Есть писатели взрослые и писатели детские, есть поэты и прозаики, публицисты и переводчики. Но иногда, правда, очень редко, в одном писателе счастливо соединяются и поэт, и переводчик, и прозаик, и публицист, и драматург. И читать произведения этого автора одинаково интересно и взрослым, и детям. Вот такой писатель - ЛЕОНИД ЛЬВОВИЧ ЯХНИН. Он пишет чудесные пьесы для самых маленьких: например, "Площадь картонных часов", которая публиковалась в пионере. Его переводы открывают подросткам мир поэзии, имена авторов из самых разных стран. Его путевые заметки, очерки и сказки интересно читать всем...  А еще Леонид Яхнин - давний друг журнала "Пионер". И редакция, поздравляя Леонида Львовича с пятидесятилетием, желает ему здоровья и творческих удач, а своим читателям - новых встреч с произведениями леонида Яхнина.

Леонид ЯХНИН

 

Из цикла рассказов

"Студеная река - красные берега"

 

Рисунки Н. Шеварёва

 

   Всю зиму я жду лета. Гляжу из промерзшего окна на завьюженные улицы, заснеженные крыши, снеговые клубы дыма, на стылое белесое небо и тороплю, гоню-подгоняю зимние короткие дни. Мечтаю, чтобы скорее сменились они ясными весенними утрами, а там и летней теплынью. И как только летнее солнце войдет в силу, начнет припекать, окатывать жаром, дышать в распахнутое окно размякшим асфальтом и раскаленными крышами, я собираю свои вещи и спешу куда-нибудь на север. К студеным рекам или еще дальше - к самому Белому морю. Оказывается, мне по душе именно то, чем я тяготился зимой. И белесое низкое небо. И зыбкие туманы, падающие неожиданно и разом, как летучие январские снега. И быстрый колючий ветер сиверко, именем и повадками похожий на зимние наши злые ветра, кидающиеся на тебя из подворотни, что пес сторожевой. И обжигающая свежесть стылой речной воды.

    Собираю я свои вещи - блокнот, коробку красок, запас чаю в пачках, надеваю непродуваемую куртку-ветровку и непромокаемые утконосые резиновые сапоги и топаю на вокзал, самое людное и толкучее место в Москве.
   Отсюда дорога моя только начинается. А там - деревянная лавка тесного вагона или попутный грузовик-грохотун, палубный пароходик "Воротынь" или трескучая лодка-моторка, а то и просто лесная дорога с веселым попутчиком или в одиночку, с комариной тучкой над головой.

   И вот уже передо мной спокойная река Мезень, неспешно несущая тяжелые воды к Белому морю. А по-над высоким красным берегом ее - ладно срубленные амбары и баньки, поднебесной высоты лиственницы и выбегающие на гребень одна за другой деревеньки. Крепкая Юрома. Просторная Палуга. Старинная Кимжа. Тихое, приветливое Заручье. Я медленно взбираюсь на крутой берег по лиственным плашкам, уложенным лесенкой, прислушиваюсь к позабытым деревенским звукам и успокаиваюсь - вот ведь чего мне не хватало всю зиму в Москве. Тишины.

 

ЖИВАЛИ-БЫВАЛИ

 

   В Заручье, крохотной деревеньке, я и не думал останавливаться. Мне надо было в Кимжу, древнюю, в книгах расхваленную необыкновенную Кимжу с деревянным удивительным собором. Я вез с собой толстый альбом, в который собирался зарисовать все деревянные архитектурные чудеса, какие встречу в пути. А собор в Кимже был по слухам, чудо из чудес. Всем должно быть ясно, как я туда стремился. И а Заручье попал так, мимоходом. Точнее, мимоплавом: я плыл вниз по реке  Мезени на удобном пассажирском судне с утренним именем "Заря".

   Завернул я в Заручье за хлебом. Пекарня там знаменитая, и в магазине лежат на полках горячие, с жаркими корочками, вкуснейшие ржаные кирпичи. На высоких ступенях магазина, будто грачи в косыночках, сидели старушки и щебетали. Каждая держала банку или бидон. А одна даже ведром запаслась. В сторонке примостилась маленькая бабушка. Вокруг нее застыли разноперые ребятишки и девчонка в маминых сапогах.
   - Бывало-живало, жили старик со старухой, - запела бабушка, и ребятишки тут же, как по команде, разинули рты, и девчонка в маминых сапогах даже на корточки присела от внимания. - И был у них петух Бесоног.  Озорной, как бесенок. А еще бык-ревун. Ревет, бывало, бунит - бун-бун-бун. И побрела старуха, случилось, в лес, грибов наломать. Ан грибов-то в лесу одна бака мышья, гриб-дождевик. Что делать? Какой ныне суп старику варить? Она, слышь, из грибов суп-то варить взялась. Ни с чем возвернулась старуха домой. И гадает: разве петуха сварить на обед? Он, бесоногий, по двору все едино без дела мечется...

