Владислав Крапивин

Тайна пирамиды

Повесть

 

Рисунки Е. Стерлиговой

 

ЖЕЛТЫЙ МИНДАЛЬ

 

   Родители были ошарашены. По крайней мере мама. Она так и сказала:
   - Я просто ошарашена. С чего это вдруг директору пришла такая мысль?
   А папа добавил:
   - Неужели ты ему не надоел в школе?
   Ну, во-первых, сейчас не шклда, - возразил Джонни. - А во-вторых, мы все-таки друзья.
   - О боже... - сказала мама.
   - Бедный Борис Иванович, - сказал папа.
   Потом они еще что-то говорили. Но это неважно. Важно, что в конце концов они согласились. Потому что они были лучшие на свете мама и папа (это, Джонни знал твердо, хотя и усматривал у родителей отдельные недостатки). И потому что, когда просит сам директор школы, спорить неприлично. А то, что он уже не хотел быть директором, мама и папа не знали.
   Конечно, они еще многое выясняли, уточняли, беседовали по телефону с Борисом Ивановичем и весь следующий день учили Джонни, как себя вести в дороге. Но это было даже приятно. Это как бы входило в подготовку к путешествию.

   Джонни сперва проявлял спокойствие и выдержку, но у вечеру не выдержал и объявил, что пора собираться. И выволок из-под шкафа пыльный чемодан. 
   - У тебя завтра еще целый день, - сказала мама.
   - Ты сама говоришь, что я все делаю в последний момент, - упрекнул Джонни.
   Он положил в чемодан общую тетрадь, чтобы вести путевой дневник. Потом карандаши - основной и два запасных. Мыло, пасту, щетку, полотенце. Фонарик - ночи на юге очень темные. Потом раскопал на антресолях кеды, а в шкафу полинялые шорты и две майки с изображением спортсмена-лучника.
   - Джонни, ты спятил, - осторожно сказал папа. - Сейчас там не лето и даже не весна.
   - Борис Иванович говорит, что в Крыму нынче очень тепло.
   - Но не настолько же...
   - Борис Иванович говорит, что, может быть, даже миндаль скоро зацветет.
   - Миндаль цветет не раньше конца марта...
   - А Борис Иванович говорит...
   - Кроме того, миндаль совсем не свидетельствует  о теплой погоде. Он...
   - Ну, папа! - сказал Джонни, как человек, у которого отбирают сказку. - Чего раньше времени спорить? Там увидим.
   Отец махнул рукой. Они с мамой собирались в Дом культуры на концерт московского пианиста. И через полчаса Джонни остался наедине с чемоданом.

   Пусто стало, и как-то сразу расхотелось торопиться. Но все же Джоннина радость не прошла. Просто она сделалась тихая и спокойная. Отчетливо тикал будильник, сделанный в виде золотого ключика. В кухне, как сытый медвежонок, урчал новый холодильник. Эти звуки отзывались еле слышным звоном в тонких елочных шарах. Шары тихонько поворачивались на длинных нитках.
   Джонни прикрыл чемодан и подумал: чем бы заняться? Пойти покататься  с вала или включить телевизор? Но вместо этого он устроился в кресле перед елкой и стал разглядывать игрушки.
   
   Игрушки были разные. Некоторые Джонни помнил, как помнил себя, они появлялись на елке каждый год. Например, этот желтый ватный цыпленок (порядком потрепанный) и эти старые серебряные рыбки. Но были и совсем новые звезды, фонарики и несколько блестящих шаров - малиновых и зеленых. Они походили на маленькие планеты...
   Джонни смотрел на елку и тихонько прощался с ней. С зимой, со снежными каникулами. Завтра вечером укатит в Москву, а потом туда, где нет ни снега, ни холода и где цветет загадочный миндаль.
   Что это за цветы? Джонни раньше слышал такое название, но внимания не обращал. А сейчас задумался.
   - Мин-даль, - сказал он одними губами. - Мин-даль...
   Слово перекатывалось на языке, как стеклянная бусина. Урони - и завенит на полу.
   Интересно, что это слово значит? А может, оно из нескольких слов?
   "Мин" - по-голландски значит "мой". В книге "Петр Первый" Меншиков называл Петра "мин херц". Значит, "мое сердце". "Мин даль". Значит, "мой даль"? А что такое "даль"? Если бы "даль моя" - тогда понятно: простор какой-то. Но здесь - "мой"...  А если "даль" - это "он", тогда что? 
   Или кто?
   
   Был человек с такой фамилией - Даль, - друг Пушкина. Врач и писатель. Он еще словарь написал...  Нет, цветы здесь ни при чем...  Но зато словарь близко, у папы на стеллаже. И там слово "миндаль", конечно, есть!
   Джонни вытянул с полки том с буквами "И - О" на корешке и нашел, что хотел. И узнал, что миндаль - это "дерево Amygdalus папа и плод и орех его...". И дальше были еще объяснения про бобовник и персик и так далее. Но не было ни слова, какие у миндаля цветы. Джонни огорченно повертел книгу. Она была в ярко-желтом переплете. Папа купил словарь в букинистической лавке, тома были растрепанные, без корочек, и пришлось их отдать в переплетную мастерскую. В мастерской нашелся только такой коленкор - будто лепестки подсолнуха.
   - Мин-даль, - опять сказал тихонько Джонни, и ему показалось, что цветы миндаля такого же цвета, как корочки словаря.

