Кронштадтский детектив
Повесть
Вадим Инфантьев
Рисунки А. Сколозубова
Он может удрать
Прошла неделя, другая, мы по-прежнему ходили на лед. Я горестно размышлял о том, что на господ офицеров надеяться нельзя, но ничего путного придумать не иог. Дни становились все длиннее и длиннее, а Артур Максимович - все раздражительней и нетерпеливей. От восхода до заката я, обливаясь потом, долбил лунки.
Я догадывался, почему торопится Артур Максимович: на носу апрель, скоро будет опасно ходить по льду. Основные промеры северного фарватера сделаны, Кронштадт позади. Поэтому в любой момент Артур Максимович может уехать и увезти с собой все, что мы намеряли с ним, и тогда будет поздно что-либо предпринимать. И зачем он ездит в Петербург? Может, передает сведения кому-то другому, а тот уже отправляет за границу? Так тоже может быть...
Не знаю почему, но больше, чем с отцом и матерью, мне хотелось откровенно поговорить с Ксюшей.
Встретиться с ней никак не удавалось, потому что Артур Максимович вдруг перестал ездить в Петербург, и мы каждый день с рассвета до заката торчали на льду.
Как-то вечером, когда я шагал к дому, волоча за собой санки, меня окликнули. В светлых мартовских сумерках возле пустыря, на груде бревен, за день обтаявших и высохших на солнце, темнели чьи-то фигуры. Огоньки цигарок медленно разгорались и потухали, словно приближались ко мне и вновь удалялись. Я оставил санки на дороге и заковылял нехотя к бревнам. Там сидели отец, дядя Семен, дядя Василий - отец Ксюши и еще трое рабочих с нашего завода.
И тут я неожиданно расхрабрился и спросил:
- Дядя Василий, а Ксюха не спит еще?
- Нет, а что?
- Можно мне ее на минутку позвать?
- А не рано ли назначать свидания? - рассмеялся дядя Василий.
Меня обдало жаром, и даже подумалось, что уши мои в темноте стали светиться, как нагретые куски железа.
- Мне по делу.
- По какому такому делу?
Растерявшись, я посмотрел на отца, на дядю Семена, те молчали. Дядя Василий тоже посмотрел на них и ответил:
- Ну, пошли.
Я попросил отца дотащить до дома санки и поспешил за дядей Василием. Он шел быстро, ступал твердо.
Отворив калитку, сказал:
- Проходи в дом, чайком с вареньем угощу.
- Нет, я у ворот подожду, мне на минутку.
- Секреты, значит, - рассмеялся дядя Василий. - Ну и Ну.
Он вошел в дом, стало тихо. Потом скрипнула дверь, послышались быстрые Ксюшины шаги. Она вышла из калитки, закутанная в старую шаль, и удивленно воскликнула:
- Ты, Проха? Господи, а батя сказал, что меня какой-то солидный господин вызывает. Чего тебе?
- Прямо не знаю, что и говорить, - признался я. - Таскаюсь каждый день с этим Артуром Максимовичем, устаю как собака...
Ксюша тихо сказала:
- А меня мама к баронессиной кухарке стала часто посылать то за постным маслом, то за солью. Кухарка и в гостях у нас была, ее даже наливкой угощали. А твой Артур Максимович все чудит. Каждый вечер для него одного баню топят. Нет, чтоб, как люди, попарился в бане - ванную ему подавай. Сколько воды, дров перетаскать надо...
- Ксюша, - сказал я, думая о своем. - Ты не слышала, Артур уезжать не собирается?
- Нет. А что?
Я рассказал ей о своих опасениях, что Артур Максимович может удрать. Ксюша рассмеялась:
- Теперь мне понятно, зачем меня так часто к кухарке посылают... А дачу баронессы сторожит цепной пес Корсар, огромный, страшный, аж задыхается, хрипит в ошейнике и на задние лапы встает. Но я его не боюсь и зову Корсиком. Он на меня уже лает по-иному и хвостом виляет... Ну, да мне пора. Студено на улице.
- А мне завтра снова на лед, - сказал я.
- Ты осторожней, - тихо сказала Ксюша. - Мало ль чего этот Артур задумал. А потом, лед трещит, рыхлый стал, вода поверх выступила. Ведь каждую весну кто-нибудь да тонет в заливе... Ты что? Что с тобой?
