Вадим Фролов
Рис. И.Харкевича

Серьезный разговор

   Смешно, но все-таки в этот раз я так и не пошел гулять с теткой. А получилось вот что. Я собрал все книжки и альбомы про Ленинград, которые мне дядя Саша накануне дал, и понес ему. Все равно уж ничего не прочитаешь, да и не нужно это, наверно, тетке Поле.
   Постучал к дяде Саше ногой - руки были заняты. Никто не ответил. Я сложил книги на пол и вошел - дядя Саша никогда не запирал своей комнаты, даже когда улетал надолго.
   Я втащил книги, расставил их по полкам и пошел к себе. И тут раздался звонок. Я открыл входную дверь и... На площадке стояла - кто бы вы думали? Сама М.Ба-со-ва! Собственной персоной! Я так удивился, что прямо застыл в дверях, держась за ручку, и молча смотрел на нее во все глаза. Она тоже молчала, потом покраснела и сердито сказала:
   - Ничего себе, вежливый! Даже не здоровается.
   - Здравствуй, - сказал я, все еще держась за ручку.
   - Так и будем стоять? - спросила она все так же сердито.
   - Заходи, заходи, - засуетился я и распахнул дверь.
   - Нет, лучше ты выйди, - сказала она.
  - Нет, лучше ты зайди, - сказал я.
  И тут из кухни выплыла тетка Поля.
   - А-а, - сказала она и засмеялась, - у тебя гости. Что же вы в дверях стоите? Проходите.
   - Спасибо. Я на минутку. Выйди, Половинкин! - сказала Маша.
   Ну, что тут будешь делать! Я сказал тетке: "Извините, я сейчас", - и вышел на площадку.
   - Ты мне нужен, - очень строго сказала Маша.
   "Это что-то новое", - подумал я и напустил на себя совершенно равнодушный вид.
   - Не воображай, пожалуйста, бог знает что, - презрительно сказала она. - Просто у меня нет другого выхода.
   Ну, конечно, не может какой-нибудь гадости не сказать. Ладно.
   - Надолго?  Надолго нужен? - спросил я скучным голосом. - У меня, понимаешь, дела...
   - У тебя всегда дела, - она фыркнула.
   Я решил железно сдерживаться, что бы она ни говорила.
   - Вопрос о судьбе человека решается. - продолжала Маша, - а у него дела. Подождут твои делишки!
   - Какого человека? - испугался я почему-то.
   - Я не привыкла на лестницах торчать, - заявила Басова.
   - Я же тебя звал, - разозлился я.
   - У тебя дома много людей. А этот разговор - один на один.
   - Ну, пойдем куда-нибудь. Я только предупрежу.
   - Предупреди. И побыстрее, - сказала она командирским тоном.
   Я влетел в комнату и сказал тетке Поле, что не могу с ней идти - очень важное дело.
   - Понимаю, - сказала тетка Поля, - очень важное дело, о-оч-чень! - она захохотала.
   Все уставились на меня.
   - Какое дело, Сеня? - спросила мама.
   - Общественное, - пробурчал я, ни на кого не глядя.
   - Ну, раз общественное... - сказал отец, поднимая голову от своих тетрадок.
   - Иди, иди, - сказала тетка Поля и подмигнула мне. Общественные дела завсегда важнее личных.
   Я помчался. Нет, все-таки она ничего - эта тетка Поля: кое-что понимает.
   Маши на площадке уже не было. Я понесся вниз сломя голову, и сердце у меня колотилось, как овечий хвост. Неужели ушла? Я пулей вылетел на улицу и по инерции промчался несколько шагов вперед. Чуть не сшиб с ног какого-то дядьку, но резко затормозил и развернулся на одной ноге.
   Маша стояла около парадной. Она посмотрела на меня и засмеялась - вид, наверно, у меня был чудной. Потом сразу оборвала смех и сказала спокойно:
   - Пойдем.
   - К-к-куда? - спросил я, отдуваясь.
   - В кафе "Гном", - сказала она ехидно.
   - Слушай... - начал я сердито.
   - Ладно, ладно, - сказала она. - Пойдем лучше, - она наклонила голову и искоса посмотрела на меня чуть-чуть прищурившись, - пойдем лучше в... садик на Некрасова.
   Вот вредная девчонка! Ничего не забывает - это я ей, когда только познакомился, встречу в том садике назначал, но она, конечно, не пришла. Я не подал виду, что меня это зацепило, и спокойно согласился. И мы пошли в этот садик.
   По дороге я спросил ее, что за дело, чья судьба решается.
   - Венькина, - сказала она. - Балашова.
   Пожалуй, я всего от нее ожидал, только не того, что она со мной о Жуке говорить будет. Я думал, что может она...
   - А что с ним? - спросил я.
   - Ему надо помочь, - сказала она серьезно. - Появился, - она вдруг понизила голос, - появился... его брат.
   - Ну и что? - удивился я.
   - Он из тюрьмы появился, - сказала она шепотом.
   - Из тюрьмы-ы?
   - Да, - сказала она. - Он жулик и бандит. Он отсидел, сколько положено, и вернулся. Венька говорит, что ему не разрешили в Ленинград возвращаться, а он вернулся. И Венька боится, что он опять начнет свои нехорошие дела и будет его затягивать.
