Если жизнь тебе дорога...
Документальная повесть
Яков Исакович Островский
В ГОСТЯХ У БОЛЬНОГО
Миша Бутенко уже третью неделю лежал в кровати. Врач сказал, что лежать придется долго и что, пожалуй, не избежать ему хромоты. Отец где-то раздобыл Мише костыли. С их помощью юноша три-четыре раза в день, подпрыгивая, немного ходил по комнате. Попытался он однажды днем ступить поврежденной ногой, но она будто сама подогнулась, адская боль в колене молнией отдалась во всем теле, бессильно рухнувшем на пол.
Вбежавшая на шум сестра с трудом подтащила Мишу к постели. Стиснув зубы, он ухватился за край кровати и, напрягая мускулистые руки, тяжело и часто дыша, перебросил свое тело на постель.
Упал в изнеможении, весь покрытый испариной, как после многочасовой физической работы. Закрыл глаза - в них плыли белые и синие кружочки...
- Больно очень? - с жалостью глядя на него, спросила сестра.
- Нет, не очень, - ему не хотелось огорчать сестренку.
- Как же это ты упал?
- Хотел наступить на правую ногу - и, понимаешь, ничего не вышло.
Во дворе вдруг громко залаял пес.
- Погляди, кто там.
Сестра вышла, но вскоре вернулась.
- К тебе.
Лицо ее выражало откровенную неприязнь. А в сенях уже кто-то старательно вытирал ноги о половичок.
- Можно войти? - спросил звучный и мягкий девичий голос. Миша моментально узнал ее: до войны они дружили с Лидой. Но теперь... Теперь он презирал ее. Как может честная девушка, да еще комсомолка, пойти в услужение к врагу?!
Ответил не очень приветливо, но все же спокойно:
- Входи, раз уж пришла.
Она вошла серьезная, сосредоточенная. В руках у нее была свернутая трубкой какая-то книжка. Виновато улыбнувшись, сказала:
- Я только сегодня узнала, что с тобой несчастье произошло, и решила - дай, думаю, зайду, навещу. Как-никак, а мы ведь старые товарищи.
В упор глядя на нее, он ответил со значением:
- Когда-то были...
- Да, - согласилась Лида, - когда-то. Все же мне захотелось проведать тебя. Я подумала: не прогонит же он. И вот явилась.
Сестра Миши, сидевшая тут же с поджатыми губами и не сводившая с Лиды откровенно презрительного взгляда, в этот момент резко поднялась. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Наступило неловкое молчание. Лида первая нарушила его:
- Это она в мой огород, наверное?
- Не знаю, может, в твой.
И снова молчание. Потом Лида спросила:
- Долго еще лежать тебе придется?
- Доктор сказал, что долго. Может, месяц, а может, больше.
- Скажи, Миша, а не заметили люди номера машины, которая тебя сшибла?
- Наверное, нет, не до того было. А что толку, если б и заметили? - Он горько усмехнулся. - Что тогда? Машина-то ведь немецкая, им все можно, все им с рук сходит...
- Жаль все-таки, что не заметили. А то бы...
- А то бы? - подхватил Миша.
- Отплатить можно было бы, - шепотом ответила девушка.
- Отплатить? И это говоришь ты? Ты...
- Да, я! Переводчица немецкой комендатуры. Удивляешься? Ну, что ж, на здоровье. На свете много удивительных вещей...
Она встала, задумчиво прошлась по комнате и потом задала новый вопрос:
- Что же ты делаешь целыми днями?
- Ничего не делаю, лежу, да и только.
- А читать у тебя есть что?
- Да так, - протянул Миша. Он никогда особенно не тяготел к чтению, и этот вопрос заставил его смутиться. Его веснушчатое продолговатое лицо даже слегка покраснело.
Лида подошла к постели больного.
- Вот что, Миша. Принесла тебе кое-что почитать. Только развернешь, когда я уйду. Держи.
Она протянула ему сверток, который держала в руках. Он нехотя взял его и равнодушно положил под подушку.
- Спасибо.
- Не за что. Да, имей в виду, что это можно и даже нужно еще кому-нибудь дать почитать. Очень тебе советую.
