Мария Прилежаева
Маняша
Повесть для детей и родителей
Рисунки С. Трофимова
Глава девятая
Наконец наступает тот праздничный день, который с радостным нетерпением ожидали обитатели Алакаевского хутора. Ранним июньским утром из ворот хутора выезжает первая упряжка в одну светло-рыжую лошадь с черным хвостом и гривой, а весь парадный поезд составляют несколько тарантасов и подвод, взятых напрокат у соседних крестьян. Во главе поезда Буланка. Когда мама с помощью Марка Тимофеевича покапала Алакаевский хутор, по его совету приобрела и Буланку. Съездить за пятьдесят верст в город, на станцию, на почту за газетами - мало ли дел. Нерезвая и даже, как судили старшие, ленивенькая лошаденка глядела задумчивым взглядом, будто какая-то забота тяготила ее.
Маняша и Оля приносили ей после обеда кусок посоленного хлеба. Съев хлеб, Буланка благодарно ласкалась, облизывая девочкам щеки или шею шершавым языком. Но главным покровителем Буланки был Митя. Он умел запрягать и распрягать Буланку, накашивал для нее свежей цветистой травы, расчесывал гриву и трусил верхом на почту за газетами или куда-нибудь по разным нужным делам. Посоленным хлебом он ее не баловал или редко, по секрету ото всех, опасаясь, как бы не назвали сентиментальным, что для мальчишки обиднее "дурака".
- Буланка, Буланка, сегодня замечательный день! - говорила Маняша, вплетая в гриву лошади васильки, собранные в овсяном поле. - Угадай, что будет сегодня. Ни за что не угадаешь. Венчание. Аня выходит замуж. Спросишь, кто жених? Марк Тимофеевич Елизаров.
Имя Марка Тимофеевича Маняша произносит с особым чувством. Он представляется Маняше несгибаемым, прочным, сильным, как столетний дуб на опушке леса. Гордо высится, раскинув едва не над всей поляной могучие сучья. Никто и ничто его не страшит. Спокоен. Так и Марк Тимофеевич силен, спокоен. Давно связан с семьей Ульяновых. Живет с ними на Алакаевском хуторе и в Самаре на общей квартире.
- Анюта, Марк очень хорош.
Порывистая, вмиг воспламеняющаяся Аня бессчетно целует Маняшу. - Хорош, хорош, хорош!
- Понимаешь, Буланка, какой у нас прекрасный жених, - делится Маняша с Буланкой.
А он, легок на помине, тут как тут.
- Умница-разумница Маняша на славу украсила Буланку.
Марк Тимофеевич, крестьянский сын, знающим жестом одобрительно похлопав Буланку по крупу, на что та ответила негромким приветливым ржанием, усаживается в тарантас, покрытый чистейшей белизны простыней. С ним его брат и Анин брат Володя. Невеста и другие родственники ее и жениха на следующих тарантасах поезда. Мария Александровна остается дома. Так положено. Мать не должна присутствовать в церкви на венчании дочери. Все делается согласно крестьянским и церковным обычаям.
Крестьянских сыновей в университеты принимали туго. Марк очень способен, но и он попал с трудом. Однако на старших курсах за блестящие успехи был даже освобожден от платы.
В студенческие годы он познакомился с Сашей Ульяновым, тоже студентом. Тогда же узнал и Аню, она училась на Высших женских курсах в столице. Марк дружил с обоими. Просвещенность, талантливость, благородное сердце, волевой характер юного Саши поражали и страстно привлекали его. Марк буквально преклонялся перед Александром Ульяновым. Вначале это более всего сближало и роднило его с Аней. Казнь Саши потрясла и еще крепче связала их. Следом за Сашей арестовали Аню. Ни за что. В то время она не была еще революционеркой. Но была сестрой политического преступника, покушавшегося на священную особу императора. Ее заключили в одиночную камеру тюрьмы.
