Лия Симонова

Повесть
Журнальный вариант

Рисунки А. Остроменского

 

продолжение

 

4

   Жалил мелкий колючий дождик. Дул порывистый ветер. Анатолий Алексеевич уходил из школы домой с тревогой. Его мучило собственное бессилие, на душе как никогда было мерзко. Он поднял воротник пальто, натянул берет на уши, а подбородок спрятал в теплом, еще мамой связанном шарфе, и пошел вдоль школьного двора.

   И вдруг он увидел их. Они сидели на здоровенном деревянном ящике, непонятно как попавшем за школьную ограду, и молча жались спинами друг к другу, словно срослись. Напоминали они стайку потрепанных осенними невзгодами воробьишек. Лица у всех потерянные, каждый замкнулся в себе.

   Маша Клубничкина, обхватив полами своей яркой оранжевой курточки, похожей на парашют, голову и плечи рядом сидящей подружки, будто спрятала ее от внешнего мира. Услышав приветствие, эта девочка вздрогнула, высвободила лицо, и Анатолий Алексеевич ужаснулся ему.

   Девочку звали Олей Дубининой, Олесей. При первом же знакомстве с классом он заметил ее, подумал: "Самая красивая девочка в школе". У нее были длинные, искрящиеся золотистым цветом, волосы, темные грустные глаза и неспешные плавные движения. Хотелось спросить: "Что случилось?", но он не решился. Да и ребята, только он приблизился, вспорхнули и разлетелись. Дубинина, на ходу бросив Клубничкиной: "Пойду умоюсь", ушла в школу. Маша, поколебавшись, задержалась, они остались вдвоем. 
   - Маша, - спросил Анатолий Алексеевич, - чем я могу помочь?

   Клубничкина слабо, но доброжелательно улыбнулась:
   -  Расцепите нас! Мы устали. Они, наверное, тоже... - Она просительно посмотрела на Анатолия Алексеевича. - Кто-то же должен? - В глазах мелькнула растерянность. Порывисто отодвинулась она в сторону, и ее лицо неожиданно приняло независимое и отчужденное выражение: - Думаете, дурочка? Наивная? Пусть! Но кто-то же должен. - И сама себе ответила: - В том и беда, что никто ничего никому не должен! Я дала себе слово, клятву... Вырасту, не забуду, как была девчонкой, подростком, кто я сейчас?..
   - Маша, - отважился Анатолий Алексеевич, - почему у Олеси такое лицо?

   Маша пристально посмотрела на классного руководителя, определяя возможную для себя откровенность.
   - Сегодня год, как погиб Олесин мальчик, Судаков Сережка. Вы же помните эту трагическую историю?..    Олесе не хотелось идти в школу, в такие дни все особенно напоминает о Сережке. Мы с ней побродили по улицам, а потом испугались, что опять начнется скандал, пошли на уроки и натолкнулись на Викторию. Как только она поспевает повсюду?!  Ну, она на нас за всех и отыгралась: "Безобразие! Ищете любую причину, чтоб прогулять!"  Ничего себе, любая причина! Обидно же...  Олеся заплакала, я и ляпнула кое-что. Она пообещала, что меня из школы выгонят. Виктория давно на меня зуб точит, но мы еще посмотрим, кто кого...

   Тут из школы выбежала Олеся, пролетела мимо Анатолия Алексеевича и Клубничкиной, не помня себя, ничего не различая перед собою. Маша бросилась за ней, догнала, схватила, обняла, задышала в шею, спросила коротко:
   - Виктория?
   Олеся кивнула.
   - Гадина! Гадина! - отчаянно закричала Клубничкина. - Ненавижу! - И горько заплакала.
   Анатолий Алексеевич растерялся, потом сказал:
   - Поехали ко мне, посидим, поговорим, чаю попьем с вареньем. Мама варила много варенья, ее уже нет, а варенье осталось.

   Он думал, они откажутся, а они обрадовались. Им некуда было идти, не к кому прислониться. И он понял, их не как-нибудь надо выслушать, а так, как это делали старые доктора, прикладывая ухо к самой груди.

