Лия Симонова
Повесть
(Журнальный вариант)
Рисунки А. Остроменского
продолжение
23
- Кися, пойди поговори с Надеждой, может, они все же дадут мне характеристику? - попросила Киссицкую Холодова.
- Ага, как тебя защищать, так беги, Кися! А как за меня заступиться, так некому.
- Да ты, Кися, сама вызываешь огонь на себя. Что ты все стараешься унизить их? Не возвышайся, Кися, над всеми, с вышины тяжелее падать!.. - И больше не стала просить, ушла.
- Князь! - кинулась Холодова к Пирогову, с которым с первого класса была в самых дружеских отношениях. - О бедном товарище замолви словечко, а? Ты все-таки член комитета комсомола...
- Друг мой, - как всегда позируя, начал было Пирогов, - видишь ли, какая обостренная обстановка сложилась в нашем мирке...
Холодова не дослушала, фыркнула:
- Тоже мне деятель!
Тут подвернулся под руку Кустов, посмотрел преданными собачьими глазами, ссутулившись, как старичок, попросил заискивающе:
- Я провожу тебя, ладно?
- До кабинета директора! - обдала его холодом своих ледяных глаз Оля-Сократ. - Не ты меня, а я тебя провожу...
- Я не смогу, - забился в тревоге Славик Кустов. - Я только испорчу все дело... Я не умею...
Не могу... Не умею... Испорчу... Прибавь еще: "Трус я!" - прикрикнула Холодова на влюбленного в нее, сумрачного, совсем ссутулившегося Славика Кустова. - Зачем ты тогда нужен?! Зачем ты вообще нужен?! И чтоб не таскался больше за мною. - Она била наотмашь. - Не Кустов ты, а Хвостов. Тебе это больше подходит. Понятно?
- Все! - крикнула она на ходу всем. - Я теперь только за себя. И ни за кого больше! Запомните! - И она поспешила на поиски Прибаукина.
"Вот Веник, - ехидно думала Оля, - хоть и скотина, но мужик. Знает, чего хочет. Не то, что мой страдалец... Он, пожалуй, заступится".
Вениамин как раз и возник перед нею, словно ее злые мысли обладали магической силой.
- Ну, что скажешь, Сократ? Предали тебя твои "господа"? Помнишь, как хорошо ты объясняла нам, что аристократы считали Сократа развязным, а демократы видели в нем своего разоблачителя? Я надеюсь, детка, ты не хочешь погибнуть, как Сократ? Народец попроще, пока не поздно, готов поддержать тебя...
- Сказать тебе, кто взял твой дневник? - с вызовом человека, все же не отказавшегося от превосходства, спросила Холодова.
- О-о-о! Это запоздалые новости, многоуважаемый брат-Сократ! - отразил атаку якобы превосходящего противника Вениамин. - Дневник позаимствовала ненадолго Виктория, светлая ей память... - Веник наигранно перекрестился.
- А что, с Викторией случилось что-нибудь? - поймалась Холодова.
- Трусишь, Сократишка? А я думал, ты молоток! Железная девчонка. Ну, что случится с нашей драгоценной Викторией? Люди ее склада сделаны из нержавейки. Поболеет для порядка и очухается на радость школе.
- Так чего ж тебе надобно, старче?
- А-а-а, - протянул по своему обыкновению Веник. И Оля заметила, что его длинные волосы потеряли прежний шик, кажутся нечесанными, а красно-белый шарф небрежно повис. - Договариваемся так: Олеська сразу же после урока истории идет соблазнять Анатолия... Ну, насчет твоей характеристики. Клубничкина у нее на подхвате... У них с шефом все отлажено. А ты, Сократушка, группируешь Олимп, и вы все стройными рядами голосуете за прием в комсомол Дубининой, Клубничкиной и Столбова... Мне лично этого не надо, а они хотят в институт. И Кисе Олеська ни за что не уступит. Смекнула?
Холодова посмотрела на Вениамина непроницаемым взглядом.
- Так что? По рукам? - откровенно торговался Прибаукин.
Не отвечая впрямую на вопрос, Оля дружески похлопала Веньку по плечу:
- Топай, чтоб нас вместе не засекли...
Венька с трудом вынес голову из-под низенькой лестницы, куда они удалились поговорить, и сразу же столкнулся глазами с Киссицкой. Киссицкая прогуливалась поблизости с учебником в руках, проявляла бдительность!..
24
- Пирожок, - сказала елейным голоском Оля Киссицкая, улучив момент, когда Пирогов остался один. - Рассказать сказку по старой дружбе?
