<к содержанию
<предыдущая страница
Коля пишет Оле
Я тебя, Оля, вовсе не тороплю. Просто мне жалко, что ты не пишешь о своей просьбе. Я бы прямо тут же стал ее выполнять! уже привык, что ты меня все время испытываешь, и даже скучно как-то без этих испытаний.
И твоей Белке тоже не терпится. Вчера она подошла ко мне на перемене и спрашивает: "Неужели Оля не поручала тебе еще кого-нибудь переселить в новую квартиру?" - "Нет, не поручала..." - ответил я. "Давай тогда сами кого-нибудь переселим! Это потрясающе интересно!.."
Ты, Оля, пишешь, что мои письма совсем не похожи на письма, а похожи на повесть с продолжением. Мне это было очень приятно прочитать, потому что я... Я сейчас, Оля, раскрою тебе один свой секрет (издалека, на бумаге, как-то легче раскрывать секреты, чем вслух). Я ведь раньше и правда мечтал сочинять рассказы. И даже не просто мечтал, а и сочинял их, и записывал в тетрадку.
Однажды я прихожу домой - и вижу: Нелька сидит за столом и громко читает один мой рассказ, еще не совсем законченный. Читает, а сама над каждым словом ухмыляется, и отец с Еленой Станиславовной тоже слегка улыбаются. Я чувствую: они хотят сдержать свои усмешки, но не могут. Чем-то мой рассказ их развеселил, хотя он был очень грустным по содержанию.
Когда они меня в дверях увидели, то сразу сделали серьезные и внимательные лица, будто увлеклись, слушая Нельку. Я вырвал свою тетрадь... А Елена Станиславовна покрылась розовыми пятнами и как-то очень тихо, медленно произнесла:
- Разве Коля не разрешил тебе взять эту тетрадку?
- Нет... Я сама... - промямлила Нелька. - А что тут особенного? Он же слушает, когда я играю на пианино. И никакого разрешения не спрашивает!
- Это разные вещи, - медленно проговорила Елена Станиславовна. - Ты поступила нечестно... Ты должна попросить у Коли прощения.
- Я? У него?! Никогда в жизни! - закричала Нелька. И побежала рыдать в соседнюю комнату.
- Тогда я вынуждена это сделать за свою дочь, - сказала Елена Станиславовна.
Она сказала так, но я почувствовал по ее тону, что не имею никакого права прощать или не прощать ее. И поэтому я ничего не ответил, а схватил тетрадку, убежал во двор и долго сидел там возле своего любимого зеленого холмика. Мне очень хотелось доказать им всем, что вовсе не обязательно смеяться над моими грустными рассказами. И я послал тетрадку в редакцию...
В те дни, когда выходит "Пионерка", я первым бежал к почтовому ящику и прямо впивался глазами в каждую заметку. По заголовкам я бы, конечно, тоже мог определить, что рассказ мой не напечатан, но я думал, что в редакции могли заголовок изменить. Ведь, наверно, бывает так, что заголовок не нравится, а весь рассказ нравится.
Я бегал к почтовому ящику в будние дни, когда выходит "Пионерка", а толстый заказной пакет на мое имя пришел как раз в воскресенье. И я тогда был во дворе. Его передала мне Елена Станиславовна. По толщине конверта она, конечно, поняла, что тетрадку с рассказом мне вернули обратно. Так что ничего я ей, отцу и Нельке не доказал. Не сумел я им ничего доказать...
Письмо из редакции было очень коротенькое. Там писали, что как раз название рассказа "очень многообещающее", но сам рассказ "разочаровывает, потому что сюжет его выдуман, а не взят из жизни".
Тогда я стал сочинять стихи. И их мне тоже возвращали обратно. Правда, конверты уже были тоненькие, и Елена Станиславовна с Нелькой не могли догадаться, хвалят меня в этих письмах или ругают. Меня не ругали, но писали, что я "не овладел стихотворной формой", и опять обвиняли в том, что "сюжеты вымученные и нежизненные".
Мне казалось, что все мои домашние потихоньку торжествуют. И когда они начинали хвалить Нельку за ее способности и трудолюбие, мне всегда казалось, что они чего-то не договаривают, но сами в душе думают: "А у тебя никаких способностей нет. И трудолюбия хватает только на то, чтобы возиться со своими птицами!"
И я так сильно захотел доказать им, что они неправы... Так сильно, что даже, помнишь, украл чужое стихотворение и хотел выдать его за свое. Я никогда не забуду тот родительский день и твое лицо, когда ты рвала на клочки чужое стихотворение, которое я подписал своей фамилией. Я давно хотел сказать тебе о том, что этого больше никогда не будет. И вот сейчас говорю...
А если письма мои и правда хоть немножко похожи на рассказы или, там, на повесть, то это здорово. Это у меня как-то случайно, само собой получается... А может быть, потому, что в них сюжеты не выдуманные, как были в той моей тетрадке, а "взяты из жизни". Я очень хорошо запомнил слова, которые были в тех красивых конвертах, гладеньких и пахнувших клеем, которые мне присылали из редакции.
Я теперь даже нарочно буду писать письма, как рассказы. Со всякими подробностями. Пусть у меня будет хоть один настоящий читатель: ты, Оля!
Неужели Артамонов и сейчас продолжает выживать тебя со своей парты? И издеваться над твоей рукавичной мастерской? Напиши об этом. И попроси меня наконец выполнить твою просьбу... Очень прошу тебя.
Коля