   Он поставил книгу, но к елке не вернулся, а прилег на диван у отцовского письменного стола - щекой на упругий валик. И стал смотреть на оконное стекло, которое было с одного угла затянуто морозным кружевом. Ледяные узорчатые листья искрились, небо за окошком начинало зеленовато светиться. Джонни улыбнулся, он понял, что сейчас в оконный квадрат станет медленно всплывать желтый запрокинутый  на корму кораблик...
   Джонни не дождался кораблика. Потому что небо стало синим и очень высоким. И его сделалось много. КругОм. А сам Джонни оказался на крепостном валу, но это был не тот знакомый вал в их городе. Гораздо выше. И невдалеке начиналось и убегало в дальнюю даль море, и оно было еще синее, чем небо.

   На валу и на всем берегу сплошь цвели желтые деревья.
   Это был не печальный осенний цвет, а солнечный, очень теплый. Летний. Как у одуванчиков, когда они в конце мая высыпают на лужайках. Цветущие деревья закрывали склоны и берег яркими грудами. Листьев не было, зато желтые гроздья цветов сплошь покрывали ветки и стволы. Громадные гроздья, по форме похожие на соцветия черемухи, только гораздо крупнее.
   Цветочная гроздь качалась у самой Джонниной щеки. Джонни разглядел выпуклые лепестки, прожилки на них и мохнатые, как ножки шмеля, тычинки. От всплеска громадной радости Джонни зажмурился и глубоко-глубоко вдохнул теплый южный воздух.  Солнце ласково трогало ресницы и лоб. У желтого миндаля запах был как у одуванчиков, когда в них с размаха зароешься лицом.
   - Ура... - шепотом сказал Джонни. - Ой какое ура... - Раскинул тонкие, незагорелые еще оуки, оттолкнулся упругими кедами и кинулся со склона к морю.

   Солнечный цвет летел ему навстречу. Пушистые лепестки облепили белую майку со стрелком из лука, мягко чиркали по голым ногам и рукам, губы стали сладковатыми от пыльцы. А Джонни все мчался и теперь понимал, что бежит не с вала, а с крутой пирамиды, заросшей по самую верхушку желтым миндалем. Ветки делались все гуще, наконец сплелись в сетку, подхватили, подкинули над желтой рощей легонького Джонни...  И он ничуть не испугался, потому что падать стал медленно-медленно. И купался в солнечном тепле. И знал, что мягкие ветки подбросят его снова...
   Слово "миндаль" тихонько звенело в воздухе, как стекляшки, которые девчонки просыпали на каменные ступени. "Мин-даль...  даль... даль... даль... даль..."
   И когда желтые деревья погасли, и Джонни понял, что этот перезвон - телефонный сигнал в прихожей, он ничуть не огорчился. Короткий южный сон был как неожиданный подарок. Еще одна радость ко многим радостям, которые ждали Джонни впереди. В этом сне все было такое настоящее, что Джонни запомнит его навсегда. 

   Телефон сыпал негромкий, но длинный и настойчивый звон. Джонни понял: это междугородный сигнал. Он не удивился. Двоюродная сестра Вера часто звонила из Москвы. И сейчас это, конечно, она. Будет передавать приветы от себя, от Валентина Эдуардовича и спрашивать, не приедет ли Джонни в гости. Небось и билет на какую-нибудь столичную елку для него раздобыла.
   А он не приедет, он не может! Скоро он будет далеко-далеко! У самого моря!
   Джонни сияя, выскочил в прихожую. Подхватил скользкую трубку.
   - Это ты, Вера?
   - Это я, - сказал тонкий голос. Чуточку знакомый, но непонятно чей. - Это ты, Джонни?
   - Я...  А ты? Ты кто?
   - Юрка!
   - Какой Юрка?
   - Ну, это я! Молчанов!