У меня перехватило дыхание. Такая мысль вдруг пришла в голову, что сам испугался. Но я сказал мрачно и решительно, как мой отец:
- Надеяться, Ксюха, не на кого. Артур может удрать, но я не дам. Я его утоплю.
- Как утопишь?
- А так! Лед слабый, рыхлый, Артур тяжелый, я легкий, лед под ним раньше провалится, чем подо мной.
Ксюша воскликнула:
- Ой, Проха!..
А я, тяжело дыша, уже рисовал в воображении зловещую картину, как Артур Максимович барахтается в ледяном крошеве и уходит на дно, пуская пузыри. Но Ксюша вдруг сказала:
- Если он провалится, вы оба утонете. Неужели ты сможешь стоять и смотреть, как человек тонет? Ты бросишься к нему на помощь, а он тяжелый и утянет тебя за собой.
- Он шпион, а шпионов на войне вешают.
- Все равно человечья душа, - возразила Ксюша.
- Нет, Ксюха, - сказал я решительно, - я его утоплю, раз господа офицеры ничего предпринять не могут. Ну, а то, что могу и сам утонуть... то это как на войне.
- Ой, Проша, - всхлипнула Ксюша и погладила меня по рукаву.
Утреннее солнце слепило глаза. Тенина снегу были голубыми-голубыми, как упавшие кусочки неба. Резво бежала лошадь и весело пофыркивала. Кучер Лука часто понукал ее и что-то непрерывно бормотал. Артур Максимович лежал на сене, я сидел у него в ногах и все думал о том, что стану делать, если он провалится пол лед.
На ногах Артура Максимовича были сапоги из какой-то странной кожи кирпично-красного цвета, блестящей, без всяких пупырышек и морщиной. Но самое удивительное было то, что сапоги не имели швов, и подошва, и каблуки - все сплошное. Как такие делают и где их делают? Я осторожно потрогал сапог пальцем. Кожа была холодной и гладкой.
Сзади донесся топот, нас нагонял всадник. Я издали узнал прапорщика Савельева и обрадовался - значит, он сейчас арестует Артура Максимовича...
Поравнявшись с санями, не взглянув на меня, прапорщик приложил руку к фуражке и крикнул:
- С добрым утром, Артур Максимович!
- С добрым утром, Виктор Иванович! - ответил тот.
"Оказывается, они знакомы! - испуганно подумал я. - И может, они заодно? А я-то все прапорщику разболтал..."
- Куда вы так рано едете? - спросил Артур Максимович.
- Гостей жду, - ответил Савельев и спросил: - А вы опять за рыбкой? Будьте осторожней, лед слабый... Честь имею!
Прапорщик приложил руку к фуражке, пришпорил коня и поскакал вперед, обдав нас лепешками снега из-под лошадиных копыт.
"Что же мне делать? - озадаченно размышлял я, - ну хоть бы знак какой подал. А может, он нарочно не показал виду, что знает меня?".
Я так сильно задумался, что не заметил, как нам навстречу подкатил возок. Его кожаный верх был поднят, в глубине возка сидел седобровый старик, закутанный в меховую шубу. Кучер придержал лошадей, поднял руку, перегнулся к нам и спросил:
- До Сестрорецка еще далече?
- Верст восемь будет, - ответил Лука. - А кого вам там?
- К их благородию прапорщику Савельеву.
- Вот-те на! Он же вам навстречу верхом поскакал на гнедом жеребце. Где ж вы разминулись?
- Вот незадача, - произнес кучер, сдвинул на брови шапку и почесал затылок. Закутанный старик чуть подался вперед и внимательно посмотрел на Артура Максимовича. В глубине возка сидел второй закутанный человек, были видны только глаза и брови. Но мне показалось, что это мичман Порогин.
Когда въехали в Лисий Нос, навстречу снова попался прапорщик Савельев, и Лука ему крикнул:
- Ваше благородие, гостей прозевали. Они уже приехали и вас спрашивали. Где же вы разминулись?
- Завернул к знакомому на минутку и вот оказия! - ответил прапорщик. - Догоню их.
Он поскакал к Сестрорецку.
Я ехал и думал, что все это неспроста. А может, все случайно? И что мичман в возке сидит - мне показалось?
