- 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 -
Владислав КРАПИВИН
Рисунки Е. Медведева
Застава на Якорном поле
Повесть-сказка
3. Паутина. Кантор
- ...А теперь давайте про все еще раз, по порядку. Хорошо? - Заботливый голос, внимательные глаза под седыми бровями, спокойное морщинистое лицо...
Сперва-то на мальчишку прикрикнули: ворвался, мешает работать, что за дети пошли! Потом примолкли, позвали вот этого. Судя по широким шевронам Дорожной сети - главного диспетчера. Он сразу попросил выйти из дежурной комнаты всех, кроме мальчика. Усадил его. Обратился на "вы", хотя нескладно притулившийся на краешке кресла посетитель - в перемазанной, порванной майке, с грязными полосками на лице, с каким-то мусором в волосах - явно не тянул на роль серьезного собеседника.
- ...Все, как говорится, разложим по полочкам... Вы лицеист шестого класса Матвей Радомир...
- Да... ("Господи, какая разница! При чем тут это?")
- Вы говорите, что ваша мама погибла год назад, когда возвращалась на аэротакси-автомате из Бельта. Взорвался двигатель антиграв...
Да, так ему сказали. Эти двое, которые пришли тогда... Летчик и тетка из опекунской конторы... Когда взрывается антиграв, остается облачко атомной пыли. И никакого следа от человека. Разве что эмалевый медальон на серой стене в Парке памяти. Зачем он, медальон... Взрыв этот - редчайший случай. И вот же ударила злая судьба. И не кого-нибудь, а маму. И его, Ёжики...
Он закричал тогда этим двоим, что они врут и пусть убираются. Летчик стоял молча, закусив белые губы, а опекунская чиновница деловито совала Ёжики под нос какую-то пахучую дрянь и говорила, что он должен куда-то пойти. Вместе с ней, с этой теткой... Он оттолкнул ее плечом, заперся в своей комнате, залился слезами. Случившемуся он поверил сразу, хотя и кричал, что это неправда... Не раз он видел в жутких снах, что с мамой случилось непоправимое. И просыпался с мокрым лицом, перепуганный и благодарный за вернувшееся счастье. А теперь не проснешься, не стряхнешь эту страшную черноту... А может, опять сон?! Нет, хоть голову расколи о глухую дверь
Из-за двери кричали, уговаривали, чтобы вышел.
Они что? Мало им, что нет мамы, они хотят, чтобы он оставил д о м! Е г о дом! Где все его и мамино!
Он прижался к полукруглому цоколю кондиционера. Пластик был холодный... Как труба в том бункере... Как песок в красной пустыне, когда лежишь навзничь и смотришь в лиловое небо, где звезды и маленькое колючее солнце... Не надо об этом, так нечестно защищаться от горя. Это будто измена маме!.. Но как иначе выдержать, как отстоять дом?.. Всадники-итты подъезжают, смотрят с высоты боевых седел на упавшего мальчишку. Они не ведают ни боли, ни горечи, ни страха. Они как марсианский лед...
Нет, горе не стало тогда слабее, но сжалось в тугой черный ком. Слезы остановились. Мысли стали четкими, и в руках появилась сила. Через окно он выскочил в сад, ухватил из травы шланг, подключил к вентилю большого давления. Протянул резиновую змею к себе в комнату, с медным наконечником наперевес вышел в холл.
"Уходите..."
"Мальчик! Мы понимаем, что..."
"Уходите. Это наш с мамой дом".
"Но..."
Тугая струя вымела из крытого стеклом холла чужих людей. Тогда он сорвал на щитке пломбу и включил силовое поле...
- Да, мне сказали... - прошептал он. - Что она...
- Я понимаю, вам тяжело, хотя и время прошло... Вы говорите, что ваша мама работала у нас в системе консультантом и что это ее голос записан для объявлений на кольце... Да, замечательный голос... И сейчас ты услышал его на какой-то новой станции?
- Да! - Ёжики дернулся вперед.
- Но послушай, мальчик... - Диспетчер мягко перешел на "ты". - Я понимаю, тебе хочется такого вот... чуда, одним словом. И ты решил, что ее записали недавно, да? Господи, боже ты мой... По-твоему, значит, тебя обманули, и мама где-то прячется? Но зачем это? Подумай...
