Ленька-садовник
Повесть

Алексей Леонов
Рисунки Т. Капустиной

   День вечереет, небо опустело. Гул молотилки слышен на гумне... Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.  (И. Бунин "Вечер")

   3.

   Спать в шалаше ночью было холодно. Ребята жались друг к другу; те, кто лежал в середине, спихивали крайних с сена. Временами крайний перебирался в серединку, согревался и снова засыпал, и опять вдруг оказывался на краю постели. Ленька два раза выходил из шалаша. В саду хозяйничали соловьи. Рассветным туманом застилало луга, а на молодой траве лежала холодная светлая роса. Угли в костре перетлели, испепелились на золу, но, казалось, от золы еще шло тепло... Несколько раз снилась Леньке за ночь война. Сны начинались так: всех ребят увозили на фронт, каждый раз по одной дороге, по той, по которой они ходили в школу, везли на телегах. Поднимался обоз из лощины на бугор, светлело впереди и раздавался свист пулеметных пуль... Ленька стал рваться дальше, и тогда его разбудили.
   - Ребятки, а ребятушки, проспали сад-то вы.
   Голос был ласковый и знакомый. Ленька открыл глаза и увидал у шалаша мать, няню Варю, свою сестру и двоюродных Шуру и Тамаркой. Он в испуге вскочил на ноги. Перед шалашом все было залито солнцем, травы обсохли и нагрелись, и пели все птицы.
   - Сторож, дровец-то связать можно? - спросила у Леньки мать.
   - Каких дровец? - спросил Ленька.
   - С яблонок, опилил какие.
   А-а, - протянул Ленька. - Берите... А завтрак был?
   - Готовится завтрак, - ответила мать. - Пойдем с нами - позавтракаешь. Ребят буди. На работу скоро.
   Ребята сами завозились, стали подниматься и выходить на солнце греться. Ленька ушел со своими в глубь сада, чтобы помочь собрать дрова.
   В саду было чисто. Окопать яблони с весны не смогли, лопатами копали и колхозные и свои огороды, но то, что у корней не росли дикие побеги, а в кронах не было ни одного сухого сучка, придавало саду тот вид, какой был и в довоенное время. И мать и няня Варя хвалили Леньку.
    - За такое дело и председатель спасибо скажет, - говорила мать. - Тут и взрослому столько не сделать, а ему много ли...
   - И не мало, не мало, - возразила тетка. - В четырнадцать-то лет и ты не бездельничала, кросна ткала и за прялкой сидела.
   - Меня что ж равнять с ними... А где ж дрова-то? - спросила вдруг мать, когда завиднелись последние яблони.
   Все остановились.
   - В  горнушке, верно, сожгли, - сказала няня Варя. - Наказывала поменьше жечь...
   - Нет, мы сюда и не ходили, - удивляясь, ответил Ленька. - Я подойду погляжу... Много сучьев было.
   - Что глядеть - нет ничего, - сказала тетка. - Ну, ладно, по саду прошлись - и то дело.
   Ленька сбегал под яблони. Лишь мелкие сучки остались в траве. От обиды на глаза навернулись слезы. Жалко было, что мать и няня Варя зря проходили - и сам-то он думал, когда царапался на яблонях, вырезая сушняк, что в вознаграждение за труд будет много хороших дров. Ему разом вспомнились ночные таинственные шумы, встречи, и он разгадал, куда пошли из сада дрова: Параша Прокошина с бабкой переносили за ночь. И когда он бегал в деревню, и когда сидели они у костра, жарили рыбу, глухая свекровь с невесткой очищали сад.
   - Просмотрел, племянничек? - спросила тетка и рассмеялась: - Вот так сторожа! Четверо сторожили и не усторожили. И яблоки у вас все разворуют.
   - Не разворуют, - обиделся Ленька. - Дрова Прокошины перетаскали. Пойду и отниму...
   - Как же, отнять теперь, - сказала мать. - И не думай. Скандалу на всю жизнь хватит потом.
   - Черт с ними и с дровами, - поддержала сестру няня Варя, - когда-нибудь нахапаются. Завтракать пойдемте.
   Ленька, проходя мимо избы Прокошиных не заметил нигде яблоневых суков.
   - Что смотреть, - сказала няня Варя. - Хоть и увидишь - не возьмешь теперь. Пускай пользуются.
   На Леньку уговоры не действовали. Он думал, кто мог взять дрова, кроме Параши с бабкой. Мать не раз говорила, что они живут лишь колхозным садом: все пеньки посбивали, кусточки повырубили, и с яблонь зимой столько суков свежих слетело. Мать называла их хитрыми и жадными. Ленька и сам знал, что люди эти живут затаенно, обедают при закрытых дверях. Всем известно, что Василь Власыч Параше то мешок зерна, то полмешка доставит - и от нее уезжает навеселе.
   - Они дрова взяли, знаю, - снова заявил Ленька.
   - Ай, да будет тебе о дровах, - сказала тетка. - В лесу дров много, сходим.
   - А чего так, - обиженно произнес он. - Председатель мне сказал брать за работу дрова...