   Дома было тепло. Попыхивал электрический самовар. Мягкий неяркий свет электрических свечек на стене над столиком, где они устроились пить чай, казалось, согревает. Девчонки успокоились, растаяли в мягких креслах.
   Клубничкина спросила:
   - Это ваша комната?
   - Эта комната моей мамы, - ответил Анатолий Алексеевич, - она тоже преподавала историю, и ее ученики любили собираться за этим столом.

   - Странно, - сказала Маша, оглядываясь по сторонам. - Слишком уж молодежная комната... - Перехватив недоуменный взгляд учителя, пояснила: - Все живое...  Книги раскрытые на письменном столе, даже с закладками. Пластинка на проигрывателе...  Значки...
   - Я все тут оставил, как было при маме, - пояснил Анатолий Алексеевич.

   - Да я не об этом. -  Клубничкина не понимала бестактности своего поведения. - Я не видела у взрослых таких живых комнат. Книги большинство покупает для интерьера. Стерео, чтоб не хуже, чем у других...  Я спрашивала их, чем отличается джаз от рока, а рок от диско? Не знают. Но заявляют, что современная музыка им не нравится: "Горлопанит!"  Мешает, а они хотят, чтоб их не трогали. Это главное. Их ничто уже не волнует!..   Ну, а значки у взрослого?..  Не укладывается...

   - Мама собирала их всю жизнь. Особенно те, что имели отношение к детству, к образованию, к пионерской организации...
   - Извините, - опомнилась Маша.
   - Чем же по-твоему живут взрослые? - задал свой вопрос Анатолий Алексеевич.
   - Господи, да они и не живут вовсе, - безразлично пожала плечами Клубничкина. - Делают вид, что живут. Видимость жизни. - Глаза ее сузились, презрительная улыбка искривила рот: - Будто работают. Будто веселятся. Будто стремятся к чему-то. А сами безрадостные...  Показуха!  Везде одна показуха!..   И, знаете,  когда некоторые взрослые слишком уж налетаются перед носом, да еще норовят на нос сесть, приходится отмахиваться.

   Она говорила грубо, с вызовом, и у Анатолия Алексеевича испортилось настроение. Дубинина сразу почувствовала это.
   - Машка, ты чудовище, - сказала она тихо, мягко, но ее слова отрезвили Клубничкину. Она стушевалась, опустила голову.
   Дубинина как бы извинилась за подругу:
   - Вы на нее не обижайтесь, Анатолий Алексеевич, она человек-репейник. Прицепится, уколет и торчит. К ней надо привыкнуть. Сережка легкий был человек, и то иногда обижался... - Она сама оборвала себя, и ее глаза стали наполняться слезами...

   Анатолий Алексеевич помнил, как оглушила, раздавила гибель Судакова и ребят, и взрослых. Сергей отправился с мальчишками-"фанатами" на стадион, на матч, в котором участвовал "Спартак". "Спартак" играл неудачно, а перед финальным свистком неожиданно забил решающий гол. Все, кто уже устремился с трибун к выходу, задержались, образовалась давка. Ребята пытались пробиться сквозь толпу на поле. Кто-то сильно толкнул Сергея. Он упал под ноги мятущейся толпы...

   Тягостная атмосфера, которая к тому времени сложилась в школе, стала и вовсе непереносимой. Родители забирали детей, жаловались в роно и в министерство просвещения. Директора освободили "за ослабление воспитательного процесса", как было сказано в приказе. Ребята же, со свойственной им прямолинейностью, говорили: "Поперли директрису, потому что турнули на пенсию ее министра. А пока он покровительствовал  "госпоже министерше", школа считалась образцовой". До конца года исполняла обязанности директора Виктория Петровна. Трудное пережили время...

   - Сережка был умный, веселый, с чувством юмора, - сказала Маша и посмотрела на подругу. - Забежит на перемене к нам в класс, пошутит: "Ну, гномы, как тут моя Белоснежка? Не забывайте, гномы, что я старший и самый  неотразимый!"  Он же старше нас на год. До сих пор не верится, что больше не придет, не споет: "Главное, ребята, что? Сердцем не стареть!.."

