Мужское воспитание
Повесть
Борис Никольский
Рисунки Н. Кустова
5.
Ничего не изменилось.
По-прежнему отец поднимался рано утром, делал зарядку, вертелся на турнике, завтракал, уходил на работу.
По-прежнему маршировали роты, отправляясь на занятия, и возвращались вечером пыльные и усталые.
По-прежнему солдаты чистили свои автоматы и надраивали до блеска сапоги, и подшивали к гимнастеркам белоснежные подворотнички, чтобы завтра снова отправиться на занятия и снова вернуться грязными и усталыми...
Ничего не изменилось. Только Димка стало реже бегать к казарме. И Лебедев, конечно, заметил это. Но ни о чем не спрашивал Димку - наверно, и сам все понимал. Лишь однажды все-таки не выдержал, снова завел разговор о Димкином отце.
В этот день Лебедев был дневальным, они остались в казарме вдвоем с Димкой.
- Как-то дома я разбил стекло, - сказал Лебедев, - так потом целых два дня прятался от батьки. Батька у меня человек вспыльчивый - как рассвирепеет, лучше ему на глаза не попадаться. Зато отойдет - все забудет. А твой папаша тебя не обижает?
Димка молча помотал головой. Он чувствовал, что разговор подходит к главному.
- Может быть, твой батька и неплохой человек, - задумчиво сказал Лебедев, - только не любят его солдаты. Тяжело с ним служить. Его бы воля - он бы солдату ни одной минуты свободной не оставил. Письмо даже некогда написать - веришь?
Димка уже не расстраивался, но все равно у него оборвалось сердце, когда Лебедев произнес эту фразу "не любят его солдаты". Только и утешало Димку, что Лебедев разговаривал с ним откровенно, как со взрослым.
- Солдат ведь как, - продолжал рассуждать Лебедев, - ему сегодня пойди навстречу, сделай послабление, так он завтра в лепешку разобьется, а все, что нужно, выполнит. А твой батька этого не понимает. Как начнет нудить из-за пустяка - хоть беги. Лучше бы накричал...
Димка молчал и с растерянностью ловил себя на том, что в душе соглашается с Лебедевым.
А вечером, перед сном, уже лежа в кровати, он рисовал в своем воображении такую картину: Лебедев спасает его отца. Или нет, наоборот - отец спасает Лебедева. Например: не разорвется граната. Бывают такие случаи, он сам читал. И Лебедев бросится к ней, но у него подвернется нога, и он упадет. А отец кинется к нему и оттащит в сторону. И тут граната взорвется. Потом отец скажет Лебедеву: "Откровенно говоря, я не думал, Лебедев, что вы такой храбрый". А Лебедев скажет Димкиному отцу: "Товарищ капитан, вы спасли мне жизнь. Я этого никогда не забуду". И потом, когда демобилизуется и уедет домой, будет писать письма и в конце каждого письма будет передавать приветы Димке. Все было хорошо в этой истории, только, пожалуй, слишком долго не взрывалась граната, слишком терпеливо ждала, когда Димкин отец оттащит Лебедева в сторону.
"Ну, ладно, не обязательно граната, - думал Димка, - ведь сколько бывает героических случаев... Может же один произойти с его отцом и Лебедевым. Чтобы они поняли, что ошибались. Чтобы они не думали друг о друге плохо".
После разговора с Лебедевым Димка все чаще себя ловил на том. что стал внимательнее присматриваться к отцу - как разговаривает тот с солдатами, как шутит, как сердится, как отдает приказания...
И теперь даже маленькие, незначительные происшествия, на которые он раньше бы и внимания не обратил, заставляли его задумываться, радовали его или портили ему настроение...
Он невзлюбил занятия по противоатомной защите. Каждый день одно и то же. Надеть - снять. Надеть - снять. Снять - надеть. И солдаты натягивают противогазы, торопливо напяливают на сапоги клейкие, янтарного цвета защитные чулки, завязывают тесемки, завертываются в бумажные накидки, приседают и становятся похожими на маленькие копны сена, разбросанные по полю. А командиры щелкают секундомерами. И отец тоже смотрит на секундомер и хмурится. Оказывается, здесь все важно - и откуда ветер дует, и как сбросить накидку, и что снять сначала, а что потом, каждая мелочь имеет значение. Чуть что не так сделаешь - двойка, начинай все сначала. Один раз, два раза, десять... Даже Димке надоедает. А каково же солдатам!