Пирогов посмотрел исподлобья. Последнее время он все больше напоминал своего друга, Славика Кустова. Такой замкнутый, хмурый, спрятавшийся от всех внутри самого себя. Он посмотрел на Киссицкую отсутствующим взглядом и ничего ей не ответил. Но Киссицкая не хотела упускать удобного случая:
- Так вот, жила-была девочка... Ну, обычно, как во всех сказках. А дальше, как во всякой сказке, все страшнее и страшнее... Сначала эта девочка жила-была с Сережей Судаковым. Потом словила в свои сети золотую рыбку - неопытного интеллигентного мальчика, сам знаешь кого... Делала вид, что была, а сама была-жила с другим мальчиком, более оборотистым, по имени Веник... Но золотую рыбку не отпускала... У нее можно что-нибудь выпросить. Прием в комсомол, к примеру...
- Что ты плетешь? - возмутился, очнувшись, Игорь. - Какие мерзости! Ты совсем того, Кися, сдвиг у тебя по фазе?
- Как хочешь, - дернула плечиком Киссицкая. - После урока истории подойди к "оружейке", послушай и посмотри. Девочка теперь была-жила еще и с Анатолием. Ей это ничего не стоит. "Красоткам" все легко и просто. А у нее к тому же любвеобильное сердце. Оно вмещает всех вас одновременно. - И, криво ухмыльнувшись, Киссицкая легко вспорхнула и полетела по коридору, словно вальсируя в своем торжествующем полете.
Игорь понимал, что Киссицкая бесится, что она, как и всякий баловень судьбы, не может смириться с тем, что все выходит не так, как она хотела бы. И она ненавидит Олеську... Но все же Кися не станет болтать, не зная наверняка. Явная болтовня тут же выяснится, а Кисе надо, чтобы он убедился в том, какая дрянь Дубинина. И вернулся к ней, добродетельной Кисе.
Игорь много раз думал о ней и об Олеське одновременно. Почему человек должен постоянно выбирать? Почему нельзя все совместить, никому не причиняя боли? Киссицкая по духу, по воспитанию, да что и говорить, по всему была ему ближе, понятнее. Но как только он видел вблизи темные глаза Олеськи и движение ее золотистых волос доносило до него запах осенних листьев, он ничего не мог с собою поделать. Неведомая, неистовая сила тянула его к этой девчонке, и в ее отсутствие он ощущал себя в состоянии невесомости. Что мог он объяснить Кисе или даже самому себе?
Он не пошел на историю. Спрятался в туалете и думал, думал, пока голова не заболела. А когда зазвенел звонок, выскочил в коридор, и ноги сами понесли его к "оружейке".
Олеська пришла туда вместе с Анатолием Алексеевичем.
Ему хорошо было видно, как Олеська, опершись одним коленом на стул, совсем близко наклонилась к Анатолию Алексеевичу и что-то шептала. Что именно? Он не мог расслышать. Но достаточно было и того, что он видел. Он задохнулся от ревности. Ему хотелось немедленно выскочить из своего укрытия. Ворваться в комнатушку с боевым в прошлом оружием, предназначенную вовсе не для любовных излияний. И... застрелить, убить, разорвать на куски Анатолия. Учитель называется!.. В этот миг его безумия на лестничной площадке появились Клубничкина с Прибаукиным. Без всякого предупреждения, как к себе домой, вошли они в "оружейку" и весело переговаривались там с Анатолием Алексеевичем и Дубининой. Значит, ему померещилось? Померещилось?! Он ненавидел себя.
Но вот с Анатолием Алексеевичем в "оружейке" остались Клубничкина и Прибаукин, а Олеська помчалась куда-то вниз по лестнице. Он чуть помедлил и понесся за нею, проскакивая на лету ступеньки, падая вниз камнем.
- Олеська! - поймал он ее почти у самого вестибюля.
Олеська повернулась и, как ему показалось, сразу все поняла. Она была старше его, хотя и родились они в один год и один месяц. Игоря это мучило.
- Что случилось? - спросила Олеська. - Еще одно колониальное государство освободилось от гнета империализма?
- Олеська, - безнадежно выдохнул Игорь, - ну, в общем... я не могу без тебя... - Он увидел, что она вся сжалась, затихла и невольно отстранилась от него, словно он приготовился ее ударить. - Ты что? - спросил он, чувствуя, что теряет ее.
- Извини, я не могу, - сказала она уже с непонятным для него страхом.
- Не можешь? - Он страдал, как никогда ему не приходилось. Он тоже был единственным и самым любимым, он тоже не привык к отказу, как и подруга его школьных лет, Киссицкая. - Не можешь со мной? А с Венькой можешь? И с Анатолием Алексеевичем можешь? Значит, правильно говорят, была-жила девочка "на троих", - сказал и сам испугался, отпрянул.