Опасно держать связи с арестованной, которую полицейские занесли в списки политически неблагонадежных. Именно в это время Марк открыто объявляет Аню своей невестой, делит все беды Ульяновых, становится прочной опорой убитой горем семьи.
"Чудесный жених у Анюты, - ликует Маняша. - Лучше не может быть жениха, нет другого такого! А она? Образованная. А красива! У Ани одухотворенное лицо. А как прелестно падает на лоб темная прядка волнистых волос. А стихи!"
Естественно, Маняше особенно любы Анины стихи, посвященные ей.
Встречаю ль я взгляд твой, серьезный и кроткий,
О, милая крошка моя;
Звучит ли своей мелодической ноткой
Твой голос, лаская меня,
Я думой крылатой вперед улетаю
В туманную темную даль,
Грядущее я о тебе вопрошаю,
Мне страшно чего-то и жаль!
Боюсь за тебя и желаю я страстно,
О, милая крошка моя,
Чтобы за тебя я страшилась напрасно,
Чтоб жизнь пощадила тебя...
И чтобы в сознаньи душевного счастья
И высшей святой красоты
Служила для всех бы звездою участья,
Отрадою светлою ты!
Маняша тронута и горда, но прячет свою гордость даже от Ани. Аня - переводчица детских книг с немецкого и итальянского. Аня - поэт, Маняша понимает, Аня из любви к ней, младшей сестренке, так нежно и поэтично рисует "Милую Крошку". "Не такая уж я милая, и давно уж не крошка, а у нашей Ани доброе сердце. Взгляните, как ее приветствуют люди".
Проезжая деревней на тарантасе, Маняша видит: вдоль дороги, у завалинок и крылец почти всех алакаевских изб стоят женщины, старики, дети, иногда даже мужики. Сегодня воскресенье, рожь убрана; овес еще дозревает, поэтому люди дома и вышли полюбоваться Аниным свадебным поездом. Иные машут платками. Одна женщина, Маняша видит, утирает слезу. Мальчишки с гиком и свистом сопровождают поезд далеко за околицу.
Алакаевские крестьяне не знают, что Аню забирали в тюрьму. После тюрьмы до сих пор, и впереди еще два года, состоит под надзором полиции, власти неусыпно за нею следят. Иногда самарский уездный исправник пожалует на Алакаевский хутор убедиться, на месте ли высланная под его наблюдение "политическая неблагонадежная" личность.
Чтобы оформить венчанием брак с Елизаровым, Аня должна была подать прошение властям, добиться их разрешения.
- У-у, подлые полицейские! У, подлый царь. А ну их! Не хочу думать о них, - гневается Маняша.
Но думалось, "Аня, Марк, Володя чистые, честные, славить бы их, учиться их святым идеалам, а за ними следят, каждый шаг проверяют. Даже когда люди хотят обвенчаться, унижают, просите у начальства разрешение".
Маняше нравится чинность и торжественность свадебного поезда. Лошади идут невскачь, шествие тарантасов движется медленно. Важно вышагивает передняя Буланка, мотая головой и отхлестываясь хвостом от слепней. Тихи поля. Безветренно. Степь не пылит. Скоро и село Тростянки Самарского уезда, где в церкви уже готов совершить обряд священник, облаченный в парадную, расписанную золотыми узорами ризу.
Маняша впервые на венчании, церковные церемонии занимают ее. Как мила, мила Аня! Волнуется. Щеки порозовели, глаза потуплены, чуть подрагивает в руке свеча. Священник раскачивает кадило, куря ароматным дымом и запахом ладана. Громогласно басит дьякон. Священник ласковым тенорком нараспев произносит моления и ведет вокруг аналоя взявшихся за руки Марка и Аню, объявляет их мужем и женой.
Дома, после венчания, Маняша делится с Володей:
- Интересно, похоже на спектакль.
- Спектакль и есть, - улыбается Володя.