- Ладно, - ответил Миша, которому совет девушки показался несколько странным, как и вообще ее приход сюда после всего того, что с ней произошло. Но тут она стала уже собираться.
- Я пойду, Миша, а ты, пока никого нет, почитай, что я принесла. Будь здоров!
- До свидания.
Она дошла уже до двери и вдруг, обернувшись, таинственно шепнула:
- Я, может быть, завтра опять зайду. Ладно?
- Ладно, - тоже шепотом ответил он и тут же с досадой подумал: "Что за черт? Чего она вздумала ко мне ходить? Да еще перешептывается со мной!"
Снова залаяла собака, потом стукнула калитка, и Миша понял, что Лида ушла. Интересно, что она принесла? Он сунул руку под подушку, вытащил книжку, завернутую в обрывок газеты и аккуратно перевязанную бечевкой. Зубами развязал плотно стянутый узелок, аккуратно расправил трубку...
Внутри лежала не книжка, а какие-то разрозненные листки. Взглянув на один из них, юноша обомлел. Сверху некрупным шрифтом было написано: "Смерть немецким оккупантам!", а ниже жирными буквами: "От Советского информбюро".
С какой-то лихорадочной жадностью он стал читать сводку, впитывая каждое слово, каждую букву... Дочитав первую листовку, поспешно схватил следующую, но она была точно такой же. В пачке было ровно пятьдесят одинаковых листовок.
Так вот оно что! Переводчица немецкой комендатуры распространяет сводку Советского информбюро. Интересно! Те самые сводки, что часто появляются то на заборах, то на стенах домов, а иногда их сбрасывают краснозвездные самолеты... Коля Курочкин однажды тоже показывал такую листовку, он еще говорил тогда: "Как жаль, что их так мало". Но откуда они взялись у Лиды? Откуда? Странно...
Он вспомнил ее слова: "На свете много удивительных вещей". Куда уж больше! Интересно, очень интересно. Но в таком случае выходит... Выходит, что Лида никакая не... Постой, постой... В самом деле, а что, если у нее задание стать переводчицей? Конечно же! Она всегда была честной, смелой, сердечной девушкой. Как же можно было ее подозревать в такой подлости?! Как же сам он, Миша, допускал такие мысли? И сестра тоже, да и все кругом уверены, что Лида продалась... Ну нет, теперь-то уж ясно, в чем дело. Надо будет везде, где только можно, защищать ее, всем говорить, какая она отважная, какая славная девушка...
Но это же глупо! Так можно оказать ей медвежью услугу. Впрочем, она обещала завтра зайти, тогда и поговорим. Правда, она сказала: "Может быть, зайду". Ах, как нужно было бы, чтоб она пришла, чтоб обязательно пришла...
"А я-то, я-то как себя вел! Просто дурак дураком, - терзался Миша. - "Были когда-то товарищами". - мысленно передразнивал он себя. - Ну и дурень, какой я дурень!"
От этих скачущих мыслей его оторвал голос вошедшего соседа:
- Миша, не найдется у тебя бумажки на цигарку?
- Есть, дядя Василь, на вот... - и юноша протянул одну из листовок.
- Спасибо, - сказал сосед и безразличным взглядом скользнул было по тексту, напечатанному в листовке. Но тотчас же лицо его вытянулось от радостного изумления:
- Вот это да!.. Миша, - просительно обратился он к юноше, - будь другом, может, еще несколько найдешь, кое-кому почитать дам. Очень люди этим довольны бывают.
- Ладно, дядя Василь, вот тебе еще три штуки, а больше не проси, самому не хватает.
- Спасибо.
Дядя Василь бережно сложил листовки и, подмигнув Мише, вышел, но тотчас же вернулся.
- Слышь, Миша, а на цигарку-то не найдется бумажки?
- Найдется. - Он вспомнил об обрывке газеты, в которую были завернуты листовки, извлек его из-под подушки и, прежде чем отдать соседу, повертел в руках. Это была издававшаяся немцами в Симферополе газетенка "Голос Крыма".
- Бери. Только и годится, что на курево, да еще особенно хороша в уборную на гвоздик.
- Уж это точно.