Олеська поникла. Ее прекрасные грустные глаза затянуло слезами. Он приготовился к худшему: к пощечине, к презрению, а она до синевы в пальцах вцепилась в лестничные перила и устало проговорила:
- Я не могу, потому что для меня Сережка не умер. Слышишь? Он живой. Ты не поймешь, а он бы понял. Он, может быть, не такой образованный, как ты. И манеры у него не такие изысканные. И он не знает так твердо, как ты, что хочет стать не кем-нибудь, а только государственным деятелем... - Она говорила о Судакове, словно он действительно был жив, в настоящем времени, - Но он добрый. очень добрый... И как бы тебе это объяснить?.. Один человек видел не часто свою любимую, но он всегда ждал ее. И встречал морем апельсинов. Апельсины на полу, миллион апельсинов и одна свеча... Я хочу окунуться в море апельсинов, раз так бывает... Понимаешь? А ты, ты не способен... Извини... Ты не удержишься и съешь все апельсины сам, пока придет твоя любимая. Ты подумай и пока не поздно не становись государственным деятелем, мне страшно за государство... - Она откинула золотую прядь с плеча и поплелась вниз по лестнице.
Уже снизу он услышал ее голос:
- И скажи своей Кисе, что я ей этой сказочки про девочку, которая жила-была "на троих", не прощу!..
25
Пирогов отыскал Кустова в туалете. Славка сидел на холодном каменном полу, и во рту у него торчала сигарета. Вокруг валялись окурки. Игорь впервые видел друга курящим. Славкино лицо показалось ему странным, опухшее и тупое лицо, словно он долго плакал, устал и притих.
- Славка! - позвал Пирогов.
Кустов не шелохнулся.
- Славка, ты что? - Игорь тряхнул Кустова за плечи и испугался. - Славка, ты живой?
Кустов, как ватная кукла, подчиняясь рукам Игоря, качнулся, дернулся и осел, принял прежнее положение. Игорь всерьез забеспокоился. Послушал сердце - вроде бьется. Поднял за подбородок голову - на него уставились покрасневшие неподвижные глаза. Жутко стало.
С силой выхватил Пирогов изо рта друга сигарету, бросил под ноги и топтал, топтал, пока не превратил в жалкие крохи. Опомнился, кинулся к крану, набрал в ладони воды и, стараясь удержать ее, плеснул в безжизненное лицо. Потом еще и еще раз челноком метался от умывальника к неестественной фигуре на полу, едва удерживая в дрожащих руках воду, прижимая мокрые ладони к Славкиным вискам. Не помогало. Тогда Игорь ухватил под мышки непослушное отяжелевшее Славкино тело, с трудом оторвал его от пола, поднял, прислонил к стене и задышал в лицо, пытаясь дыханием отогреть, вернуть к жизни. Но и так ничего не получалось.
Поначалу Игорь боялся, что кто-нибудь войдет в туалет и увидит Кустова таким, безумным и ничтожным. Теперь он страстно хотел, чтобы хоть кто-то забрел в туалет и помог ему. Но никто не появлялся. Этим туалетом, на первом этаже у раздевалки, пользовались первоклашки, у них уроки давно кончились.
Игорь опустил Кустова на пол и вышел в коридор. Вокруг было тихо и пустынно. Во время болезни Виктории Петровны все словно попрятались, замерли. Учителя, он заметил, теперь не задерживались подолгу, расползались поскорее по домам, а ребята и вовсе не жаждали после занятий оставаться в школе. Не к директору же ему обращаться за помощью? Удрученный и обессилевший от возни со Славиком, Пирогов повернул назад и натолкнулся на ведро у двери. Ведро было грязное. Но в такой ли ситуации думать о стерильности?! Пирогов несколько раз ополоснул ведро, тщательно протер его под краном руками и наполнил. Поднес к Кустову и резкими движениями стал выплескивать воду в лицо и на голову друга.
Кустов мотнул головой, отряхнулся и с удивлением уставился на Игоря мутными глазами, будто никак не мог освободиться ото сна. Игорь похлопал его по щекам, тряхнул легонько, обвил Славкиной рукой свою шею, взвалил на себя отяжелевшее тело и поволок на улицу...
Никогда прежде Славику так не хотелось спать. Он будто просыпался, но тут же снова его затягивало в сновидение, как в болотную трясину. Наконец он все же заставил себя подняться и ощутил полное безразличие ко всему. Никогда прежде не испытывал он такого состояния беспомощности, отупения, душевного паралича. Он видел себя вроде бы со стороны, маленьким и трусливым, маменькиным сынком, которого вечно гладили по головке, хвалили и извинялись, когда беспокоили просьбами. Он ничего не умеет, ничего толком не знает, он беззащитен и не приспособлен к этой жизни. А другой нет... Другой нет... Тогда зачем он живет? Зачем?..
Ноги его не слушались. Он едва доплелся до окна, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Внизу торопились куда-то люди. Много людей. "Все спешат, - подумал Славик, - у всех дела. Всех ждут. Все кому-то нужны..." - Мысли путались. Голова кружилась. Ужасно хотелось заснуть...
Его принесли на руках, с остановившимся взглядом. К счастью, он не разбился насмерть. Куустовы жили на втором этаже, и, падая из окна, он приземлился на здоровенную собаку-водолаза, которая шла мимо со своим хозяином. Великий господин случай! У него не оказалось переломов, и ушибы не были опасны. Собака пострадала больше.
Кроме Игоря, никто не догадывался, как страшны его душевные травмы...
- 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 -