Зато занятия по самбо - совсем другое дело! Самооборона без оружия - одно название чего стоит! Смотреть, как солдаты схватываются друг с другом на толстых, мягких матах, как разучивают разные хитроумные приемы - это Димке никогда не надоест.
Однажды он так увлекся, что даже не заметил, как подошел отец. Отец посмотрел, посмотрел, потом сказал:
- Рядовой Горохов, не ленитесь.
- А я и не ленюсь, товарищ капитан, - обиженно отозвался Горохов. - Вон мокрый уже весь.
- Нет, нет, так не пойдет, - сказал Димкин отец, - вы вроде той сороконожки, которая задумалась, с какой ноги ей шагнуть. А у вас каждое движение должно быть отработано до автоматизма. Вот, смотрите.
Он шагнул на мат и остановился против Горохова.
- Нападайте на меня. Нападайте с ножом. Ну, смелее!
Кто-то из солдат сунул Горохову короткую деревяшку - вместо ножа. Горохов нерешительно двинулся вперед.
- Э-э, нет, не годится, - поморщился отец. - Никуда не годится. Смелее! Энергичней!
Горохов на этот раз быстрей бросился вперед, взмахнул рукой. В ту же секунду Димкин отец перехватил его руку, сделал какое-то неуловимое движение и перебросил Горохова через себя.
- А ну-ка еще разок!
Теперь уже Горохов вошел в аpарт. Он резко, неожиданно наклонился, стараясь ударять Димкиного отца в живот, но снова оказался брошенным на мат. Нож-деревяшка валялся далеко в стороне.
Солдаты восторженно загудели. Они с восхищением смотрели на Димкиного отца, и Димка в эту минуту гордился им и радовался.
В другой раз как-то, в перерыве между занятиями по радиоделу, кто-то из солдат включил транзисторный приемник - передавали репортаж о футбольном матче. Играли советская сборная и сборная Венгрии. До конца матча оставалось пятнадцать минут и счет был 1:0 в пользу Венгрии. Слышно было, как ревел стадион.
- Советские футболисты атакуют! Непрерывно атакуют! - захлебывался комментатор. - Все игроки сейчас на половине Венгрии. Удастся ли нашим ребятам уйти от поражения?
Солдаты болели очень дружно: хлопали в ладоши, вскрикивали, когда наши футболисты прорывались к воротам противника, и напряженно затихали, когда в атаку шли венгры. Они переживали так, словно весь этот матч развертывался на их глазах, словно своими криками они могли подбодрить нашу сборную. И Димка переживал вместе со всеми.
Перерыв кончился, пора было уже начинать занятия, но солдаты не отрывались от приемника. И молоденький лейтенант, командир взвода, тоже азартно болел вместе с солдатами.
- Идут последние минуты матча! Венгерские защитники выбивают мяч за пределы поля. Сейчас наши ребята будут подавать угловой. Это шестнадцатый угловой во втором тайме! Наши ребята торопятся! Очень торопятся!
И в этот момент Димка вдруг услышал голос отца:
- Что тут происходит? Почему взвод не на занятиях?
Лейтенант вскочил, вытянулся и, залившись румянцем, сказал:
- Виноват, товарищ капитан... Заслушались...
А солдаты возбужденно, перебивая друг друга, заговорили:
- Товарищ капитан, семь минут осталось...
- Товарищ капитан, наши проигрывают...
- Товарищ капитан, разрешите...
Они умоляюще см
отрели на Димкиного отца, и он, показалось Димке, заколебался. Он-то ведь тоже был болельщиком. Димка знал это отлично, ему тоже наверняка хотелось послушать, как кончится матч.
"Ну разреши, ну разреши... Ну, что тебе стоит..." - уговаривал в душе Димка отца.
Есть же на свете счастливые люди, обладающие даром гипноза! Если бы Димка мог сейчас внушить отцу свои мысли! Он представил себе, как махнет отец рукой: "А, была не была!", как обрадуются солдаты, как восторженно будут опять смотреть на своего командира...
"Ну что тебе стоит..."
Но отец колебался только несколько секунд. А может быть, он и не колебался вовсе. Может быть, это только показалось Димке.
- Все. Довольно, - командирским голосом сказал отец. - Шагом марш на занятия.
- Наши опять атаку... - комментатор словно наткнулся с разбега на невидимое препятствие и замолк. Это лейтенант поспешно выключил приемник.
И солдаты понуро пошли в класс - выстукивать на ключах азбуку Морзе.
А отец улыбнулся Димке и сказал:
- Я вижу, ты скоро совсем переселишься к солдатам. Может, тебе и кровать перенести в казарму,а?
