<к содержанию
<предыдущая страница

Дупло старого дуба

     Начальник лагеря очень любил принимать делегации. Тогда в любую жару он появлялся среди душного леса в темном костюме и при галстуке. Как экскурсовод, ходил он с вытянутым вперед указательным пальцем, объясняя, что беседка называется беседкой, а библиотека - библиотекой; похлопывал по плечу всех встречных ребят, хотя в остальные дни еле с ними здоровался, и тоном во все вникающего отца родного невпопад задавал вопросы: "Ну, как прошла линейка? Что было на совете лагеря?"

     "Линейка" и "совет лагеря" - это были те немногие пионерские термины, которые он знал наизусть. Почти никто из ребят не помнил его имени-отчества, а все так просто и называли - начальником. Он, казалось, был твердо убежден, что пионерлагерь для того главным образом и существует, чтобы его можно было показывать комиссиям из завкома и постройкома да разным любопытным туристам.
     Оля не любила начальника лагеря. И однажды, когда руководство из постройкома оглядело все лагерные объекты, когда начальник лагеря утомленно произнес свою любимую фразу: "Вот так мы и живем!", а руководство благодарно ответило ему: "Хорошо живете!", Оля неожиданно для всех вмешалась в разговор:

     - И все это сделал наш Феликс!
     - Кто-кто? - подчеркивая свое особое внимание к "голосу детей", заинтересовалось руководство. - Пионер? Как его фамилия?
     - Нет, это наш старший вожатый... Феликс! Мы его по фамилии не называем.
     Начальник лагеря побледнел, а руководство что-то поспешно записало в блокнот,
на обложке которого, как успели разглядеть все замечающие ребята, было золотом выгравировано: "Делегату профсоюзной конференции".

     Феликс тоже не любил начальника и работал в пионерлагере только потому, что не хотел на целое лето расставаться с ребятами, которых знал уже три с лишним года: в школе у них он был старшим пионервожатым.
     Еще мальчишкой в Крыму Феликс наткнулся на мину, и ему оторвало правую руку.
     "Эхо войны!" - говорил он, поглаживая свой пустой рукав, заправленный за пояс.
     Ребята слагали легенды о его левой руке: он мог с ее помощью вскарабкаться на вершину любой, даже самой высокой сосны; сколько угодно раз переплыть широчайшую реку; превратить в подкову кусок самого твердого металла, и еще многое, многое другое...

     Кольке Свистуну казалось, что характер Феликса был чем-то неуловимо похож на характер мамы: старший вожатый не любил перекладывать на плечи окружающих свои заботы и никому не жаловался на то, как это трудно целые дни проводить в школе, да еще учиться заочно  на третьем курсе пединститута, да еще быть начальником городского штаба дружинников. Впрочем, Колька находил мамины черты у всех хороших людей, которые встречались ему на пути.

     Да, много разных дел было у Феликса, но ребята больше всего гордились тем, что их вожатый стал главным дружинником в городе. Они рассказывали, что Феликс отважно и хладнокровно "одной левой", как говорили они, распутывал самые жуткие и загадочные преступления, которых, конечно. не смог бы разоблачить ни один Шерлок Холмс в мире.
     По вечерам, когда таинственно, как заговорщики, переговаривались сосны, а заросли, окружавшие лагерь, были полны тихих, приглушенных шорохов, девочки, поеживаясь. просили Феликса поведать о том, как он расправлялся с бандитами и другими особо опасными преступниками.

     "Извините... Я, конечно. очень виноват перед вами, но у нас в городе нет бандитов, - тоже таинственным полушепотом, в тон девочкам, ответил однажды вожатый. - И "особо опасных" нету. Не потому, что наш городок еще маленький, а потому, что новый. И все в нем должно быть по-новому. И будет, вот увидите!"
     "Вот уви-идите!" - часто повторял Феликс, многозначительно растягивая слово "увидите", будто заглядывал при этом куда-то далеко-далеко с высоты своего длиннющего роста. И ребята верили, что он видит что-то такое, чего они еще пока не могут разглядеть.