   4

   Ужинать Ленька пришел поздно. Днем он доделывал шалаш, а под вечер к нему зашел дед Яша - ходил за прутьями на кошелки, присел отдохнуть: разговорился - и просидели до потемок. Рассказывал дед Яша, как раньше пахали землю. На барина работали. Не хотелось долго-то в поле торчать, пускаешь плуг помельче, а управляющий приедет, издали глянет на пашню - и кнутом через спину, да перепахать заставит, а потом вычет сделает, что лошадей зря проморил. За вычет еще от отца попадет, чтобы не баловал, раз нанялся работать... Рассказывал дед Яша о сенокосах, о молотьбе уже в последние годы, перед войной. Тогда было много мужиков, а теперь в деревне оставалось три инвалида и четыре старика. На многих уже пришли похоронные, о иных не было с фронта никаких вестей.
   Ленька помнил, как до войны мужики ходили на сенокос, рожь косили, овсы. Летом, когда стояла жаркая погода, ребятам наказывали приносить в поле холодную воду.
   Слушая деда Яшу, Ленька вспомнил, как однажды он нес два кувшина воды (воду зачерпнул из Белого колодца со дна, холодную), шел долго по дороге на Спешнево; справа от дороги стеной стояла рожь, слева - стлалось просо. Перепела кричали в просе. Оводы, словно пули, проносились туда, откуда тянул ветер, где, видимо, было стадо или паслись лошади.
   Ленька вдруг увидал косцов. Они отдыхали и, встав, распределялись по местам, делали новый заход. Он сошел с дороги и, скрывшись в высокой ржи, направился к ним, ничего не видя по сторонам. И только голубизна высокого июльского неба была опрокинута над ним. Легким ветерком раскачивало колосья. От нагретых досыхавших ржаных стеблей отдавало душным запахом соломы. Леньке казалось, что он плывет по бесконечным водам и ноги его ступают не на землю, а на гладь воды.
   Он вышел на скошенное поле. Перед ним сразу открылись дали: леса и села синели на горизонте, разливались желтизной поля: у ног рядами стлалась рожь. Вправо уходили косцы, все в белых рубахах, казалось, они шли, не сгибаясь, возвышались над рожью, взмахивали косами и складывали рожь в ряды.
   Ленька сосчитал мужиков. Считать он научился до тысячи еще до школы - от брата. Двадцать шесть мужиков. Он узнал своего отца, идущего средним, вышел на его ряд и двинулся следом. Ленька был босиком, низкое жнивье кололо ноги. Он попробовал идти по ржаному ряду, но ноги утопали до колен, путалась рожь. Найдя широкое межрядье, он пошел по нему к косцам. Ему казалось, что они силятся раздвинуть рожь, войти в нее, как входил он, но рожь отступает от них и отступает...
   Первый косец вдруг остановился и отошел в сторону, за ним последовал второй... и лишь последний остался на своем ряду. Все обернулись и пошли назад, к новому заходу. Вдруг кто-то сказал:
   - Никитич, вода.
   Отец раньше других подошел к Леньке, взял кувшины.
   - Подходи, пей! - сказал он мужикам.
   Мужики столпились перед Ленькой. Он смотрел снизу на их загорелые лица, на запыленные руки, сильными пальцами охватывавшие потные кувшины... Велики были перед ним мужики, но и сам он себе казался тоже большим и сильным. Он издалека принес им воды.
   - Ах, и молодец! - хвалили его. - Кувшины плачут: быстро шел, вода не согрелась. Будет из тебя мужик настоящий.