Под снегом была вода. Старые отцовские сапоги пропускали, и ноги у меня стали мокрыми. Я стаскивал набухшие сапоги, выжимал портянки, обматывал ступню сухим концом, а мокрый навертывал на голень, чтоб просыхала портянка... Но через минуту в сапогах снова хлюпала вода до того холодная, что начинали ныть зубы.
Как только вышли на лед, Артур Максимович вынул из своего ящика моток веревки, к одному концу которого был прихвачен грузик, как у бросательного конца, которым с корабля подают швартовы на причал. К другому концу веревки была прикреплена стальная кошка с острыми лапами.
- Неси это на себе, - приказал Артур Максимович. - Если я провалюсь, бросишь конец мне, а кошку зацепишь за что-нибудь, за трещину или вобьешь ее в лед. Понял?
- Понял, - ответил я.
Веревка была золотисто-желтого цвета с упругими волокнами, слегка маслянистая на ощупь. Кажется, это сизальский трос, легкий и крепкий, у деда в кладовке такой хранится. Когда мать хотела на нем белье вешать, то дед кричал: - "Не сметь, это корабельная снасть - сизальский трос, а ты на нем разные портки вешать!.." И тут другое пришло мне в голову: "А если я провалюсь, то кто мне подаст спасательный конец. Ведь второй веревки у Артура Максимовича не видно..."
Артур Максимович вынул из бокового кармана медные часы, посмотрел на них и показал мне рукой:
- Иди туда.
Я пошел, волоча за собой санки, пешнею простукивая перед собой скользкий лед. На льду была вода. "Значит, и это он предусмотрел, - горько думал я. - Но подо мной лед, может, еще не провалится, под ним скорее". Косясь через плечо, я видел, как Артур Максимович тронулся вслед за мной и тоже простукивал лед пешнею. Вода из-под его сапог разлеталась сверкающими брызгами. Вот Артур Максимович окликнул меня, двумя ударами пешни отметил место для лунки и пошел дальше своими размеренными шагами.
В эти апрельские дни клев корюшки бывает особенно хорош, но Артур Максимович им уже совсем не интересовался. Спустит леску, чуть подержит, смотает и ну шагать дальше. Он явно торопился.
От ледяной воды у меня нестерпимо ломило ноги, а самому было жарко, уж очень часто пришлось долбить лунки. Меня удивило, что Артур Максимович стал сильно потеть, вот уж который день это примечаю. За весь день продолбит сам две-три лунки, а пот по лицу течет ручьями, он непрерывно вытирал его платком. "От страха, что ли, это?" - подумал я. Но Артур Максимович, видимо, зная, что весной лед у берега бывает более слабым, чем вдали, часто шел впереди меня, и я следовал за ним в полной уверенности, что не провалюсь. Он же тяжелее меня.
После полудня, как всегда, мы поели, и Артур Максимович по-прежнему меня угощал. Сам он ел вяло. Покурив, послал меня к белевшему саженях в пятидесяти от нас небольшому бугорку посмотреть, , какой там лед. Санки я оставил, а пешню прихватил, без нее сейчас по льду ходить опасно. Артур Максимович недовольно проворчал:
- Не знал, что ты трус.
- Береженого бог бережет, - ответил я и пошел.
Лед был подозрительно рыхлым, и я ждал, что вот-вот он проломится подо мною. Сначала раздастся треск, а потом... Надо успеть повернуть пешню, чтоб она легла плашмя и я мог за нее держаться.
Лед и зимой трещит. Трещит страшно, но я привык к этому, не боялся, но всегда вздрагивал, - чуточку все же становилось не по себе. Сидишь, бывало, тишина кругом, и вдруг у горизонта словно далекая пушка бабахнет, и потом раскатистый глухой тяжелый треск, ближе, ближе, будто на тебя паровоз бежит - и р-раз, перед тобой глубокая трещина раскроется, черная внизу и зеленоватая у верхних краев. Жуть! А на самом деле не опасно. Трещина так и останется, потому что кругом крепкий лед и раздвигаться некуда. А сейчас в западной части залива лед уже, наверно, разломало и носит ветром, так что если лед треснет, его может унести в залив...