     "Старший вожатый должен быть длинным, - шутил Феликс. - Ведь он один на всю школу. А вас сколько?.. Так вот, чтобы вам легче было разыскать его в школьном коридоре, или в лагере, или в лесу, он должен возвышаться каланчой. Как я, например..."
     И еще Феликс часто напоминал ребятам, что они живут в новом городе, где главный проспект назывался Новой улицей, самая большая площадь - Новой площадью, а конечная остановка автобуса - остановкой "Новые дома".

     Ребята были, конечно, рады, что все в их городе будет по-новому, а все-таки им было немного жаль, что Феликс со своими дружинниками не бродит по лабиринтам запутанных преступлений и не вылавливает каждый день хотя бы по одному опасному преступнику.
     "Разные нечестные люди у нас, конечно, еще имеются, - словно утешая ребят, сообщил Феликс, - хулиганы тоже, нарушители порядка, которые жить мешают..."
     Это воодушевило всех: значит, дружинники не сидят без дела и им, может быть, даже нужна боевая пионерская помощь!
      Но старший вожатый сказал, что и в школе немало дел. В помощь Феликсу школьный совет дружины создал лишь небольшой отряд из самых надежных ребят, командиром которого выбрали Олю Воронцову.

      А уж она, конечно. назвала его не как-нибудь, а пионерским "Отрядом Справедливых". Попасть туда мечтал каждый, и лишь Колька Свистун делал вид, что вообще не слыхал о таком отряде.
      Давно, еще в детстве, Феликс жил на юге, в Крыму, по соседству со знаменитым пионерским лагерем Артек. Он часто рассказывал ребятам о море, хотя чистая уральская река была, по его мнению, ничуть не хуже; о крымских горах, хотя Уральский хребет был, как ему казалось, даже красивее; и еще о заветном артековском дубе, что рос на Медведь-горе... Прощаясь с лагерем, пионеры-артековцы опускают в дупло этого старого дуба письма, адресованные тем, кто приедет в лагерь вслед за ними.

     - И у нас ведь тоже есть старый дуб, на краю поляны, недалеко отсюда, - сказал как-то на совете лагеря Феликс. - Дупло а нем не хуже артековского. И пустует, мокнет без дела под дождем такой отличнейший почтовый ящик!
     Это сообщение взбудоражило весь совет:
     - И как же мы не догадались? Давайте тоже писать письма! Заполним ими все дупло!.. А сверху дощечкой, словно дверкой, его прикроем до будущего лета, чтобы снег и дожди не попортили наших писем!

     - И кому же мы будем писать? - с улыбкой осведомился Феликс.
     - Как и артековцы... Тем, кто после нас приедет!
     - Значит, самим себе, что ли? сами с собой будем переписываться? Ведь в Артек-то каждую смену новые ребята приежают, а сюда все вы еще года два или три будете наведываться. Пока не выйдете из пионерского возраста.
     Лева Звонцов сказал, что было бы хорошо превратить дупло в ящик для заметок радиокорреспондентов.
     - А наверху, меж ветвей, репродуктор повесим, - предложил Лева. - И будет очень поэтично: вниз, в дупло, заметку опустят, а она через некоторое время сверху моим голосом заговорит. То есть я, как диктор, читать ее буду... Настоящая лесная сказка!
     С Левой не согласились. Но других предложений не последовало, и тогда Феликс сказал:
     - Я, кажется, придумал, чем мы с вами будем в последние летние дни загружать свой почтовый ящик.
     - Чем?
     - Поручениями на год, до будущего лета...
     - Какими поручениями?
     - Вот, например, Леве Звонцову можно поручить провести за зиму по школьному радио три дискуссии - и ни одной из них на тему: "Может ли мальчик дружить с девочкой?" Потому что этот вопрос мы с вами, кажется, уже выяснили до конца. Ну, а будущим летом, как только приедем в лагерь, снова соберемся возле старого дуба, откроем свой лесной почтовый ящик, вспомним, что кому поручили, и проверим, кто и как выполнил наши задания. Это будет интересно, вот уви-идите!