   Анатолий Алексеевич с тревогой посмотрел на Олесю. Она сидела с отсутствующим видом, и все, что происходило внутри нее, казалось, скрыто от посторонних глаз.
   - Вы говорите, Сергей умный, с чувством юмора, зачем же этот нелепый фанатизм? Он увлекался спортом?
   Маша не сразу отозвалась:
   - Это сложно. Хотя, что сложного? Понимаете, Пирогов интересуется экономикой, историей, искусством, его друг, Кустов, - информатикой, языками. У Кожаевой - биология, у Холодовой - школа юных журналистов, балалайка...  Но есть же и такие, кто не определил еще пока своего интереса...  А выделиться чем-то среди других всем хочется...

   - Ну, а Сережка?
   - Сережка? - Дубинина будто пробудилась, на ее лице появилось  заинтересованное выражение: - Сережу замучили родители. Отец заявил, что гуманитарные науки бесправны, и хватит на это его хизни. Настраивал Сережку на естествознание, для которого вроде теперь дорога открыта, а у Сергея с математикой нелады. Какая ж химия или биология без математики? Стали родители завлекать Сергея археологией, посылали в экспедицию с приятелем. Вернулся он оттуда злой. Распевал: "Главное, сердцем не стареть!", но я чувствовала, что человек потерялся. И родительские подсказки не по нему, и самостоятельно думать мешают...  "Фанской" жизнью он себя обманывал. Вроде дело есть и друзья рядом. В куче легче. Самому с собой страшнее...

   - Может, я не понимаю чего-то, - спросил Анатолий Алексеевич, - но разве так уж интересно взрослым ребятам из года в год заниматься одним и тем же, собирать фотографии спортсменов, вырезки из газет и журналов с сообщениями о матчах? Орать: "В Союзе нет еще пока..."  Чушь какая-то...
   - Но зато всем доступно. И всегда можешь рассчитывать на поддержку своих, - убежденно сказала Маша. - А это важно. Комсомольцам, случись что, на тебя наплевать. Киссицкой какой-нибудь разве до других есть дело? А тут, хоть ночью тебе позвонят, ты побежишь, и если надо, будешь своих отбивать от "фанатов" другой команды. Но к тебе, стоит позвать, прибегут свои. И ты живешь уверенно, знаешь, что тебя защитят и поймут. Это многих устраивает.
   - Ну, а на уроке, зачем вы кричите: "В Союзе нет еще пока", красно-белыми шарфами обматываетесь, вы что, тоже "фанаты"?
   - Да это так, игра, - смутилась Дубинина. - От учителей отбиваемся...
   В тот вечер ни о чем серьезном больше не говорили. Пили чай с вареньем и слушали музыку.

   А когда девчонки совсем собрались уходить, уже в прихожей, Маша Клубничкина вдруг сказала:
   -   Вам не нравятся наши игры? А ваши игры вам нравятся? Правила, по-моему, одни и те же.
   - Какие правила? - Анатолию Алексеевичу стало не по себе.
   - Будто не знаете? - недоверчиво покосилась Клубничкина и снисходительно улыбнулась. - Заслоняться, чтоб не осалили...

   Ночью Анатолий Алексеевич не мог заснуть. Впервые он увидел своих учеников, вернее учениц, с момент душевного смятения, когда они не кривлялись, не жеманничали, не иронизировали - не защищались. И был потрясен: как же тошно им в их счетах с собственными я и с окружающим миром!..
   В бунте они бежали от самих себя. Ненависть ко всему, что мешало им жить, желание избавиться от оков объединили их, но как же далеки они были друг от друга на самом деле.

   Кто-то был виноват в этом. Родители, которые внушили им, что они самые любимые, но не научили любить. Классные руководители, которые часто менялись. Виктория Петровна, так настойчиво стремившаяся к порядку, совершенно не нужного им для счастья и покоя. Бывшая директриса, прозванная "госпожой министершей", "ослабившая воспитательный процесс". Но и у вины всех виноватых были свои причины. И если вдуматься, они образовывали целую цепь больших и маленьких виновностей. 

   Анатолий Алексеевич, историк и учитель истории, понимал, что, не исследовав все звенья этой цепи, не поймешь поведения ребят. И не объяснишь их теперешней жизни, если не попытаешься увидеть каждого из них не только в сегодняшнем дне, но и в дне вчерашнем, и даже в том далеком прошлом, где их  и не было вовсе, но уже рождалось их Начало. А это непростая задача...

1983-1985 гг.
Журнал "Пионер" 1989

 

 

- 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 

 

<<<       >>>