Он думал! Пока бежал и ехал, столько было горячечных мыслей, что болью и звоном отдавались в голове... Может, она попала в аварию и стала калекой и хирурги бессильны, и она не захотела жить с сыном, чтобы не пугать его уродством... Или встретила какого-то человека, полюбила его, и они решили пожениться, а человек этот не хочет, чтобы у нее был сын... Дико думать такое про маму, но все это было бы в миллион раз лучше, чем ее совсем нет на свете... Ну, пусть она не хочет его видеть, лишь бы она была!..
- Малыш, - неуверенно сказал диспетчер. - Ну как тебе объяснить? Ты ведь уже не маленький...
Ёжики не заметил этой нелепицы - "малыш не маленький". Он сказал тихо и отчаянно:
- Голос-то ведь е с т ь. Откуда он взялся?
- Голос... Да акустический компьютер смоделирует по образцу любую речь. Чтобы не отличалась от других объявлений.
- Нет... - Ёжики упрямо махнул волосами (и полетели семена-парашютики) - Т а к не смоделирует, это живой голос. Ну, зачем компьютер станет делать вдох между словами? Сперва "Якорное", потом... такое короткое дыхание и тогда уж - "поле"...
- А... что это за слова?
- Ну, название станции! Я же объясняю...
- Постой, мальчик... - Диспетчер нагнулся к нему так быстро, что Ёжики, словно защищаясь, вскинул коленки, вдавился в кресло. - Послушай, малыш... такой станции нет.
- Как это нет?!
- "Якорное поле"?
- Да!
- Нет. Ты что-то... путаешь, наверно...
- Но я был там только что! Она перед "Площадью карнавалов"! Маленькая такая станция, с окном и кораблем! А наверху поле и якоря!..
Ёжики хотел уклониться, но диспетчер все же дотянулся, большой холодной ладонью потрогал ему лоб.
- Вы что, думаете, я больной?
Диспетчер вздохнул:
- Думаю, зачем ты морочишь мне голову?
- Вы сами морочите мне голову! - Ёжики крикнул это с дерзостью отчаяния. Вскочил. Диспетчер смотрел внимательно и печально. Ёжики обмяк, прошептал: - Можно же убедиться, тут ехать три минуты. Сразу за "Площадью карнавалов"... Ой, нет, надо сперва назад, до "Солнечных часов", а потом обратно...
- Почему? - спросил диспетчер строго и чуть насмешливо.
- Ну... там же, на "Якорном поле", только один путь, линия "Б"... Там маленькая станция, даже поезд весь не влазит... - Под взглядом диспетчера Ёжики совсем сник. Но тут же сердито вскинулся: - Вы сами должны знать, вы главный!..
- Угу... - неопределенно отозвался тот. - Посиди минутку, я кое-что выясню... - И вышел.
"Зачем он скрывает? Военная тайна? Но в нынешнее время уже не бывает военных тайн... Никакой компьютер так не сделает мамин голос..."
Но надежда становилась все меньше, а тоска была большая. И пусто было, тяжело и тихо. Лишь еле слышно гудели за могучими стенами поезда.
Диспетчер вошел. Ёжики опять сказал ему сквозь подобравшиеся слезы:
- Можно ли поехать и проверить...
- Да зачем же ездить-то? Смотри... - Во всю стену диспетчерского пункта засветилась схема путей. Желтая паутина - Внутреннее, Среднее кольцо и Большое кольцо, ломаные линии частых радиусов. И в этой паутине, как разноцветные мухи, бьются огоньки станций. С красными буквами названий.
- Иди сюда.
Ёжики через силу подошел.
- Смотри: вот "Площадь карнавалов", вот "Солнечные часы"... Где здесь "Якорное поле"?
Не было "Поля".
- А, может, в другом месте? - сказал диспетчер. - Пожалуйста. Набери название сам.
Светящиеся клавиши пульта плохо были видны сквозь мокро-липкие ресницы. Ёжики проморгался, без всякой надежды набрал по буквам: "Я-К-О-Р-Н-О-Е-П-О-Л-Е". Пикнуло в динамике, зажглось на экране: "Извините, такой станции нет..."
- Но она же совсем новая... - прошептал Ёжики.
- Надеюсь, ты не думаешь, что новую станцию могут не подключить к сигнальной сети?
Именно так он и думал! Но ничего не сказал. Светящаяся схема путей нависла над ним и словно придвигалась. Будто хотела опутать клейкой паутиной... Она была лживая, эта схема! Ёжики так и хотел крикнуть. Но горло распухло от подступивших слез. Он закашлялся. Поплыло в глазах. Ёжики шагнул назад, опять сел. Уперся лбом в ладони, локтями в колени. Жалким клочком мотнулся у плеча полуоторванный рукав.