Неужели отец не понимал, что он сейчас сделал? Неужели даже не чувствовал этого? Иначе разве стал бы он шутить и улыбаться? И оттого, что отец, его отец не мог понять таких простых и таких важных вещей, Димка расстраивался и страдал еще сильнее...
В этот день он больше не появился в солдатской курилке - он знал, что сегодня не услышит о своем отце ничего хорошего...
6.
В воскресенье вечером Димка с отцом отправились на рыбалку. Отец уже давно обещал Димке выбрать свободный вечерок и махнуть на озеро. Но вечерок этот что-то никак не выбирался. То отец решал, что слишком долго уже не присутствовал на вечерней поверке, и шел вечером в казарму, то заступал в наряд - дежурным по части, то проводил беседу с нарушителями дисциплины, то принимался, как он говорил, за писанину: мудрил целый вечер над аккуратно расчерченным листом бумаги - готовил для штаба сведения об успеваемости.
Еще в те времена, когда Димка с мамой жил у бабушки и отец приезжал в отпуск, к концу отпуска он всегда становился беспокойным, начинал нервничать, говорил, что у него такое ощущение, будто в роте что-то произошло, будто его там ищут, и успокаивался только тогда, когда садился в поезд. И теперь его мысли тоже все время были заняты ротой. Причем заботы его часто были какие-то совсем не командирские, как казалось Димке. Надо выделить двух человек красить забор в подшефном детском саду - а кого? Надо срочно ремонтировать канцелярию роты - а чем? Надо провести дополнительные занятия по огневой подготовке - а когда? До рыбалки ли тут!..
...На озере стояла такая глубокая предзакатная тишина, что казалось, ударится мотылек о воду - и то слышно! А вода застывшая, гладкая. Забросить удочки в такую воду - одно удовольствие: едва ткнется рыба в наживку, поплавок уже чутко вздрагивает.
И клев был хороший. Казалось, рыба только ждала, когда явятся сюда Димка с отцом. Но вот странно - у Димки поплавок плясал почти беспрерывно, успевай лишь выдергивать, однако попадалась все мелочь, окуньки да плотва с палец величиной. А у отца клевала рыба не часто, но зато уж если клевала, так крупная, с ладонь, не меньше. Вроде бы и крючки одинаковые, и наживка та же самая - никак не мог Димка понять, в чем секрет, видит рыба, что ли...
- Пап, ну скажи, почему... Ну, пап...
А отец лишь посмеивался с таинственным и многозначительным видом - наверное, и сам не знал, почему.
Когда стемнело, отец развел маленький костер и принялся чистить рыбу, Димке чистить рыбу он не доверял. Были вещи, которые он всегда делал сам. Например, всегда сам пришивал подворотнички к гимнастерке и сам гладил брюки - не доверял это маме. Когда шила мама, она обычно вдевала в иголку короткую нитку, а отец - длиннющую, чтобы не вдевать лишний раз. "Ты - как черт, который с портным состязался, - смеялась мама, - дай-ка лучше я пришью..." Но отец никогда не соглашался. Наверно, как привык еще в училище, так и считал, что пришивать подворотнички - не женское дело, что никто это не сделает лучше него. Или вот - чистить рыбу, пойманную собственными руками...
Потом они сидели вдвоем у костра, слушали, как булькает вода в котелке. Отец ломал ветки и бросал их в огонь. А Димка смотрел на его руки. Руки у него были большие и сильные. На правой руке - узкий шрам. Шрам начинается у запястья и скрывается под гимнастеркой. Это отец однажды помогал вытаскивать засевший газик, а трос оборвался и хлестнул его по руке.
- Пап, - неожиданно спросил Димка, - правда, что тебя не любят солдаты?
- Что? - Отец резко выпрямился. Димке даже показалось, что он вздрогнул. Будто Димка причинил ему боль. Димка даже не решился еще раз повторить свой вопрос.
- Кто тебе это сказал? - спросил отец. - С чего ты придумал?
- Да так... - замялся Димка. Не мог же он рассказать отцу про Лебедева и не мог объяснить, что давно уже собирался спросить его об этом, да все никак не мог решиться; чем дольше собирался, тем труднее было произнести эти слова, просто язык не поворачивался... А сейчас они сорвались сами собой, и Димка уже жалел об этом - зачем сунулся? Так долго ждал этой рыбалки, и вот теперь сам все испортил...
Он сидел, сжавшись, не глядя на отца, не зная, что теперь будет: вдруг отец рассердится, а может быть, и вообще не захочет разговаривать больше с ним...