У самой двери сосед обернулся:
- И порадовал же ты меня сегодня, Миша! Дай тебе бог здоровья!..
ВСЕ ЗАПОМНИМ!
- Так не годится, Миша, если будешь раздавать листовки без разбора каждому и всякому - в два счета попадешься. Табунов со своей оравой ждет не дождется поймать кого-нибудь с листовками. Ему за них комендант иной раз дважы в день такую баню устраивает...
- Вот и хорошо, Лида, может, скоро прогонят мерзавца этого.
Миша Бутенко, разумеется, терпеть не мог полицаев, особенно Табунова. И то, что листовки, распространяемые Мишей, помимо всего прочего еще и прямо вредят фашистскому наймиту, очень устраивало юношу. Разговор этот происходил солнечным утром во дворе Бутенко, где в то время никого, кроме них, не было. Прошло уже больше месяца с того дня, когда Лида впервые принесла ему листовки. Нога у Миши несколько зажила, он научился ловко орудовать костылями. Вот и теперь стоял, опираясь на костыли, и улыбаясь, смотрел на девушку в ее глубокие светло-голубые глаза, обрамленные густыми золотистыми ресницами. Лида тоже чуть-чуть улыбалась. Оба говорили едва слышно. Со стороны глядя, можно было подумать, что это влюбленная парочка шепчется о чем-то своем, очень для обоих важном, но не представляющем никакого, решительно никакого интереса для других.
- Чудак ты, - сказала Лида. - Ну выгонят Табунова, другого поставят на его место. А вот если нападут на твой след, то уж пощады не жди.
- Мне от них и не нужно пощады. А уж насолить им я случая не упущу. И не я один...
- Не в том дело, пойми. Надо действовать осторожно, не следует зря рисковать. Вот и Мозгов велел передать, что напрасно ты так неосмотрительно ведешь себя.
- Семен Ильич? Послушай, Лида, а что там у них в лесу?
- Об этом потом расскажу. А теперь вот еще что: о необходимости осторожно себя вести Мозгов велел передать Коле Курочкину, Вите Крымову, Аркаше Азарапетяну и остальным ребятам. Но, сам понимаешь, мне с ними связываться никак нельзя, придется тебе...
- Сделаю, не беспокойся, сегодня же сделаю.
- Договорились. Теперь вот что. Листовки я буду по-прежнему тебе приносить. Ты же часть ребятам передавай для расклейки, а остальные надо будет отдавать Шуре Басовой. Ты ведь ее знаешь?
- Знаю, но ей зачем?
- А вот когда она торгует этой газеткой, как ее?..
- "Голос Крыма". Ну и паршивая газетка! Смеются все над ней.
- Так вот, ей в киоск газету прямо из Симферополя в пачках доставляют. Пусть она наши листовки в газеты вкладывает. Понял? Но тоже с головой делать это надо, не каждому покупателю давать газету с листовкой, а только тем, в которых она более или менее уверена. Как ты думаешь, согласится она?
- Шура? Непременно согласится. Она, ведь, знаешь, их терпеть не может, торгует их газетой, чтобы только с голоду не помереть. У нее же положение знаешь какое?..
- Знаю, потому и разговор о ней идет. Но сама я не имею права к ней обращаться.
- Понятно. Мы сделаем, Лида, не беспокойся, все будет в порядке. Здорово придумано: разворачивает человек эту брехливую газетенку, а тут нА тебе, листовка - "Смерть немецким оккупантам!"
Эта мысль привела его в такой восторг, что Миша совсем было разошелся. Фразу "Смерть немецким оккупантам" он чуть не выкрикнул. Лида одернула его:
- Тише ты, оратор! Ты бы еще по улицам прошелся с этим лозунгом.
- А что? Правда, здорово! Шура на это охотно пойдет, она - не трусиха. Теперь про наших расскажи, что у них там в лесу? Ребята прямо замучили расспросами, да и самому интересно.
