Поворот
Повесть
 


Вадим Фролов
Рис. И.Харкевича


Безалаберный человек

   ...Дядя Саша лежал на тахте, курил и читал, и вид у него был такой довольный, что я даже позавидовал. В его комнате, у тахты, большая лампа на палке с абажуром - торшер называется. Вдоль стен - полки с книгами, а на стенах и в стеклянном шкафу много разных сувениров, прямо музей. Он ведь весь мир облетел и отовсюду привозил что-нибудь интересное. "Тряпки меня не интересуют, их я и дома купить могу, - говорит он, - а вот такую штуковину, например, где ты увидишь? Разве в музее только"  - И он показывал какую-нибудь страшенную маску или красивую раковину, или открытки с видами разных стран. "Вот это интересно: тут и история, и география, и память..."
   - А-а, здорово! - сказал дядя Саша, когда я вошел. - Ну, как делишки?
   Я протянул ему часы, он положил их на столик около тахты и посмотрел на меня с любопытством.
   - Сделал хронометраж? - спросил он.
   - Сделал, - сказал я и махнул рукой.
   - Что так мрачно? - спросил он и засмеялся.
   - Ерунда получилась, - сказал я.
   - Дай-ка сюда.
   - Да не стоит. Чепуха на постном масле.
   - Давай-давай, вместе разберемся, - и он протянул руку за моим блокнотиком.
   "Ладно уж, - подумал я, - может, он чего интересное скажет". И отдал ему блокнот. Ну и хохотал же он. Я чуть было не обиделся, но он так здорово смеялся, что я тоже не выдержал и начал смеяться вместе с ним. Он наконец отхохотался, вырвал из блокнота листок, взял со столика шариковую ручку и  начал разными цветами писать что-то на этом листке. Писал-писал, а потом протянул мне эту страничку.
   - Вот какая схема получилась, - сказал, - полюбуйся.
   Я полюбовался. Красивая схема. Ничего не скажешь!
   Сутки - 24 часа, или 1440 минут.
   "Рабочий день" - от подъема в 7.30 до отбоя в 23.30 - 16 часов 00 минут, или 960 минут.
   Сон: 1440 минут минус 960 минут - 480 минут. Из 960 минут бодрствования непроизводительно потеряно (пшикнули!):
   а) до школы - 40 минут.
   б) в школе - 60 минут.
   в) после школы - 260 минут.
   Всего: 40 мин.+60 мин.+260 мин.=360 мин.
   Производительно затрачено: 960 мин. - 360 мин.=600 мин.
   Составим пропорцию:
   960 - 100%
   360 - Х; Х=37,5%
   Итак: время, которое сгорело голубым огнем, составляет почти 37,5% (!!!)
   Кошмар!!!
   - Вот такие пироги, Семен, - сказал дядя Саша. - Баланс, прямо скажем, не в твою пользу. Что делать думаешь?
   "А что тут делать?" - подумал я и только головой помотал. До чего же безалаберный я человек! И вот ведь что, как досадно получается: вроде и минуты свободной нет - все дела и дела, а на поверку оказывается не дела, а один пшик.
   Дядя Саша посматривал на меня и так хитренько улыбался.
   - Ладно, сказал я, - допустим, с собой я как-нибудь справлюсь, а вот как быть со всякими... непредвиденными обстоятельствами?
   Сказал и сам удивился - ишь как заговорил.
   - Человек должен быть сильнее обстоятельств, - сказал дядя Саша.
   - Это как? - спросил я.
   - А вот так: ну, какое для тебя "обстоятельство" Мишка, который не хочет просыпаться? А ведь ты на него в общей сложности, - дядя Саша посмотрел на листок, - в общей сложности совершенно зря потерял больше часа! Ухлопал ни за что ни про что.
   - Я на него иногда еще больше ухлопываю, - разозлился я.
   - А ты не ухлопывай, - спокойно сказал дядя Саша, - ты воспитывай. Скажи один раз "подъем" - и все! Как в армии.
   - А если не встанет?
   - Его дело. Раз проспит школу, два проспит, а на третий...
   - Жалко. Попадет ему.
   Дядя Саша поднял вверх указательный палец.
   - "Не унижайте жалостью человека!" Кто это сказал? - спросил он.
   - Этот... как его... ну, тот...
   - Горький это сказал, балбес ты! -  Дядя Саша шлепнул меня по макушке. - А теперь топай отсюда. Спать пора. А подсказывать я тебе ничего не буду. Сам не маленький. Подумай.
   - Ладно, - сказал я, - подумаю. А вы вот что мне скажите: скажем, я старичка проводил - это как? Потерянное время или нет?
   - Хитер! - засмеялся дядя Саша. - На доброе дело время жалеть не надо.
   - Да, а вы приписали.
   - Ну, ладно, - засмеялся он, - скостим полчаса на доброе дело. Но ведь все равно - плоховато.
   - Плоховато. А... а... Мишку будить разве не доброе дело?
   - Это я тебе уже разъяснил.
   - А отца искать?
   - Ты дикарь или цивилизованный человек? Телефон на что?
   - А две копейки?
   - Ты, парень, не только хитрец, но и нахал. Иди спать!
   - Ага! Не все так-то просто. Вот ванна, например. Как же я успею, когда там...
   - Марш отсюда! -закричал дядя Саша. - Он мне тут еще квартирные дрязги разводить будет!
   Я вежливо сказал ему "спокойной ночи" и добавил что-то насчет того, что у летчиков должны быть железные нервы. Он засмеялся и погрозил мне пальцем.
   - А между прочим, - сказал он, - интересно, почему это у тебя от 17.15 до 18.00 сорок пять минуток "сгорели голубым огнем"? А?
   Ну, что ты с ним делать будешь?! Уел ведь все-таки.
   - Да так, - сказал я. - Так вот... как-то...
   Дядя Саша хмыкнул и уткнулся в книгу, а я пошел домой и почти сразу лег. Подумать было над чем. И я стал вспоминать этот день.  И. во-первых, вспомнил те сорок пять минут: от 17.15 до 18.00. А было вот что. После того как мы расстались с батей, я сразу побежал домой. Бежал, бежал, а на углу Моховой и Белинского растянулся на тротуаре. Какой-то тип подставил мне ногу, и я шлепнулся носом вперед. Правда, удачно шлепнулся - носа не расквасил. Вскочил злой, как черт. Смотрю: стоит здоровенный парень, черный, как цыган, и смеется. И зубы у него, как у нашего Повидлы - белые-белые и мелкие; мне даже показалось, что у него и клыки собачьи есть. Глаза у него маленькие, как бусины, и темные-темные, так что кажется, их вовсе и нет, а просто черные дырки вместо глаз. Мне стало почему-то страшновато. А он смеяться перестал, и рожа у него стала странная, словно ее перекосило на одну сторону. Он взял меня за плечо, прямо как будто клещами вцепился, и сказал:
   - Не торопись.
   Я даже рот открыл от удивления: такой здоровый парень, а голосок писклявый. Я сразу перестал его бояться.
   - Куда торопишься, - спросил он.
   - А тебе какое дело ?"
   Я попробовал вырвать плечо, но он сжал его еще крепче.
   - Не сердись, не сердись, - запищал он. - У меня к тебе дело есть. Ты на Моховой живешь?
   - Ну, на Моховой, - сказал я нехотя, - а тебе-то...
   - А в каком доме?
   - Да тебе-то что? - заорал я.
   - Значит, надо, коли спрашиваю.
   - Пусти! - сказал я. - Ой! В этом, в этом! - я ткнул пальцем в сторону своего дома.
   - Так, - сказал он, - а из двадцать седьмого кого-нибудь знаешь? Пацанов каких-нибудь?
   - Знаю, знаю! Пусти!
   - Кого знаешь?
   - Слушай, - завопил я, - отпусти ты мне плечо, я тебе и так скажу.
   - Сбежишь?
   - Нет!
   - Дай честное, - он усмехнулся, - честное пионерское.
   - Да ей-богу, не сбегу! - сказал я. Буду я еще каждому типу честное пионерское давать.
   - Ишь, ты! - удивленно пропищал он и отпустил мое плечо.
   Я все-таки хотел дать деру, но что-то меня удержало. Вдруг стало интересно, что этому типу надо и кто он такой.
   - Костьку из двадцать седьмого знаешь? - спросил он. - Фуфлу?
   Тут уж мне совсем интересно стало - какие у этого типа могут быть дела с Фуфлой?
   - Знаю.
   - Тогда сходи к нему, он в тридцать первой квартире живет. И скажи, что его ждут.
   - А кто? Ждет-то кто?
   - Скажи... сосед. Понял? Я тут в садике буду. Ну, топай. Погоди. - Он снова ухватил меня за плечо. - Если его дома нет, ты никому ничего не говори. Понял? Только ему. Да смотри, если смоешься - я тебя из-под земли достану. - И он опять засмеялся, и глаза у него опять стали как две черные дырки.
   Я пошел, а почему пошел, и сам толком не знаю. Не то что испугался, пожалуй, любопытно мне стало и подозрительно что-то, больно уж тип какой-то странный.
   В тридцать первой квартире мне открыла дверь толстая накрашенная, как кукла, женщина в халате.
   - Тебе кого, мальчик? - спросила она.
   - Мне... Фуфлу, - сказал я и осекся. Вот ляпнул!
  Она засмеялась.
   - Кого, кого?
   - Костю, - вдруг вспомнил я.
   - Костю? - она посмотрела на меня подозрительно. - Зачем?
Ненавижу врать, да что тут сделаешь...
   - У нас сегодня... тренировка... футбол.
   - Футбо-ол? - удивилась женщина. - А я и не знала, что...
   И тут в переднюю вышел сам Фуфло, собственной персоной. Увидел меня и разинул рот.
   - Ты чего? - спросил он, когда пришел в себя.
   Женщина смотрела на нас во все глаза.
   - Ты что, не знаешь, что у нас тренировка сегодня! - заорал я. Всю команду подводишь.
   Фуфло опять разинул рот. Потом закрыл его и хотел что-то сказать, но я ему не дал.
   - Пошли-пошли, нечего тут! - снова заорал я и стал толкать и тянуть его к двери, а он снова разинул рот и так с разинутым ртом я вытащил его за дверь.
   Он перевел дыхание и сказал свирепо:
   - В глаз захотел, да? Чего приперся?
   Я ему сразу сказал, в чем дело.
   - Какой еще сосед? - спросил он. - Со... сед?! - он вдруг запнулся и даже позеленел. Стоит передо мной - длинный такой, неуклюжий, волосы чуть не по плечи, губу нижнюю выпятил, моргает, и от нахальства ни шиша не осталось.
   - Ну? - спросил он тихо. - Где ждет-то?
   - В садике, на Белинского.
   - Черный?
   - Черный.
   - П-перекошенн ый?
   - Перекошенный.
   - Визжит?
   - Пищит.
   - Он, - сказал Фуфло и вздохнул. Да так вздохнул, что мне его жалко стало. Мой пес Повидло так вздыхает, когда ему тяжело.
   - Может, не пойдешь? - спросил я.
   - Чего уж, - сказал Фуфло и опять вздохнул, - пойду.
   Мы вышли из парадной на Моховую. Фуфло огляделся по сторонам и пошел к садику. Я пошел за ним.
   - Ты отвали, - сказал он.
   Он шел уже своей обычной походочкой и даже посвистывал, но я -то видел, что поджилки у него дрожат.
   - Отвали, - он вдруг разозлился, - по-хорошему говорю.
   - Ладно, - сказал я, - но, если что...
   - Пошел ты, - сказал Фуфло, и я отстал от него. Отстал, но сам потихоньку пошел за ним: мало ли что - он уж больно он испугался, да и тип тот какой-то... непонятный. Но типа в садике не было. Фуфло покрутился немного, стрельнул у кого-то сигарету и пошел на Литейный, а я отправился домой.
   Вот эти-то сорок пять минут я и потерял совсем зря. А может, и не зря? Кто знает?


<<<к содержанию раздела
<<<предыдущая страница

 

продолжение>>>

 

наверх