   ... Дед Яша вспоминал и этих мужиков, говорил Леньке об отце, вздыхал и ахал, что война не дала им пожить, они бы такую жизнь здесь задали, а теперь...
   К вечеру поднялся ветер, похолодало. Соловьи не запевали долго. Дед Яша спохватился, что засиделись они с Ленькой у шалаша, поднялся, тяжело положил на плечо связку прутьев - и пошли они к деревне.
   Из дома Леньке не захотелось уходить в сад. Пугала вечерняя густая тьма. Слышно было, что уже собрались ребята с гармонью. Гармонистом был одинцовский парень, Сергей. В округе теперь эта гармонь была первой - и в Каменку шли вечерами из многих деревень, когда сюда приходил Сергей. Мать спрашивала, отчего Ленька долго не  приходил из сада, а сестренка, словно взрослая, отчитывала его за опоздание:
   - Сидит там чтой-то. Все давно наужинались, а нам керосин жечь.
   - А тебе некогда? - спросил Ленька. - Гармошку услыхала?
   - Я ей задам гармошку, - вмешалась мать. - Мала еще за гармошкой бегать.
   Сестра замолкла, покраснела - и от неловкости, и от испуга, что мать ее не пустит. В одиннадцать лет не повольничаешь. Ленька ее всегда спасал: он вечером на улицу - и она за ним. Теперь, как поставили его садовником, он переменился, только и знает свой сад.
   Девки запели на выгоне. Полинка совсем потеряла спокойствие. Он еще пил молоко, а она принялась убирать со стола.
   - Сказала я Прокошиной о дровах-то, - глядя на Леньку передала мать. - Так где там! "Что, - говорит, - захватили сад, думаете, и все в нем ваше, ногой туда теперь не ступи? Не выйдет по-вашему, хоть разорвитесь!"
   - А ты не говорила бы, - сказал Ленька, отставляя пустую чашку. - Я сам им отомщу.
   - Ну-ка, не сметь! - прикрикнула мать. - Разве можно мстить за пустяк? И в голове не держи это!
   Полинка боком пробиралась к двери. Ленька повернулся к нему.
   - Вместе пойдем в сад. Не бегай на пляски.
   - Иди в свой сад сам, - сказала мать. - Там что, обязательно нужно быть?
   - Да, - ответил Ленька. - Шалаш завалят, а я потом опять строй.
   - Кому он нужен? Туда сейчас палкой никого не загонишь.
   - Волы на горох зайдут.
   - Только что волы... Ну, ступай, дочка, с ним. Наплясаться успеешь - надоест еще.
   - Да, это тебе надоест, - заныла сестра. - Ему трудодни пишут, не мне, он пускай и сторожит...
   Мать ее уговаривала. Ленька надел фуфайку, шапку, захватил для сестры шаль и встал у порога.