Лида подробно рассказала приятелю все, что ей было известно о партизанах. Сообщила, что геройски пал в бою под Баксаном Андрей Антонович Литвиненко, что тяжело, очень тяжело приходится народным мстителям, но ни на один день, ни на один час они не прекращают борьбы. С грохотом летят под откос воинские эшелоны захватчиков; на полуслове обрываются телефонные разговоры немецких офицеров - нарушается связь; нежданно-негаданно взлетают на воздух склады горючего и боеприпасов; ночную тишину фашистской казармы вдруг раздирает звонкий взрыв метко пущенной в окно гранаты...
- И так происходит не только у нас в Крыму, но и на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике - в любом районе нашей страны, где сейчас находятся фашисты, земля горит под их ногами. Партия подняла весь народ...
- Нельзя и нам без дела сидеть, - Миша с досадой взглянул на свои костыли, - а тут еще нога не в порядке, черт бы побрал того шофера.
- И не его одного, - добавила Лида.
- Вот именно. Но ничего, они нам заплатят, за все полностью заплатят. Знаешь, Лида, сколько людей арестованных в Симферополе в совхозе "Красном" сидят? Больше тысячи человек.
- Знаю.
- Мучают их, бьют, голодом морят. Детей и то не жалеют. А теперь такую пытку придумали: выберут кого-нибудь из арестованных. поведут его по лагерю с двумя злющими овчарками и требуют, чтобы указывал, кто здесь среди заключенных партизан. Если он не показывает, на него собак спускают. И начинается...
- Да, они и не такое умеют придумывать.
- Запомним мы им совхоз "Красный", все запомним!..
...Шура Басова - высокая, стройная девушка с густой копной черных, аккуратно подстриженных волос и строгими карими глазами - обрадовалась Мише.
- Хорошо, что ты уже сам ходить можешь. Вот бы им всю жизнь на костылях ковылять, - с ненавистью сказала девушка. Кого она имела в виду, Миша не стал спрашивать. Он присел на табуретку, сложил свои костыли, зажав ногами, оглядел убогую, но чистенькую комнату девушки.
- Поговорить надо нам, Шура, к тебе сейчас никто прийти не может?
- Некому, Миша. Друзей у меня почти нет, а остальным неинтересно. Каждому теперь своего горя хватает. Так ты что хотел сказать?
Без обиняков Миша приступил к разговору о том, что привело его сюда. Девушка внимательно выслушала его, потом встала, подошла к окну и о чем-то задумалась. Миша молча ждал ответа. Потом он несмело спросил:
- Так ты как думаешь? Может, сомневаешься, риск, конечно, очень большой...
Ответила просто, строго глядя на него:
- Нет, не в риске дело. Я о другом думаю: что бы еще сделать, чем бы еще помочь нашим...
Уже через несколько дней многие жители Зуи стали обнаруживать в аккуратно сложенных номерах "Голоса Крыма" листовки, рассеивающие ядовитый туман вражеской пропаганды, вселявшие надежду в измученные сердца людей, звавшие к борьбе и победе.
ЖИЛЕЦ ПОЧТОВОГО ОТДЕЛЕНИЯ
Неумолчный шепот деревьев поглощал, растворял в себе тихий говор двух человек - молоденькой, светловолосой девушки и пожилого мужчины могучего телосложения с открытым приветливым лицом. Было это золотым летним днем около четырех часов. Они только что встретились здесь, в этой густой дубовой рощице между Курортным и Красногорьем, и углубились влево от тропинки шагов на десять.
- Тимофей Семенович, - тихо говорила Лида, - птица эта важная, поймать ее надо обязательно.
- Почему ты так думаешь?
- Посудите сами. Живет в Красногорье при почте, отдельную комнату имеет. Ставни окон этой комнаты закрыты круглые сутки. Днем к нему никто никогда не заходит, а ночью кто-то его навещает. Уж это точно известно.
- Так, так, - задумчиво произнес собеседник. Он внимательно слушал девушку, не переставая зорко следить за тропинкой, пересекающей рощу. - Еще что знаешь о нем?
- Есть у этого офицера кожаная сумка, никогда он ее не оставляет, даже когда во двор по нужде выходит.
- Это ничего не значит...