- Что за манера, - сказал отец, намекнуть и в кусты? Раз уж заикнулся, так договаривай. С чего это тебе пришло в голову? Кто тебе внушил?
- Ну, солдаты говорили, - нехотя сказал Димка, - тогда, после тревоги...
Ему не хотелось снова причинять отцу боль, но что теперь он мог сделать?
Отец молчал, глядя в огонь. Тени и отблески пламени пробегали по его неподвижному лицу.
- Я как-то не предполагал, что ты об этом думаешь... - сказал он наконец.
- Видишь ли, - продолжал он, опять помолчав, - быть добреньким очень легко и приятно. Когда я служил еще солдатом, был у нас один такой сержант - из добреньких. Бывало, выведет нас в лес, подаст команду: "По ягоды разойдись!" - мы и довольны. Мы тогда все восторгались им: "Свой парень!" А теперь вот я вспоминаю его и вижу, что он был просто ленивый, недобросовестный человек, только и всего.
Отец замолчал, словно заколебался: стоит ли обо всем этом говорить с Димкой. Потом заговорил снова:
- Конечно, мне было не очень приятно услышать сегодня твои слова. Каждому командиру хочется, чтобы его любили. Но зарабатывать солдатскую любовь такой ценой я никогда не буду.
Что произошло тогда - во время тревоги? Прыгнули солдаты отлично, потом окопались, потом пятьдесят километров отмахали по жаре - короче говоря, вымотались окончательно. И отдых заслужили, ничего не скажешь. До казармы уже рукой подать, а тут еще "зараженную местность " надо преодолевать. Ну, и поторопились - кто защитных чулок не надел, кто накидку кое-как набросил, мол, сойдет, кто с противогазом замешкался. Я и вернул их. Потом еще раз. И еще. Пока вовремя не уложились, пока все не проделали, как положено. Думаешь, я не видел, что люди устали, что люди раздражены? И что они заслужили отдых, не понимал, думаешь? Я уж не говорю о том, что я тоже устал, это не в счет...
Первый раз отец говорил с Димкой так серьезно, и Димка затаился, сидел, не шевелясь, - он боялся: вдруг глянет отец, увидит, что перед ним всего-навсего только он, Димка. и замолчит...
- Думаешь, я не знал, что скажи я сейчас: ладно, хорошо, сойдет и так, солдаты были бы рады и похвалили бы меня - своего командира? Все это я знал. Но я еще знал: если я не научу их, то кто же научит? Если я не потребую, то кто же потребует? Возьми самое простое - противогаз. Если мы сегодня не научим, не натренируем солдата автоматически, мгновенно, в любой обстановке надеть противогаз - завтра, когда начнется война, будет уже поздно. Как бы он ни хотел, как бы он ни старался, он уже не сумеет сделать это. Это все разговорчики, что, мол, нужда заставит, нужда научит. Не научит. И перед смертью он будет проклинать нас, своих командиров, которые не научили его... А солдат ведь не только выжить должен - он победить должен. Вот в чем все дело...
Димка молчал. Бегая по военному городку, глядя, как занимаются солдаты строевой, как учатся бросать гранаты, как преодолевают препятствия, он как-то никогда не думал ни о чем таком. Ему казалось, что стреляют солдаты только для того, чтобы научиться метко стрелять, бегают для того, чтобы быстро бегать, сидят за радиостанциями, чтобы хорошо знать азбуку Морзе... Он как-то никогда не думал о той главной цели, которая стояла за всем этим...
- Ну, ладно, что-то мы с тобой заговорились, - сказал отец. - И уха наша, наверно, переварилась...
Они ели горячую наваристую уху, их ложки стукались друг о дружку, и отец, смеясь, вспоминал о том, как рыбачил в детстве с бреднем, как ловил раков... Но, видно, очень больно задел его Димка своим вопросом, потому что в этот вечер отец все-таки еще раз вернулся к прежнему разговору. Они уже шли домой, шагали в темноте по обочине шоссе, когда отец вдруг сказал:
- Знаешь, никогда не старайся, чтобы тебя все любили. Это плохо, по-моему, когда тебя все любят... Если тебя все хвалят, если ты нравишься всем сразу, если с тобой все согласны, значит, посмотри, подумай - что-то ты делаешь не так...
Он сказал это и замолчал, больше ничего не стал объяснять Димке. И теперь уже до самого дома они шли молча.
Почему так получается?
Послушает Димка отца - кажется: отец прав. Послушает Лебедева - кажется: Лебедев прав.
"Неужели у меня нет никакого собственного мнения?" - думал Димка.