- А вы не грешите, - ворчит старая няня Варвара Григорьевна, прожившая смолоду свой век в семье Ульяновых. - Господь нашей Анечке счастье послал, радоваться надо.
- Мы радуемся, - весело соглашается Володя и тихо Маняше:
- Без этого спектакля Аня и Марк не могли бы жить вместе спокойно. Невенчанные не признаются мужем и женой, таков закон.
- Как услышишь слово "закон", так и знай: нехорошо от него людям.
- Чаще плохо, - отвечает Володя. - Однако пора к столу.
Стол каким-то образом удлиненный, видимо, подставили второй, накрыт в самой просторной комнате, застелен новехонькой скатертью с вышитой крестиком каймой. Перед маминым и молодоженов приборами цветы. Ваз в Алакаевке нет, цветы в глиняных, тоже новых, ярко раскрашенных крынках, и так славно это идет к бревенчатым стенам, на одной подвешена гирлянда из дубовых и кленовых ветвей.
За столом пир горой. Студень с хреном, маринованные и соленые грибы, пузырчатые огурчики прямо с грядки, кулебяка, уха, волжский осетр, едва ли не накануне выловленный, и на сладкое лесная малина.
- Где мы? Не у Собакевича ли в гостях! - хохочет Володя.
- Далеко до нас Собакевичу! Жалко, не каждый день у нас пир! - в тон ему веселится Оля.
Маняша видит, мамины глаза потеплели, слабая улыбка трогает губы. Володя неистощимо остер и шутлив. Оля играет на рояле в другой комнате, рядом. Дверь распахнута, Олю видно и слышно. Она исполняет бравурный и в то же время лиричный, ласкающий, нежащий "Свадебный марш" Мендельсона. Митя, в такт музыки притаптывая, подпевает: "Тара-та-ра-тара-ра. Туру-ру". Все подхватывают. Старая няня Варвара Григорьевна, в белой косынке, белой же по случаю свадьбы, по-старушечьи навыпуск кофточке, вконец растроганная, смеется, и всхлипывает, и любовно бормочет: "Без солнышка не пробыть, без милого не прожить".
Аня и Марк счастливы.
Лад, дружба, любовь на Алакаевском хуторе.
Глава десятая
- В малолетстве средненькие наши, Володя с Олей, баловники были, ох выдумщики! Друг перед дружкой будто выхвалялись, кто затейливей игру придумает: и в прятки, и в индейцев каких-то, а еще брыкаски у них были придуманы, вроде леших, что ли. Иной раз мамаша с папашей со двора куда-нибудь в гости, что тут в доме творится! Я так и так: уймитесь, разбойники, куда там!
Старенькая няня, сидя на сундуке, где хранится ее одежда и "смертное", приготовленное на кончину, рассуждает длинно, душевно, покачивая головой из стороны в сторону.
Постоянная ее слушательница Маняша неутомимо внимательна. И няне хочется без устали рисовать и описывать пытливой девочке дорогое минувшее. Чует старое сердце Варвары Григорьевны: недолог остается срок обихаживать издавна родную ей семью Ульяновых, лелеять милых деток.
Давно ли скакали и прыгали? Оленька, красотка, и нынче танцевать бы танцы, а она с утра дотемна над книгой лоб хмурит. Про Владимира и говорить не приходится. Рано вышли из детства родименькие, толкует старая няня. Вам бы еще погулять, а у вас одна думка - науки учить, ум точить. Папаша ваш, Илья Николаевич, большого ума был человек, видать, и вы за ним тянетесь.
Маняша была малышом, когда "средненькие", окончив уроки, шумно играли. Иногда и Маняше доставалось с ними поиграть, но не угонишься за Олей, которая, нацепив на пояс рябиновую ветку, пылающую кроваво-красными ягодами, превращалась в индейца и скакала в погоне за каким-нибудь динозавром, не меньше. Теперь Оля с утра до ночи хмурит, как выражается няня, хорошенький лобик над книгами. Хотя и теперь временами нападет беспричинное веселье и она и споет, и попляшет, и за роялем посидит час-другой.