- Но я вам самого главного пока не сказала. Раза два в неделю он приезжает к нам в комендатуру. Тогда они с Миллером запираются, и никто в это время даже постучать к ним не имеет права. А после его отъезда сразу начинаются аресты... Табунов, Чечеткин и все остальные полицаи с ног сбиваются. Вот так каждый раз после отъезда этого офицера. Его, необходимо, понимаете, Тимофей Семенович, необходимо уничтожить.
Коммунист, двадцатипятитысячник, боевой партизанский разведчик, Тимофей Семенович Медведев прошел суровую жизненную школу. Уроженец Челябинской области, он в гражданскую войну участвовал в боях против Колчака, а затем изгонял врангелевцев из Крыма. А когда началось мирное строительство, пошел на завод. Превосходного токаря, затем сменного мастера Тимофея Медведева до сих пор добрым словом поминают на родном его заводе в Симферополе. В 1941 году, когда разразилась Великая Отечественная война, он был председателем одного из колхозов в Зуйском районе.
И конечно же, с момента организации Зуйского партизанского отряда старый боец партии снова взялся за оружие. Опытный воин превосходно знал район, его петляющие горные тропы и открытые степные дороги. Осмотрительность и смелость Медведева были хорошо известны командованию отряда. Недаром ему доверялись особо сложные и трудные задания. Одним из них было непосредственное получение информации от Лиды Никитиной. Девушка произвела на него очень хорошее впечатление с первой же встречи в конце зимы 1942 года. Придя тогда в Барабановку к партизанскому связному Василию Сдобину, Тимофей Семенович неожиданно застал там Лиду и с ней коренастого широкоплечего парня лет двадцати двух, румяного шатена с вьющимися волосами. Серые глаза юноши смотрели на пришедшего серьезно и, как показалось Медведеву, враждебно.
- Заходи, заходи, тут все свои, - сказал тогда Сдобин, встречая гостя из леса. Все же Медведев остановился в дверях, оглядывая молодых людей, в свою очередь напряженно всматривавшихся в него. Предупреждение связного о том, что тут все свои, почти не уменьшило его привычной настороженности. "Что за парень, откуда взялся?" - подумал разведчик. Кто эта девушка, он сообразил сразу.
Через несколько минут все выяснилось. Оказалось, что спутник Лиды - тот самый советский офицер-пограничник Борис Заксман, о котором Тимофей Семенович был наслышан в отряде и которого Лида несколько месяцев скрывала в Курортном, в доме своей матери.
После их первой встречи прошло уже несколько месяцев. За это время партизан много раз виделся с девушкой, которую успел крепко, по-отцовски полюбить. Ему, опытному разведчику, по душе была его поразительная сметливость, и выдержка, как-то уживавшиеся рядом с безудержной отвагой и смертельной, переполнявшей все ее существо ненавистью к захватчикам. Вот и теперь он слушал ее с плохо скрываемым чувством одобрения и гордости. Молодец она! Хорошая, ясная голова, настоящая комсомолка. Зорко наблюдает за фашистами, ничего не упускает. Как это она здорово подметила: не расстается с сумкой, после его посещений коменданта немедленно начинаются аресты... Да, видать, штучка этот новый офицер. Понятное дело - разведчик. Приметы? Ах, да - здоровенный усач. Ну, что ж...
Отвернувшись, чтобы девушка не заметила лукавой улыбки, мелькнувшей в его глазах, Тимофей Семенович безразличным тоном сказал:
- И все же это еще не совсем, понимаешь ли...
- Как не совсем? Да вы что, Тимофей Семенович, неужели не хотите понять, ведь все как на ладони!
Лида воскликнула это с такой горячностью, что Медведев предостерегающе схватил ее за руку.
- Ладно, дочка, ладно. Только зря ты так громко, не ровен час - услышат.
- Ну, а чего ж вы...
- Это я, чтобы семь раз отмерить.
- Да я, если хотите знать, уже двадцать семь раз отмерила. И все равно получается - кончать надо мерзавца этого.
- Хорошо. Сегодня же доложу начальству, пусть там решат.
- Ну, а сами вы как думаете?
- Я-то? - Тимофей Семенович посмотрел на Лиду. Она выжидающе, с мольбой глядела на него. - Я думаю, - медленно и глухо начал он, - что всех их кончать надо, до единого всех.
- Скорей бы...