Под ногами становилось все рыхлее и рыхлее. Я шел по колено в ледяной каше, но по стуку пешни чувствовал, что лед еще твердый внизу, а какой толщины - не узнать.
Не дойдя до бугорка, я поскользнулся и упал на одно колено. Не вставая, сразу обернулся и увидел, что Артур Максимович, заложив за спину руки, выжидательно смотрит на меня. Он даже не шелохнулся, а ведь издали могло показаться, что я провалился. Я встал и повернул назад, но он замахал рукой и крикнул:
- Иди, иди!
Я шел, слезы застилали мне глаза, обида и злость комом стояли в горле. Ведь он нарочно послал меня к этому бугорку, чтоб я провалился и утонул. А на берегу Артур Максимович объяснит, что я не послушался его, пошел и утонул, а он не мог подойти ко мне, так как лед его и подавно в этом месте не держал...
Но надо было повиноваться - ничем не вызывать подозрения. Я шел и успокаивал себя, что я легкий и если уж ломаться льду, то сперва под Артуром Максимовичем. И я твердо решил, что если он провалиться, спасательный конец ему не брошу. Буду стоять и орать, звать на помощь, а сам не подойду.
Бугорок оказался вспучиной льда, поперек его зеленовато отсвечивала глубокая трещина. Лед возле бугорка не был покрыт водой, и я тут уже нарочно поскользнулся, взмахнул руками и упал, успев повернуться на живот. Теперь Артур Максимович не мог видеть меня за ледяным бугром и должен был подумать, что я провалился. Я лежал ничком, еще надеясь, что услышу крик. Ведь не может человек оставить другого в беде! Но было тихо. Я приподнял голову над бугорком. Артур Максимович стоял неподвижно и смотрел в мою сторону, отражаясь в воде, как в зеркале.
"Значит, вот ты какой, Артур Максимович! - подумал я. - Надо быть все время начеку, не спускать глаз, не то выберет момент, ударит по голове пешней и под лед..."
Я поднялся весь мокрый и побрел обратно, поскальзываясь и спотыкаясь в ледяной каше.
Артур Максимович спокойно посмотрел на меня, спросил:
- Что там?
- Там лед плохой, а за бугром сразу большая полынья, - соврал я. - Если б сразу не упал на лед, скатился бы в нее.
Артур Максимович перевел взгляд в сторону берега. Там на льду маячили два человека, видно, тоже рыбаки. Они двигались к нам. Мне показалось, что в руках одного что-то ярко блеснуло в лучах солнца, как зеркальце. Артур Максимович постоял еще, глядя на рыбаков, потом сердито приказал:
- Пошли дальше.
Сколько бы мы ни ходили по льду, все время видели двух рыбаков, и я немного успокоился. На виду у них Артур Максимович ничего сделать со мной не сможет. Если я и провалюсь, то крик мой эти рыбаки услышат и, конечно, поспешат на помощь.
Когда солнце клонилось к западу, Артур Максимович сказал, что на сегодня хватит. Вытер мокрым платком лицо, сунул платок в карман и расстегнул пальто. Я невольно вскрикнул от удивления. Показалось, что он под пальто голый, но тело было такого же кирпично-красного цвета, что и сапоги, и лоснилось, как у утопленника.
Заметив мое изумление, Артур Максимович сказал:
- Это каучуковый костюм, изобретенный англичанином Бойтоном. Он двухслойный и надут воздухом. В нем можно долго плавать в воде, не утонув и не замерзнув.
- Поэтому вы так сильно потеете? - спросил я.
- да. Под резиной тело не дышит и пот льет ручьями, - ответил Артур Максимович.
"Так вот почему он стал каждый вечер мыться в бане", - подумал я.
Когда мы тронулись к берегу, Артур Максимович заспешил, и мне показалось, что он хотел нагнать рыбаков, но они раньше нас вышли на берег и исчезли в лесу.
Как всегда, нас ожидал Лука с лошадью. Садясь в сани, Артур Максимович спросил, не видел ли он двоих рыбаков, которые вышли чуть раньше нас.
- А как же, видел, - ответил Лука. - Пошли в сторону Лахты.
Всю дорогу я размышлял: говорить ли дома о том, что Артур Максимович меня нарочно посылал на опасный лед?.. Решил умолчать, чтоб не тревожить родителей.