 

СНОВА О ПИРАМИДАХ 

 

   Тревожиться было нечего. Совершенно нечего. И все-таки Джонни слегка вздрогнул. И спросил сердито, чтобы эту непонятную тревогу прогнать:
   - Ты откуда взялся? Уже приехал?
   - Нет, я из "Березки".
   "А зачем звонишь?" - спросил Джонни. То есть нет, не спросил. Хотел только, но почему-то удержался. Сам не знал, почему.
   - Я не из самой "Березки", а со станции, - торопливо и звонко сказал Юрик (так часто было слышно, будто он рядышком). - Тут будка автоматная, междугородная, вот я и звоню.
   - А почему ты на станции? Ты что, сбежал?
   - Да нет! - Юрик переливчато засмеялся. - Ко мне мама приехала. Она может меня домой забрать, если я хочу.
   - А тебя отпустят? Ведь еще целая неделя...
   - Меня отпустят, если я очень попрошу и мама! Потому что наш врач говорит, что у меня уже все хорошо.  Потому что я под пирамидой лечился.
   - Что? - спросил Джонни слегка обалдело. 
   - Да! Я такую пирамиду из картонного ящика сделал, и над кроватью устроил, и под ней спал в тихий час и ночью. Ты же сам говорил, что пирамиды для всего полезны и для здоровья тоже.
   Джонни тоже засмеялся.
   - И тебе разрешили?
   - Ага! Я же говорю, у нас такой хороший врач. Он на нашего директора похож. Он сперва хохотал, а потом сказал: спи на здоровье под пирамидой, если тебе это помогает. Говорит, хуже не будет...  А мне даже лучше! Это на рентгене видно!
  "А зачем ты звонишь-то?" - опять подумал Джонни. Вообще-то ничего удивительного не было: дорвался человек до телефона и трезвонит на радостях. Свобода! Домой еду! Но беспокойство опять царапнуло Джонни.
   - Юрка! Значит, ты сейчас домой поедешь?
   - Я не знаю! Мы с мамой пришли тебе позвонить, можно ли!
   - А я-то при чем? - изумился Джонни.
   - Ну, потому что я сказал Владимиру Геннадьевичу, врачу нашему, что мы с тобой должны на каникулах в Москву поехать, что это очень важное дело. И маме сказал. Ну вот, Владимир Геннадьевич и говорит: если правда поедете, то отпущу. Раз уж такое это неотложное дело! А мама говорит: давай сперва спросим...  Джонни! Мы поедем?
   
   Сон про желтый миндаль опять колыхнулся в глазах у Джонни. Только не было упругой сетки из цветов, а будто носом о твердый ствол...
   - Джонни! - обеспокоенно зазвенел Юркин голос.
   - Да подожди ты! - отчаянно сказал Джонни.
   - Я жду...  Только у меня пятаки автоматные кончаются.
   - Ты же писал, что десятого числа приедешь!
   - Ну да! Вот мама и говорит мне: позвони, вдруг Джонни занят в каникулы! А ты ведь не занят?
   "А вот как раз и занят! Откуда я знал, что ты, балда такая, сорвешься из "Березки" раньше времени? Что же мне, от Черного моря отказываться? Я на юг улетаю!" - так Джонни должен был ответить по всем законам здравого смысла. Так он и ответит сейчас. Только секундочку он помедлил. Потому что дурацкое воображение не вовремя подсказало ему, как Юрка тихо опустит трубку и молча поднимет на мать невеселые глаза. И ничего даже не скажет - и так все будет понятно...  Ну и переживет! Поспит еще недельку под своей пирамидой. Сам виноват. Кто его просил сваливаться как снег на голову...
   Да не как снег. Он же спрашивает: можно или нет?
   Вот и надо сказать: нельзя, уезжаю.
   А может, соврать что-нибудь? Сказать, что сестрица Вера заболела и в Москву к ней сейчас нельзя? Тогда получится, что никто не виноват.
   А разве сейчас кто-то виноват?
   Не будет он врать. Не врал Джонни своим солдатам и адъютантам никогда в жизни. Всякое в жизни случалось, но такого не было. И сейчас не выйдет.
   - Джонни! Ты что молчишь?
   - Я думаю, - сумрачно сказал Джонни. Хотя чего было думать?
   - Ты думай скорее, я последний пятак бросаю, - сказал Юрик уже с печальной ноткой. Почуял что-то.
   - Я же не знал, что ты на неделю раньше...
   - Я понимаю...
   "А у меня самолетный билет до Симферополя!" Хотя еще неизвестно. Может, еще и не купили билет...
   - Уже цифры зажглись, - как-то глухо сказал Юрик (теперь сразу слышно, что издалека).
   - Ладно, я сейчас, - глупо ответил Джонни. - Я... Это...  А что, больше нет пятака?
   - Нет...  Подожди...  Джонни, еще полминуты! - Голос Юрика звенел, как тугая струнка, которую дергают нервно и неумело. - Джонни!
   - Что, нашел пятак? - совсем уже по-идиотски спросил Джонни.
   - Нет! Я ту монетку спустил, с корабликом!
   - Что-о?
   - Потому что больше нету! Джонни! Ну, ты скажи, мне ехать или нет? Скорее! Нет или да?! 
   Если бы он спросил "да или нет", Джонни и ответил бы, наверно, что нет. "Нет, я не могу, Юрка!" Но Юркиным последним словом было "да". И в этом "да" звенел такой отчаянный нажим, что Джонни рявкнул беспомощно и зло. Будто в рифму:
   - Да!
   Потом, испугавшись этого крика, добавил помягче:
   - Ладно, приезжай...

 

 

<<<                 >>>

 

1 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - -