Мужское воспитание
Повесть
Борис Никольский
Рисунки Н. Кустова
4.
Возле казармы солдаты играли в волейбол. Несколько человек старательно чистили сапоги - готовились идти в увольнение. Остальные сидели в курилке.
Димка поискал среди них Лебедева, но его нигде не было.
- Что? Друга потерял? - спрашивали солдаты. Они уже знали Димку. И как он прыгнул с парашютной вышки, тоже знали.
- А друг твой летает.
- Как летает? - поразился Димка.
- Обыкновенно. На ШВТ. Пойди в казарму - погляди как. Заодно и поможешь другу.
В казарме Лебедев и еще двое солдат, раздетые по пояс, мыли пол. Лебедев увидел Димку, обрадовался, помахал ему мокрой рукой.
- Лебедев, а что это - ШВТ? - спросил Димка.
- Очень просто, - засмеялся Лебедев. - Швабра. Ведро. Тряпка.
- А-а... - разочарованно протянул Димка. - Это за меня вас наказали?
- Не, - сказал Лебедев. - Это за дружеский шарж.
- За шарж?
- Ну да. Слушай, как получилось... - Лебедев хлопал по полу тряпкой и рассказывал:
- Понимаешь, пришла мне блестящая идея: нарисовать дружеский шарж на нашего старшину. Видал, как в газетах, в журналах иной раз писателей, артистов изображают - обхохочешься! Шею, к примеру, нарисуют длиннющую, а головку маленькую. Или авторучку вместо носа, и чернила капают. А одного - я сам видел - даже голого нарисовали, с фиговым листком, как статую. Умрешь со смеху! А наш старшина чем хуже? Нарисую, думаю, его в стенгазете, сделаю человеку приятное. Редактор мою идею одобрил. "Это хорошо, - говорит, - газета живее будет".
Вот и стал я вчера вечером рисовать. Ну, думаю, товарищ старшина, вот когда я вам все наряды вне очереди припомню! Наряд за опоздание в строй был? Был. Левое ухо подлиннее сделаем. Наряд за грязный подворотничок был? Был. Правое ухо вытянем. Неувольнение за разговоры в строю было? Было. Получай отвисшую челюсть. Рисовал и сам смеялся - так здорово получалось, честное слово! Даже не заметил, как старшина подошел. У него привычка такая - неслышно подходить. "Это что же, - спрашивает, - такое?" - "Дружеский шарж, товарищ старшина", - отвечаю. - "Шарж? Дружеский?". - "Так точно, товарищ старшина. Дружеский". - "Ну, что ж, товарищ Лебедев, - говорит, - за ваш дружеский шарж я вам по-дружески объявляю наряд вне очереди..." Так я и погорел. И главное обидно - рисунок старшина конфисковал...
- Но ничего, - бодро сказал Лебедев, - зато теперь я думаю: наверное, и писателям, и артистам совсем не смешно, когда их безобразными рисуют. Только терпеть приходится. Потому что у них нет такой власти, как у нашего старшины.
Лебедев домыл пол, бросил у порога тряпку.
- Сойдет? - спросил он сам себя. И сам себе ответил:
- Сойдет с горчичкой. Ребята, вы тут уберите и доложите старшине. Ладно? А я побежал на тренировку.
Он обнял Димку за плечи мокрой рукой и сказал:
- Ты, брат, завтра приходи на полигон. Завтра обкатка танками будет. Любопытно!
Снова Лебедев приглашал Димку так, словно он, а не Димкин отец распоряжался и командовал здесь.
А вот отец даже не сказал ничего про эту самую обкатку. Всегда он так. Что такое обкатка, Димка не знал, но спрашивать у Лебедева постеснялся. Все равно - раз танками - значит, интересно.
И в понедельник он увязался с отцом на полигон.
Танк оказался только один. Он мирно стоял в стороне, и возле него возились танкисты в перепачканных комбинезонах. Один лежал под танком и что-то подвинчивал гаечным ключом, а другой протирал стекла смотровых приборов.
Наверно, это был очень старый, немало потрудившийся танк. Он выглядел скорее серым, чем зеленым, - казалось, пыль нелегких дорог въелась в него прочно и навсегда.
Пока Димка рассматривал танк и танкистов, отец уже построил роту и что-то объяснял солдатам. Когда Димка подошел поближе, он услышал:
- Таким образом, товарищи, для хорошо подготовленного бойца танк не так уж страшен, как это может показаться с первого взгляда. Нужно только перебороть в себе страх перед танком. И если вам не удалось поразить танк сразу, тогда что нужно сделать, рядовой Булкин?
- Надо лечь на дно окопа, пропустить танк над собой и затем поразить гранатой его моторную часть, - сказал Булкин.
- Совершенно верно. И здесь, товарищи, главную роль играют выдержка, хладнокровие и спокойствие. Вот для того, чтобы в бою у вас не было страха перед танками, мы и проводим сегодняшнее занятие. А как все это делается на практике, вы сейчас посмотрите.
Димкин отец подал сигнал танкистам - заводи! В ту же минуту танк заревел, загрохотал, выбрасывая клубы синеватого дыма.
Отец спрыгнул в окоп. Теперь Димке была видна только его фуражка.
Танк дернулся, гусеницы его шевельнулись, он двинулся вперед, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Пыль завихрилась вокруг него.
Сколько раз Димка видел такое в кино! Немецкий танк - и наши бойцы в окопе. Танк надвигается, увеличивается, разрастается во весь экран.
Вот до окопа осталось пятнадцать метров, десять... пять...
Вот танк подмял под себя бруствер, посыпался вниз песок.
Танк взревел, задрал нос, на секунду показалось его темное днище. Обрушился на окоп.
Димка ухватился за чей-то рукав.
А танк уже прошел через окоп и остановился, затих. Возле него медленно оседала пыль. И земля тонкими струйками все еще стекала в окоп.
Отряхиваясь, отец вылез наверх. Снял фуражку, похлопал ею о колено.
- Ну вот, видите - ничего страшного со мной не случилось. Теперь вы все проделаете то же самое.
- Товарищ капитан! - выкрикнул Лебедев. - Можно я первый?
- Когда вы, Лебедев, наконец, научитесь правильно обращаться к командиру? - строго сказал Димкин отец. - И потом - почему у вас противогаз расстегнут? Опять пуговицы нет?
- Товарищ капитан...
- Прекратите разговоры. И если еще раз я увижу...
"И что он придирается? - думал Димка. - Подумаешь - пуговица! Как будто на войне будут смотреть, у кого есть пуговица, а у кого нет!"
Димке даже стыдно стало за отца. Неужели он сам не понимает? Только все настроение сбил.
... Снова загрохотал танк, снова пополз на окоп, скрежеща гусеницами. Опять пятнадцать метров до бруствера, десять...
И вдруг в последний момент высунулся солдат из окопа. Видно, не выдержал ожидания, испугался, хотел выскочить.
- Назад! - яростно крикнул отец и махнул рукой. - Ложись!
Его голос потонул в грохоте. Солдат юркнул вниз.
Димка хотел засмеяться, но вспомнил вдруг парашютную вышку и не стал смеяться. Вспомнил, как на вышке действовал за него вроде бы совсем другой человек. Так и здесь, наверно. Со стороны посмотреть - ничего страшного. Ложись и лежи себе на дне окопа. А как заберешься сам - еще неизвестно, что почувствуешь.
Зато солдаты вовсю потешались над своим товарищем:
- Проверь, Горохов, штаны-то у тебя сухие?
- Голову, голову потрогай - цела ли?
Да ну вас, - сердито оправдывался Горохов, - я только посмотреть хотел, далеко ли танк...
К концу занятий от грохота у Димкм уже звенело в ушах. Во рту пересохло, хотелось пить, и даже волосы стали жесткими от пыли. Но все-таки он ни за что бы не согласился отправиться домой. Да отец и не беспокоился о нем - раз явился сюда, так уж терпи вместе со всеми.
Наступил перекур. Солдаты - кто сел на траву, кто лег - отдыхают. А Лебедев рассказывает:
- Вот в прошлом году на учениях был у нас случай. Мы с дружком моим, Серегой Башмаковым, профилонили, окопаться как следует не успели, а тут команда: "Танки слева!" Что делать? От танка за кустиком не спрячешься. А танк жмет прямо на нас. Рядом сосна росла - высоченная. Мы с Серегой на сосну. А как стал танк мимо проходить, мы на него - раз! И смотровые щели плащ-палаткой закрыли. Танк и ослеп. Покрутился, покрутился на месте и все. Что ему делать? Вылезайте, голубчики, приехали. Командир полка благодарность нам объявил - за находчивость.
- Ох, и мастер ты заливать, Лебедев, - сказал Булкин.
- Это почему? - обиделся Лебедев, и веснушки на его лице сразу потемнели. Вообще у него были удивительные веснушки - они могли становиться гуще и реже, могли становиться темнее или бледнеть, могли почти и вовсе исчезать. Казалось, сам Лебедев, как фокусник, управлял ими.
- Спроси у кого хочешь, был такой случай!..
Лебедев все больше нравился Димке. С таким не соскучишься. Был бы у Димки такой старший брат - вот было бы здорово! На гитаре сыграть - пожалуйста, в воротах вратарем постоять - сколько угодно. Все может Лебедев.
Димка и сам не заметил, как все чаще стал повторять: "Лебедев сказал...", "Лебедев говорит...", "Пап, а Лебедев сказал - скоро тревога будет...", "Пап, а Лебедев говорит, на ученьях пушки на парашютах бросают...", "Пап, а Лебедев...".
- Меня уже что-то начинает пугать этот Лебедев, - сказала мама. - Что он хоть из себя представляет?
Димка весь напрягся - ждал, что ответит отец. Отец пожал плечами.
- Димка уже достаточно взрослый, - сказал он, - чтобы самостоятельно выбирать себе друзей.
Все-таки Димка никак не мог понять отца: иногда хмурится, молчит, к нему и подступиться страшно, а иногда такое скажет, что прыгать от радости хочется. Вот как сейчас.
Однажды отец сказал:
- Завтра у твоего друга, между прочим, день рождения.
- У кого? - на всякий случай спросил Димка.
- У Лебедева. У кого же еще.
- И праздновать будут? - осведомился Димка.
- Ну, праздновать не праздновать, а поздравят. Боевой листок в его честь выпустят.
- А тебя тоже поздравляли, когда ты был солдатом? - спросил Димка.
- Нет, - сказал отец, - когда я служил, ничего такого и в помине не было. Мне двадцать лет в карауле исполнилось. Никто и не вспомнил. Не до нежностей было... - Отец вздохнул, и Димке почему-то показалось, что он жалеет о том времени, когда было не до нежностей. А может быть, просто обидно ему стало, что никто его тогда не поздравил.
"Надо поздравить Лебедева, - подумал Димка, - надо обязательно его поздравить".
Ему хотелось что-нибудь подарить Лебедеву. Но что? Он ничего не мог придумать. Бабушка в таких случаях говорила: "Важен не подарок, важно внимание".
Димка взял открытку, самую красивую - серебристая ракета в черном небе летит к звездам - и записал на обороте:
"Доорогой Лебедев! Поздравляю Вас с днем рождения и желаю..."
- Пап, - спросил он, - чего пожелать Лебедеву?
- Хм, - сказал отец, - наверно, успехов в учебно-боевой и политической подготовке.
"...успехов в боевой и политической подготовке", - написал Димка. Слово "учебно" он выбросил. Потом подумал и добавил:
"...а также счастья в личной жизни". И подписался: "Толмазов Дима".
Он решил, что отдаст эту открытку Лебедеву утром.
Но на рассвете полк подняли по тревоге.
На рассвете застучали по ступенькам сапоги посыльных, зазвенели звонки в квартирах, захлопали двери.
Ничего этого Димка не слышал. Он спал. А когда проснулся, отца уже не было. Димка очень расстроился, рассердился на маму: почему не разбудила?
- Потому что тебе там нечего делать, - сказала мама.
Димка обиделся еще больше. Торопливо позавтракал и побежал к казарме.
В казарме было тихо и пусто. Только дневальный скучал у тумбочки с телефоном.
- Проспал? - спросил он.
Димка ничего не ответил. Уж если бы он был солдатом, он бы ни за что не согласился дежурить у тумбочки, когда все поднялись по тревоге.
Он вышел на улицу, побрел к солдатской курилке. Сел на скамейку, где всегда сидел рядом с Лебедевым. Скамейка была сколочена из грубых досок и вся испещрена вырезанными буквами и цифрами. Кто вырезал свое имя, кто - год рождения, а кто - название родного города. "Пермь, - читал Димка, - Вологда... Баку... Саратов..."
"Может быть, они уже поднялись в небо, - думал Димка, - может быть, летят уже среди облаков, готовые в любую минуту обрушиться на голову противника, как белый смерч..."
Эти слова про белый смерч Димка прочел в одной книжке, и они ему очень понравились.
Димка попробовал представить, как гудит в самолете сирена, как поднимаются со своих мест солдаты, как медленно распахиваются створки огромного люка, как бушует воздушный визрь... Все это рассказывал ему Лебедев. Но разве представишь такое? Вот самому бы посмотреть. своими глазами!
А может быть, и не поднимались они ни в какое небо, а просто бегут сейчас по пыльной дороге, топают сапогами, спешат выйти наперерез "противнику"...
Самое обидное, что Димка ничего не знает. Сидит здесь как дурачок и гадает. Жалко было отцу разбудить, что ли...
Посидел Димка в курилке, пошел домой. Дома тоже скучно. Мать сказала:
- Что ты мотаешься, как неприкаянный? Поиграл бы с детьми...
"С детьми!" - Димка фыркнул. "Дети" - это белобрысый шестилетний Павел, сын начальника штаба, и первоклассница Нинка. Димка всегда старался незаметно прошмыгнуть мимо них, а то еще увяжутся.
Снова пошел Димка к казарме - вдруг вернулись уже солдаты. Нет, не вернулись.
На скамейке в курилке сидел свободный дневальный и грелся на солнце.
- Смотри! - вдруг сказал он и вскочил.
Димка взглянул в небо, туда, куда показывал солдат, и ахнул от восторга. Там, в голубом небе, словно белые облачка, распускались парашюты. Один, два... пять... десять... Их было так много, что Димка сразу сбился со счета.
- Наши! - радостно закричал Димка. - Это же наши!
...Роты начали возвращаться только под вечер. Солдаты шагали усталые, пыльные, в темных от пота гимнастерках. С автоматами, с противогазами и ранцами, с фляжками и саперными лопатками, с подсумками и ножами - полная боевая выкладка.
Все роты вернулись, а той, которую ждал Димка, которую уже давно называл своей, все не было. Несколько раз прибегал он к казарме - пусто.
Наконец, рота появилась - уже перед самым ужином, когда стемнело.
Димка помчался в курилку - ему не терпелось узнать новости, расспросить солдат, как они прыгали.
В курилке было непривычно тихо. Солдаты сидели молчаливые, даже пыль с сапог еще не счистили, не помылись - видно, здорово вымотались. Говорил только Лебедев. И голос у него был усталый, раздраженный, незнакомый. Но все равно Димка обрадовался, как только услышал этот голос. Он даже не думал никогда раньше, что за день можно так соскучиться.
- Ну что, ему больше других надо, что ли? - говорил Лебедев. - Зачем он второй раз погнал нас по этому полю? Славу себе на нашем горбу заработать хочет. Начальство скажет - он и старается, вон из кожи лезет. А солдат - что солдат?.. Солдат все стерпит...
Сосед Лебедева толкнул его в бок и показал глазами на Димку.
- А что! Я же правду говорю. Пусть слушает.
И тут вдруг Димка понял - это же про его отца говорит Лебедев!
...Давно еще, совсем маленьким, Димка однажды купался в озере. Он шел по ровному песчаному дну и вдруг провалился в яму. Вода скрыла его с головой, он захлебнулся. Хорошо, отец был рядом, он тут же выхватил Димку, ничего ужасного не случилось, но страх перед мгновенной неожиданностью, перед внезапностью перемены, перед этим таинственным "вдруг" надолго осталась в Димкиной памяти. И вот теперь он снова испытал подобное чувство.
Наверно, ему надо было сразу уйти. Но тогда они могли подумать, что он побежал жаловаться отцу. А он никогда не был доносчиком. И Димка стоял и ждал, что будет дальше.
- Ладно, - сказал Лебедев, - пошли, хлопцы, мыться.
"Пошли, хлопцы, мыться", - сказал Лебедев, будто ничего не случилось. И, проходя мимо Димки, потрепал его по плечу...
Солдаты потянулись в казарму, курилка опустела, и Димка опять остался в одиночестве. Домой идти он не мог - мать только взглянет на него и сразу начнет допрашивать: что произошло? Даже отцу, когда у него неприятности, не удается скрыть это. И тогда между отцом и матерью обычно начинается такой разговор: "Что случилось?" - спрашивает мама. "Ничего, - отвечает отец. - Откуда ты взяла?" - "Я же вижу". - "Что ты можешь видеть?" - сердится отец. "Ну ладно", - примирительно говорит мама, - ничего, так ничего".
Но от Димкм она, конечно, так легко не отстанет.
Только теперь Димка вспомнил об открытке, которую так и не отдал Лебедеву. Открытка измялась в кармане брюк. Димка медленно порвал ее на маленькие кусочки и выбросил.
Он не пошел домой - спрятался в кустах и сидел там тихо, не шевелясь, обхватив ноги руками, уткнувшись подбородком в колени.
"Как же так? - повторял он про себя. - Как же так?.."
Ему уже не раз казалось, что отец бывает несправедлив и резок с солдатами, только он боялся сам себе признаться в этом. Ему хотелось, чтобы солдаты любили его отца, он даже не представлял, что может быть по-другому. А Лебедев... Как он мог говорить так о его отце! И что же теперь будет с ним, с Димкой?..
Мысли путались в Димкиной голове, он никак не мог в них разобраться. Только одно он знал твердо: никогда уже ему не будет так хорошо, как было в тот день, когда он прыгнул с вышки, и отец вел его домой за руку, и встречные солдаты отдавали отцу честь... Никогда уже так не будет, никогда...
И от непоправимости того, что случилось, Димка заплакал.