-Ольгуша, может, все же изберешь профессию музыкантши - ты так любишь и знаешь музыку, - советует мама.
Оля колеблется, сомнения терзают ее. Но, в конце концов, решение принято.
- Мамочка, музыка - мое счастье и опора в горестях, но кругом так много бедности, возьми хотя бы Алакаевку. Бедным и несчастным нужна музыка, но хочется приносить людям более существенную пользу.
- Кем же ты будешь?
Володя твердо:
- Ученой. У Оли отличные способности к математике, превосходно владеет языками: английским, немецким, французским, шведским. Нельзя допустить, чтобы все эти таланты и знания пропадали даром.
- И золотая медаль, - подхватывает Маняша, если разговор происходит при ней.
Оба ее брата и сестра Оля - золотые медалисты. "Если бы хоть каплю быть похожей на них, - мечтает Маняша. - Почему я уродилась такой обыкновенной? Никаких талантов. Никакого призвания.
- У тебя высокое призвание быть Человеком, - говорит Володя.
Маняша со вздохом молчит. Все всегда ее бодрят. Она-то знает о себе, что заурядная. Однако не будем вешать голову. И заурядный человек может жить интересно и приносить пользу людям.
Между тем летят дни, недели, месяцы. Миновал год. Оля и Володя неотрывно готовятся к поступлению в высшие учебные заведения. Мало знаний, ума, таланта - надо преодолевать препятствия. Володю, состоящего под надзором полиции, не допускают ни в один институт. Ну, а Оля? Не поднадзорная. В тюрьму за решетку не забирали. Почему же ей так трудно поступить на Высшие женские курсы? Почему русской женщине почти невозможно стать математиком, физиком, медиком, будь ты хоть сто раз умна и способна? Снова ничего не объясняющий ответ: таковы наши российские законы. Впрочем, ответ объясняет: таковы наши законы.
Жизнь не устает преподносить Маняше уроки. Один, второй, третий, и Маняша растет.
Оказывается, Оля не может поступить на Высшие курсы без разрешения мамы. Отца нет, пусть мать подаст заявление о том, что не возражает против высшего образования дочери. "Так способна, так жаждет учиться, и ей уже 18 лет, неужели Оля не вправе сама выбрать себе дорогу?" - думает, спрашивает, недоумевает Маняша.
Анюте потребовалось разрешение на венчание, Оле на образование. Что за жизнь? Прав, прав Володя, надо изменять жизнь! Как?
В доме тревожно. Даже няня, которая не очень-то одобряет, когда дети рано покидают родительский кров, даже она пригорюнилась: "Оленьке неужто откажут?"
Маняша знает, гениальной математичке Софье Ковалевской пришлось вступить в фиктивный брак, то есть только для вида, чтобы освободиться от родительского деспотизма. А то Володя рассказывал об одной замечательной ученой, ее отец, важный генерал, заявил: пусть хоть в гроб ляжет дочь, в университет не пущую Мамочка, а ты?
Мамочка направляет в канцелярию Высших женских курсов заявление: "Я, нижеподписавшаяся, удостоверяю, что не имею препятствий к поступлению дочери моей Ольги Ильиничны Ульяновой на Высшие женские курсы".
Ну, все. Формальности выполнены. Семафор открыт. Требуется второе заявление матери. "Я, нижеподписавшаяся, удостоверяю, что имею средства для содержания дочери моей Ольги Ульяновой в интернате при Высших женских курсах в продолжение четырех лет".
Ольга допущена к поступлению на Высшие женские курсы на физико-математическое отделение.
- Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит, - распевает Володя. - Импровизация, прошу публику отнестись снисходительно.