   5

   Полинка шла за братом, всхлипывая, до плотины, отставала нарочно, потом поравнялась с ним, семенила рядом, боялась. Под плотиной был глубокий бурьянистый овраг, вода там лилась с разными звуками по порожистому ручью - слышалось словно бы чавканье, сосание, плеск - и всегда в ночи казалось, что большие и малые звери сошлись на ручей.
   - Чего там, на улице! - заговорил Ленька примирительно. - Мы заработаем много трудодней, жить хорошо будем. Мать валенки тебе купит.
   - Да, мне - она тебе купит, - возразила Полинка. - Опять скажет: ты постарше, работаешь.
   - Я старые себе подошью, - утешил Ленька сестру. - И платье к школе новое купим.
   - Не купите, - стояла на своем Полинка. - На облигации мать записалась...
   - И я записался, - сказал Ленька. - В колхозе работаю - и записался. Ты не понимаешь ничего, а от этого война скорее кончится и отец с Мишкой вернутся домой...
   Спор прекратился. Они поравнялись с прошинской избой. Ленька насторожился. Он ожидал снова приключений, но все молчало вокруг, лишь ветер обдувал деревья и бурьян. Ленька прошептал, взяв сестру за руку:
   - Ты не боишься?
   - Нет. А ты? - тоже шепотом ответила Полинка.
   - И я нет. Чего тут бояться. Немцев далеко прогнали, а волки человека сами боятся. Они зимой только могут напасть, когда у них свадьба бывает.
   До шалаша шли они, шепчась. Потом осмелели, заговорили вполголоса. Ленька стал разводить костер. Он нарвал в канаве за шалашом сухой прошлогодней травы, но поджечь ее не смог, ветром задувало спички.
   - Одна спичка осталась, - сказал он. - Ты плохо загораживала ветер.
   - Это ты не умеешь зажигать, - ответила сестра. - Дай я!Ветер шумел в деревьях,
   - Поджигай, - согласился Ленька. - Только подожди, я тебя накрою фуфайками.
   Полинка склонилась над костерком. Ленька укрыл ее, спросил, не дует ли.
   - Не дует, - донесся глухой голос сестры.
   - Поджигай! - дал Ленька команду и затаил дыхание. Подожжет она или испортит последнюю спичку?
   - Э-эй, открывай! - тревожно закричала Полинка, завозилась.
   Ленька    откинул фуфайки. Ветром дунуло на пламя и словно загасило. Но огонь лишь забился в дрова, зашумел в ветках.
   - Зажгла, зажгла! - запрыгала у костра Полинка.
   Мать дала им из дома по две картошки.  И хотя они поздно поужинали, картошку решили спечь сразу.
   Ветер шумел в деревьях, сбивал с деревьев пламя, но оно жаднее пожирало дрова. Ленька с сестрой сели у шалаша с подветренной стороны, смотрели на огонь. Из деревни доносились звуки гармони, то отчетливые, то обрывками, словно ветром их уносило в другую сторону. Полинка говорила:
   - Барыню играют. Пляшут Верка с Шуркой Алексановой.
   Гармонь всегда вызывала у Леньки грусть, и теперь он сидел задумчивый, вспоминал, как провожали отца на войну. Отец тогда сказал, чтобы слушался матери и старшего брата, а Мишке наказывал быть за хозяина. Ленька и слушался и не слушался. Попробуй услушаться всегда. Ребята зовут играть, а дома заставляют работать: то за дровами в лес, то огороды копать, то полоть... Слушаться он стал, как сам заменил брата.
   - Теперь Надя пляшет, - сказала Полинка и спросила: - Лень, а правда, ты на ней женишься?
   - Что?! - удивился Ленька. - Нужна она мне.
   - А правда, она твоя невеста?
   - Так и невеста. Это отец посмеялся, вот и стали говорить все.
   - Ну и что? - возразила Полинка. - Пускай смеются, а ты будь и будь ее женихом. - Полинка зашептала: - Она тебе платок расшила, показывала мне, честное слово!
   - Нужен мне ее платок. Шурке Белому отдаст.
   - Не отдаст...
   Надька Коржкова, дочь нынешнего председателя, была в одногодках с Ленькой, вместе ходили в школу. Она и теперь училась, а Ленька бросил, стал работать в колхозе.
   Когда он видел ее среди девчат, сравнивал с ними, то находил, что она лучше всех. Иногда хотелось увидеть ее, поговорить. Но при встречах они стеснялись друг друга, наедине и не заговаривали никогда ни о чем, и в кругу ребят избегали разговоров, лишь изредка встречались взглядами. Леньке мешало подружиться с Надей то, что их отцы жили во вражде друг к другу. Отец Леньки до войны работал пчеловодом, и в осеннее время, когда мед качали из рамок, он не давал меда тем, кто его не заработал, и Василию Власовичу тоже никогда не давал. На пасеке угостит, а с собой - нет. Если все понесут, то что из этого будет? Так весь колхоз можно растащить...
   - Лень, - снова заговорила Полинка, - а у Мишки у нашего была невеста?
   - Не было у него никакой невесты! - Ленька вышел из себя. - И что ты ко мне с ними привязалась? Невеста, невеста. За дровами сходи, вот тебе и будет невеста.
   - Я не пойду за дровами. Ступай сам.
   - Почему не пойдешь?
   - Боюсь. Там темно. - Полинка натянула фуфайку на голову и замолкла, присиротела.
   Ленька смело ушел от костра в темноту. Из деревни все так же отрывисто доносились звуки гармони и пенье частушек. Ему стало печально: все ребята там, а он один на отшибе, и страх охватил его. Он хотел вернуться к костру, взять Полинку и убежать с ней домой, но сдержался, заставил себя возвыситься над печалью и страхом...
   А ночью Леньке снились блины. Как до войны было: он лежит на печке, в избе еще полутемно, лишь печное пламя освещает угол и стену да из дальнего окна пробивается слабый уличный свет. Не понять, зима ли на улице, весна ль. Но он решает, что уже и не зима, и не весна еще: зимы не должно быть, потому что не хочется, чтоб она была, а весны полной нет, потому что весной на печке он не спал бы. На ногах у Леньки лежат сестренкины ноги. Она еще спит, а он положил подушку на печное плечо, смотрит на мать и ждет, когда она вынет из печи сковородку с блинами и подаст ему горячий, пышный блин. Мать перед печью в ярком освещении, она очень красивая. Она все что-то делает, блинов нет и нет. Ленька хотел спросить, не подгорят ли блины, смотрит: а перед ним не мать - Надька Коржкова. За столом в потемках сидит ее отец и ест блины...
     Ленька проснулся. Перво-наперво, он оценил сон. Блинов не поел и сон счел плохим. Вторым, что пришло в сознание - утро. Солнце охватило вершины деревьев, ветра не было. Погода Леньку обрадовала. Ленька зевнул; решил еще поспать и вдруг спохватился - сестры не было рядом. Ложились вместе, как поели печеную картошку - он ей еще которые покрупнее дал, - ведь маленькая; рассказывал ей, как он ходил в Глотово за книжками, когда еще не учился. Дали ему "Мильтона и Бульку" и "Муму". Он в дороге все и прочел - и плакал от этих книжек, а больше и не стал ходить за ними, потому что в них написано все жалкое. На ногах у него лежала Полинкина фуфайка, а от шалаша по росистой траве уходил к дороге следок...
   "Удрапала, - подумал Ленька. - Ну и пускай! Больше и не возьму никогда. Один буду ночевать..."
       

- 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 -