     ...В самый последний лагерный день ребята собрались возле старого дуба. Потрескивал костер, словно кто-то тихонько надламывал сухие поленья и сучья. Искры сверкающими огненными бабочками взлетали и исчезали, так и не добравшись до широкого узорчатого шатра, образованного могучими ветвями дуба, - шатра, на котором, казалось, были вытканы звезды, просвечивавшие сквозь листву.
      Вперед вышла председатель совета лагеря Люба Янкевич - длинноногая и нескладная с виду девочка, которая всегда казалась выросшей из своих платьев, стеснялась этого и прятала смущение за нарочитой серьезностью. Она объявила:

     - Мы тут, на совете, подумали и решили ничего вам не подсказывать... Пусть каждый сам даст конкретное задание своему товарищу на целый год, до будущего лета. Мы уже заготовили чистые листки - будем записывать... И опускать в дупло. Кто просит слова?
     Никто  слова не попросил, потому что никто еще не придумал конкретного задания для своего товарища. Внезапно подувший ветерок, словно желая поторопить ребят, подхватил несколько чистых листков и покружил их над костром. Он раздразнил невысокие огненные языки, которые заметались из стороны в сторону, словно стали гоняться за листками.

     Первым выскочил Лева Звонцов.
     - Я предлагаю дать наше почетное задание Феликсу! Поскольку он... - начал разглагольствовать Лева.
     - Подожди, - остановил его старший вожатый. - Почему "почетное"? И зачем начинать с меня? Ведь я остаюсь с вами... А вот одна из вас уезжает. И хоть она вряд ли приедет в будущем году к этому дубу, мы не желаем расставаться с ней и дадим ей свое самое первое задание!
     Все стали искать глазами Олю Воронец, но в темноте это  было не так уж легко, и, чтобы ребята перестали вертеть головами, Оля поднялась и вышла к костру.
     - Вот и хорошо, - продолжал Феликс. - Давайте так и условимся: кому дают поручение, тот выходит вперед. Так вот, Оля... Мы не собираемся с тобой насовсем прощаться и хотим все знать о тебе. Я предлагаю поручить Оле Воронец переписываться с кем-нибудь... Чтобы он потом пересказывал Олины письма всей дружине.

     - Почему "он"? А может быть, это будет "она"? - ревниво подскочила на своем месте лучшая Олина подруга Аня Черемисина, прозванная за свои рыжие волосы и за свою непоседливость Белкой.
     - Нет, я хочу, чтобы это как раз был "он", а не "она", - с неожиданной настойчивостью повторил Феликс: обычно старший вожатый не навязывал ребятам своих предложений. - Именно "он"! Коля Незлобин...
     Сухие поленья и сучья в костре стали вдруг надламываться гораздо громче: весь лагерь изумленно затих.
      - Да он же молчаливый, как сыч! - крикнул кто-то.
      - А вот, может, в письмах и разговорится, - возразил Феликс.
      - Он только с птицами разговаривать умеет...

      Колька сидел далеко от костра. Сидел и молчал, потому что не верил ушам своим. И, словно, для того, чтобы он им поверил, в одно его ухо вдруг пополз противный, захлебывающийся слюной шепот:
      - Эх ты, тютя!.. Над тобой издеваются, а ты молчишь. Она же тебя перед всеми по гроб жизни опозорила, а ты ей теперь будешь писулечки посылать: "Люблю! Целую! Жду ответа, как соловей лета..."
      Нет, не один Колька в лагере был зол на Олю Воронец, - ее, оказывается, еще не любил и этот вот наглый паренек Рудик Горлов, хотя вслух об этом говорить боялся. Зато сейчас он прямо втиснулся в Колькино ухо, как всегда, ужасно при этом плевался, так что Кольке стало не по себе и он отодвинулся в сторону.
      Минуту назад Колька собирался с силами, чтобы вскочить с места и крикнуть: "Никогда ей не напишу! Ни одной строчки!", но он не мог слушаться шепелявых подсказок Рудика, он ни в чем, решительно ни в чем не хотел быть с ним заодно - и не вскочил со своего места. И неожиданно для самого себя промолчал...

      А Оля, не скрывая  своего удивления, сказала:
      - Пожалуйста... Если мне дадут такое странное задание, я выполню.
      - Вот и дадим! - еще раз подтвердил Феликс. - Возьмем сейчас чистый листок и запишем на нем, что вы должны посылать друг другу письма не реже трех раз в месяц. А в будущем году соберемся все вместе здесь, возле старого дуба, и проверим!..
      Феликс действительно взял чистый листок. И написал на нем все, о чем говорил. И опустил этот листок в дупло старого дуба.