Ведь именно там, на станции, он порвал майку. На лестнице. Значит, лестница есть! Станция есть! Он поедет сейчас туда опять, увидит, докажет себе и другим!
Он хотел это яростно бросить диспетчеру, вскинул на него мокрые глаза. Но диспетчер смотрел мимо Ёжики, на дверь. Сказал торопливо:
- Да-да, прошу вас...
Ёжики сел пружинисто и прямо. В дверях стоял Кантор.
Оказалось, что на улице уже лиловый вечер. Такой же липкий и душный, как день. Но под прозрачный колпак автомобиля тут же накачало свежего воздуха. Даже с запахом сосны. Кантор сказал в микрофонный раструб автоводителя:
- Сектор "Зет", четвертая линия, на тройном желтом два отрезка налево...
Он всегда точен и спокоен, Кантор...
Поехали... За прозрачным пластиком исказилась, уплыла назад светящаяся башня "Трамонтаны", по мягким изгибам стекла побежали отблески рекламы. Ёжики вдавился в пухлые подушки заднего сиденья.
Кантор сидел впереди. Видны были крупные покатые плечи, лысина, маленькие круглые уши и край очков. На тонкой никелевой оправе загорались искорки.
Зачем он носит очки с оптическими стеклами - такую дикую старомодность? Хочет показать, что весь в заботах и нет у него времени на возню с контактными линзами или на операцию с гибким хрусталиком?.. И лысина. Не больше недели надо, чтобы в парикмахерской вырастили человеку шевелюру любой пышности, а он... Или считает, что такая внешность самая подходящая для педагога-профессора и ректора?
Кантор, без сомнения, чувствовал взгляд лицеиста Радомира. Но не оборачивался и молчал. В молчании были деликатная укоризна и в то же время как бы понимание и уважение странностей своего ученика. "Что делать, господа, в лицее каждый ученик - тысяча загадок и проблем..."
"Однако долго вы не промолчите, господин ректор, я вас знаю..."
- Право же, Матиуш, такого я не ожидал... - Кантор слегка обернулся.
- А что случилось-то? - сказал Ёжики из уютных подушек. - Разве я не имею права гулять по городу, когда нет занятий?
- Имеете, конечно... Однако ваши приключения, ваш вид!..
- А что вид? Просто забыл капитанку на поле... А потешать прохожих вицмундиром я все равно не буду! Пацаны вслед орут...
- Ну и речь у вас... Понимаю, это способ самоутверждения. Хорошо, хорошо, не носите вицмундир, это ваше дело. Мы живем в свободном обществе... Но ваше поведение в диспетчерской, ваши фантазии...
Ёжики шевельнулся и каменно замолчал.
- Понимаю, вы не хотите снисходить до спора... И прекрасно вижу, что вы искренне верите в это ваше... Э!.. Якорное поле. Но оно же не более чем результат ваших... так сказать, прогулок. Я давно знаю, где вы бываете, и догадываюсь... зачем именно. Я от души вам сочувствую, Матиуш... Но все хорошо в меру...
- Что в меру? Сочувствие? - не сдержал ехидства Ёжики.
- Я имею в виду ваши путешествия. Нервы, переутомление - и вот результат...
- Значит, по-вашему, мне все это привиделось...
- Не совсем точный термин, но... Мати, мальчик мой, при ваших способностях, если их не держать под контролем, и не такое может случиться. Я не удивлюсь, если вы однажды силою мысли из ничего создадите реальные предметы... Это шутка, разумеется, но... и не совсем шутка. Вы же знаете, индекс вашего воображения выше всех известных нормативов... И вам следует беречь себя, Матиуш, ради всех нас, ради общества, которое...
Канторова речь стала клейкой, обволакивающей. Как паутина. Ёжики тряхнул головой...
Кантор... По-испански это слово означает "певец". Но у Ёжики в сознании оно складывается из двух других: "ментор" - занудный учитель и "катэр", что по-немецки означает "кот" (сытый и невозмутимый). Самодовольно-ласковый, уверенный в себе. Эта уверенность и ласковость просто как наваждение какое-то, не устоять. Ёжики уступает, становится послушным (надо в конце концов порой к кому-то и прислониться, отдохнуть душой). Но потом опять - хмурая осторожность и скрытая обида.
Если бы не Кантор, черта с два кто-то выцарапал бы Ёжики из его дома!
- 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 -