   - Постой, постой, - сказал я, соображая. - А ты его видела, этого брата?
   - Видела. Жуткий.
   - Черный?
   - Черный.
   - Перекошенный?
   - Вроде бы.
   - Он, - сказал я и даже задохнулся.
   - А ты что, его знаешь? - спросила Маша.
   Я ей рассказал, как встретился с этим типом. Она задумалась, потом спросила:
   - Что же делать?
   Мы уже незаметно дошли до садика и сели на скамейку.
   - Надо... в милицию заявить, - сказал я не очень уверенно.
   - Я тоже так думала, но Венька боится. Он боится, что брат... убьет его.
   Я присвистнул.
   - Ну, уж так и убьет?!
   - Ты не шути, - сказала она серьезно.
   Я вспомнил этого типа, его глаза, как черные дырки, и клыки, как у собаки. Да, такой шутить не будет.
   - И все-таки... - начал опять я.
   - Ничего не все-таки, - рассердилась Маша. - Не можешь ничего придумать, так нечего навязываться!
   Я еще и навязывался!
   - Ты же сама ко мне пришла, - сказал я с обидой.
   - "Сама, сама"! Знала бы...
   Я разозлился.
   - Ну и  шла бы к Герке своему, - сказал я.
   Она быстро посмотрела на меня.
   - Ни в коем случае!
   - А что? Он ведь шибко правильный, все бы рассудил, а мы что? Мы люди маленькие.
   - Дурак ты, Половинкин, - сказала она и вдруг засмеялась. - Дурак... ревнивый.
   Я чуть не задохнулся и почувствовал, что уши начинают гореть.
   - Т-ты... т-того, - пробормотал я. - "Ревнивый"... Г-говори, да не заговаривайся.
   Она вскочила со скамейки. Встала передо мной. Смеялась, а солнце просвечивало сквозь ее волосы. И я зажмурился почему-то. И почему-то обрадовался - ну и пусть, ну и ладно, и хорошо.
   Она оборвала смех и сказала опять сердито:
   - Ну, чего расплылся? Рот до ушей.
   Я сразу стал серьезным.
   - Ладно, хватит шутки шутить. Надо дело делать.
   И мне сразу захотелось куда-то бежать, что-то доказывать, кому-то помогать, кого-то спасать и как-нибудь обезвредить того страшного типа - Венькиного братца.
   - А что делать? - спросила она грустно.
   - Слушай, - сказал я - может, нам с моим батей посоветоваться? Он в таких делах вроде должен разбираться.
   - А он кто у тебя? - спросила она.
   - Он... - я вдруг замялся, - он-то, ну...
   И тут я разозлился на себя до чертиков - что я, в самом деле!..
   - Он милиционер, участковый, - сказал я решительно. - Вот!
   Она удивленно посмотрела на меня, фыркнула, но сразу прикрыла рот рукой.
   - Чего смеешься? Не у всех же родители профессора.
   Сказал я это сердито, а самому ужасно обидно стало. И эта не лучше, подумал я, все они одинаковы, девчонки эти.
   - Ты что? Совсем полоумный? Да? - спросила она. - Ты за кого меня считаешь?
   Я молчал. Она дернула меня за рукав.
   - Чего молчишь? - крикнула она. - Я ведь засмеялась потому, что вспомнила, как тебя милиционер за плечо вел. Я ведь не знала... - Это твой папа был?
   - Ну, папа, - сказал я, - а ты и рада была: с милицией Половинкина увидела. И всем раззвонила.
   - Так я же не знала... - сказала она виновато. - Ну, прости, я действительно глупо сделала. Я тогда на тебя ... зла была.
   - Зла была, - ворчал я. - Все вы такие - разозлитесь ни за что ни про что, а мы отдувайся.
   - Ну, хватит! - сказала она. - Ворчишь, как древняя старуха. Ну, я виновата. Но ты-то сам?.. Почему ребятам не сказал, что я ошиблась? Почему струсил и ушел? Гордость заела? А может быть, не я, а ты своего отца не уважаешь? Раз постеснялся сказать тогда, да и сейчас мне сказать стеснялся. Эх, ты!.. - она не договорила, резко повернулась и пошла из садика. А я, как истукан, остался сидеть на скамейке.
   Так и надо. Разворчался, расскрипелся, расшипелся, разобиделся. Человек тебе руку протянул, а ты... Я вскочил со скамейки и бросился догонять Машу.
   Басова вдруг остановилась, обернулась:
   - Ничего не говори отцу.
   - Почему? - спросил я.
   - Он ведь тоже... милиция, - сказала она, - а Венька просил.
   - А я с ним не как с милицией говорить буду, а как с отцом, - сказал я, хотя и не стоило с ней разговаривать как ни в чем не бывало.
   - А с ним можно не как с милицией? - спросила она.
   - А почему нельзя? - сказал я и осекся. В самом деле, можно с моим отцом как с товарищем говорить? А может, я не пробовал? Да нет, вроде пробовал. Не знаю...
   - Почему замолчал? - спросила Басова подозрительно.
   - Ладно, - сказал я, - не буду я с ним говорить.
   - Не говори, мы сами что-нибудь придумаем.
   - Кто это "мы"? - спросил я. Я подумал, может, она меня имеет в виду.
   - Без тебя, - сказала она, - найдутся люди, которые не только о своих драгоценных обидах думают.
   И Басова ушла.


<<<к содержанию раздела
<<<предыдущая страница