   С грохотом подкатил к магазину грузовик. Вышел из него лихой шофер в рубахе-размахайке. 
   - Привет, - крикнул он, - старушки-вековушки! Чего ждете?
   - А молочка! А сливочек, слышно, привезут, - охотно загалдели старушки.
   Шофер весело подмигнул мне и взбежал по ступенькам, ловко увертываясь от банок и бидонов. Он крепко стукнул в запертую дверь магазина.
   - Рано еще! Чего стучите? - ответила ему дверь сердитым голосом.
   - Папирос мне, Феня Петровна!  Спешу! - крикнул лихой шофер и снова заговорщицки  подмигнул мне  с высоты лестницы.
   Дверь помолчала, а потом высунула по локоть круглую руку с пачкой папирос "МОТОЦИКЛ". Шофер аккуратно взял пачку, ссыпал вместо нее в дверную ладонь мелочь и укатил так же быстро, как появился. Тут  я снова поймал голос маленькой старушки:
   - А зачем, говорит петух, меня варить? Ты лучше молочка коровьего надои. Деда молоком напоишь. Вот глупый петух! Бесоног и есть бесоног. Разве ж с быка молока надоишь? Он одно знает - бун-бун-бун. А петух свое: какую, говорит, хочешь корову? Буреху, Пестроху, Черноху? А может, Белоху желаешь? Белую, будто курочка?..
   
   Как раз в этот момент дверь магазина распахнулась, и старухи потянулись в нее вместе с банками, бидоном и ведром.
   - Вот и открыли, - прервала себя старушка, - бегите, ребятки.
   - Ба-а, Ню-ю... - заныли ребятишки.
   - Бабушка Нюра тоже идет. Вы мне очередь-то займите. А доскажу потом.
   Ребятишки захлопнули рты и посыпали в магазин. Девчонка в маминых сапогах загрохала вслед за ними. И я заторопился купить кирпичик обжигающего руки хлеба, пока он не остыл на полках.
   Но маленькая старушка меня окликнула:
   - Паренек, а паренек!
   Я поразился такому не подходящему ко мне слову. Какой я паренек?  Дядька с примятыми волосами.
   - Паренек, - настаивала старушка. - Ты, гляжу, в пути. Так не запасся ли баночкой? Мне сливочек захотелось, а баночку я не схватила...
   Баночка у меня оказалась. Полулитровая с крышкой. Нашлась у меня и пачка чаю.  Хорошего, московской фабрики. И шоколадная конфета "Ночка" в сумке отыскалась. У бабушки Нюры (я ее стал звать уважительно - Нюра Николавна) в запасе оказался сахар и граненые стаканы с ложечками. Так и задержался я в Заручье сначала на день, потом еще на день. Все думал: погощу немного у бабушки Нюры Николавны, а там - в Кимжу. Но в Кимжу я попал только на следующий год. И не жалко. К тому времени получше рисовать выучился.
   - А ты из далека-то? - спрашивала бабушка Нюра Николавна.
   - Из Москвы.
   -  Из Москвы-и? - пела бабушка. - Далёко. Коровенку или там овец держишь?
   - Нет. бабушка, не держу.
   - А пошло? Трава бедна?
   - Да, травы не очень...
   - А у нас травы-иии, - выпевала Нюра Николавна и восторженно зажмуривалась. - Коса застревает. Ты чай-то пей, а остатки не сливай.
   - Зачем же остатки? - удивлялся я - Мы свежего заварим.
   - Нет, нет, - упорствовала бабушка, - мне уж остаточков. Вот в эту банку слей.
   И я. недоумевая, послушно сливал в банку мутноватый остаток заварки. Бабушка Нюра Николавна уносила банку к себе, а на следующий день повторялось то же. Стесняется бабушка, что ли, свежего чаю попросить? На третий день я не выдержал. Покопался на дне сумки, вынул припасенную на крайний случай пачку лучшего московского чаю и преподнес ее бабушке Нюре Николавне. Она ее взяла, поклонилась деликатно и снова попросила:
   -  Ты уж как пить-то чай будешь, опитки не сливай. Не забудь. Вот я баночку ставлю.
   - Бабушка! - возмутился я. - Нюра Николавна, вы моя ласковая, разве мне для вас чаю жалко? Даже обидно.
   - Мне-то ладно, - успокоила меня бабушка. - Они, вишь, свежий не берут. Опиточки любят.
   - Кто такие? - не понял я, зная уже, что у бабушки Нюры Николавны здесь, в Заручье, никого нет. Все внуки-правнуки разъехались.  А родной брат, генерал, живет в отставке на Дальнем Востоке.  И потом, чего это она вздумает брата-генерала опитками угощать?
   - Кто такие? - повторил я почти строго.
   - А червячки. Я их опиточками подкармливаю. Вот они и приходят, копошатся под окном.
   - Кто приходит? Кто копошится? И зачем вам червячки под окном?
   - А как же-ии, - запела бабушка Нюра Николавна. - Червяки разведутся. Ребятишки придут накопать их для рыбалки. Они копают-копают, лопочут-лопочут. А я у окошка сяду и слушаю-слушаю, гляжу-гляжу-у. Все веселее. Одна ведь я. Это хорошо ты заехал.  Вот и поговорим когда вечерком.

   После того разговора я уже не спешил в Кимжу. "Успею, - думал, - никуда древняя Кимжа от меня не денется". 
   А когда червяки достаточно напились, наелись спитого чаю и , сытые, стали показываться из земли, набежали деревенские ребятишки с консервными жестянками. Бабушка Нюра Николавна села у окошка, посмотрела-посмотрела на них, послушала-послушала, а потом и сама заговорила-запела: "Бывало-живало, жил на свете купец..."

 

Скачать рассказы в формате PDF 

 

<<<          >>>