Публика - Оля, Аня, Марк, Митя, конечно, Маняша. Оля мгновенно подбирает аккомпанемент на рояле к Володиной импровизации, будь она хоть в одну фразу.
- Бежит, бежит... - С упоением подхватывает публика. Поются и другие песни. Ведутся разговоры, главным образом об Олином будущем.
- Ты мечтала о медицинском курсе, но разве для женщин это вероятно? - с горечью говорит Аня.
- Журнал "Гражданин" читали? Прочтите. Просветитесь, - иронично продолжает Володя.
Из обсуждения старших Маняша улавливает: в журнале "Гражданин" ведется яростная борьба против естественнонаучного и медицинского образования женщин. "Девушка, порезавши досыта лягушек, теряет способность полюбить мир таинственных прелестей матери и жены". Тщательное охранение женской стыдливости, вечной женственности проповедует журнал "Гражданин". Медицинское образование убьет в женщине материнство, чувство прекрасного, - проповедует журнал "Гражданин".
-Стоп! - останавливает Марк Тимофеевич, взглядом указывая на Маняшу.
- Поговорим о более оптимистичном, - соглашается Аня. - Ольгуша, музыку не бросишь?
- Никогда!
- Переводы?
- И переводить непременно буду! Надо хоть немного зарабатывать деньги в помощь маме.
- Да, гм... черт знает, - бормочет Марк Тимофеевич в темные густые усы.
- На черта не сваливай, есть вполне реальные люди и учреждения, что мешают тебе получить приличную работу.
- Ах, Аня...
После Сашиной казни полиция взяла под наблюдение Марка Тимофеевича. Вина - Елизаров в близких отношениях с опасной семьей Ульяновых. Ни в Петербурге, ни в Самаре Марк Тимофеевич не может найти подходящей работы. Полиция чинит препятствия. Губернатор одобряет полицейские действия. Марк Тимофеевич терпит мытарства. При университетском образовании, способностях, страстном желании исполнять интересное дело он добивается должности только писца с грошовой оплатой. Переписывать казенные бумажки. Скучно, обидно. И стыдно: вон и Оля понимает, как необходимо помогать маме. И как мало может он!
Враждебность властей к хорошим людям не новость для Маняши. Все яснее она понимает: пропасть делит общество на два лагеря - угнетателей и угнетенных. Все чаще слышит негромко произносимое в доме слово "марксизм".
Близится Олин отъезд. Наступил день. Собрались в комнате, где рояль. Присесть надобно. Обычай - распоряжается няня Варвара Григорьевна.
Все сели. Помолчали.
- Эх, и жалко, Оленька, тебя отпускать. Семья вместе, и душа на месте, - пытается попричитать Варвара Григорьевна.
- Няня! - останавливает Володя. - Не успели, Оля, мы с тобой одолеть Фукидида. Приеду в Петербург экзамены держать, дочитаем.
- Милостивый боже! Они за Фукидида взялись, - в непритворном изумлении восклицает Марк Тимофеевич. - История Пелопоннесской войны. Судьбы Афинской державы. Проведал бы "Гражданин", досталось бы, Оленька, тебе на орехи!
Оля, смеясь, встряхивает темной головкой с пучком завязанных на затылке волос, весела, рада, будущее манит ее.
- Опиши Петербург, все достопримечательности, - юношески ломким голосом наказывает Митя.
- Хватил! Все достопримечательности. Их обозреть года не хватит.
- А ты не год будешь в Питере.
- Лети, птенец, крепи крылья, - мечтательно произносит Аня.
- Ура! Зреет или уже созрел замысел нового поэтического произведения в честь покорительницы столицы, Ольги Ульяновой.
- Мама берет Олю обеими руками за виски. Долго глядит в глаза:
- Будь счастлива, девочка! Наша милая умница, будь счастлива.
Все выходят из дома проводить Олю.
Лети, птенец!