный, уж, наверно, последний год пасет.
Лежат коровы полусонные, отдыхают, ждут своих хозяек. А бычок один - Фомушка - никогда не ляжет, все бы ему резвиться, овец пугать. Мы когда приходим, он к нам бежит вприпрыжку, чуть с ног не сбивает. У Саньки для него хлеб припасен, он его кормит и приговаривает:
- Фома ты, Фома, нет в тебе ума...
Санька лучше всех знает, как со стадом управляться, у него ни одна корова со стоянки не уйдет.
Мы с Фомушкой играем, играем до устали, а потом Санька скажет:
- Да полно, Фома, бегать-то. Ты поешь, поешь.
Хорошо на стоянке, вот слепни только надоедают.
Мы кричим через реку:
- Дедка, отчего же столько слепней?
- Слепней? Слепень тоже скотина нужная, - отвечает Максим Данилыч. - Что слепень, что комар - имеют значение. Они воздух в полете своем рассекают, а не станут летать, то воздуху застойному быть.
Может, это и так, а зачем же кусаться? Пока сидим на стоянке, я их, окаянных, штук двадцать поймаю. Со слепнем вот что надо делать: в глаза ему поплевать и в пыль опустить. А после подбросить.
Такой слепень за реку почему-то летит.
Заиграл дядя Лексей
Заиграл дядя Лексей, мы и побежали.
Прибегаем на стоянку, а на кильковском берегу хозяйки с подойниками собрались. Сколько коров, столько и хозяек. Чего это они всем скопом, никогда прежде такого на бывало.
Шурки Шарова мать говорит:
- Еще и нынче допасет ли до холодов. Допасешь ли, Максим Данилыч?
- До холодов, може, и допасу, - отвечает кильковский пастух, - а на другой год, кхы-кхы, мене уже не хватит, у мене ведь, бабы, рвадикулит.
- Так, так! - говорит мать Шурки Шарова. - Кончается наш Максим Данилыч. Слышь, Лексей, к чему клоним, ты уж приходи на другой год наше стадо пасти.
Кильковские хозяйки зашумели.
- Приходи, Лексей, не обидим!..
У нас стадо хорошее, большое, не то что равенское, столько да еще полстолько будешь получать!
Максим Данилыч, растерянный, стоит среди них, будто его заживо хоронят.
- А чего, - говорит, - Леха, и впрямь, иди...
- Подумать надо, - говорит дядя Леша.
- А уж как заиграешь ты на дуде, - сладким голосом говорит мать Шурки Шарова, - уж как заиграешь...
Хозяйки засмеялись:
- Приходи, Лексей Иваныч, будем тебя любить!
Тут я как закричу:
- Вы что же это, пастуха у нас переманивать, а? Не совестно вам? Дядя Леша наш, равенский! К вам он не переметнется! Ты, дядя Леша, их не слушай, у нас паси!
- Это кто же там такой бойкий? - засмеялись кильковские хозяйки.
- Антошка, Пелагеи внучок.
- Не видать вам нашего пастуха! - кричу. - Вот кликну сейчас мужиков, они вам покажут!..
- А у вас мужиков-то раз-два и обчелся! - это мать Шурки Шарова кричит. - А ты еще не дорос, чтобы нам указывать! Ишь он, худой элемент!
А тут и наши равенские хозяйки подоспели. Что тут у них началось!
Дядя Леша покачал головой, усмехнулся и пошел к деревне.
Любу сманивают, теперь дядю Лешу сманивают, куда ж это годится? Эдак всю деревню по перышку растаскают!
Мы и с Фомушкой в этот день не играли. Я как слепней ловил и от досады за реку, в Кильково их насылал.