Владимир Барановский
Илья Миксон
Глава IV
Первая в мире
4. Честь изобретения
Барановский находился в модельной, когда вошел щеголеватый, с бакенбардами на безусом лице Кюн. Играя брелоками цепочки на жилете, сообщил:
- Господина русского инженера вызывает хозяин.
Среди ведущих инженеров механического завода Людвига Нлбеля Барановский был единственным русским, все остальные - иностранцы, в большинстве соотечественники Нобеля.
Владимир застегнул сюртук, накинул поношенное пальто и вышел на заводской двор.
Слева, со стрельбища, доносились приглушенные выстрелы, звуки их тонули в дробном перезвоне кузницы. Двухэтажный конторский дом, выкрашенный в серый цвет, с белыми рамками вокруг окон, рядом с закопченными кирпичными стенами механического цеха выглядел свежим и нарядным.
Хозяин стоял, навалившись животом на зеленое сукно письменного стола. Аккуратный пробор делил голову на две неравные части; в густой проседи усы свисали над бородой. Едва приметно улыбнувшись глубоко посаженными глазами цвета подталой льдины, Нобель показал на широкий диван с высокой спинкой и сам уселся рядом, подложив золотистую подушечку.
"Что-то он не в меру обходителен", - насторожился Барановский. Закинув ногу на ногу, он терпеливо ждал, пока Нобель раскурит сигару.
- Я хотел спросить, что вы намерены делать со стальной пушкой, скрепленной кольцами? - заговорил наконец Нобель.
- Пока сказать затруднительно. Вам ведь известно, что пушка лишняя, изготовлена сверх заказа артиллерийского ведомства взамен орудия, разорвавшегося на Волковом поле.
- Лишняя, - с ударением повторил за Барановским Нобель. - Кто же будет платить за нее? Я никогда не жалел средств на ваши эксперименты, но всему есть конец.
Барановский слегка наклонил голову:
- Могу лишь выразить свою признательность за поддержку, господин Нобель. Стоимость осуществления моего изобретения, впрочем, равно как и любого другого новшества, когда неоднократно приходится отступать от первоначального проекта, чрезвычайно большая. Во всяком случае, далеко превосходит ту сумму, какую можно жертвовать на опыты по усовершенствованию оружия частный человек, обладающий даже большим состоянием. Я же мог найти кредит только благодаря вам, - искренне сказал Барановский.
- И благодаря высокому сочувствию, с которым было принято ваше изобретение его высокопревосходительством Александром Алексеевичем Баранцовым и господином военным министром, - значительным тоном добавил Нобель и притворно вздохнул. - К сожалению, даже дополнительный заказ главного артиллерийского управления на ваши пушки и патроны к ним далеко не окупил тех средств, которые вложил в это дело мой завод. откровенно говоря, я сам нахожусь сейчас в трудном положении. Капитан Бильдерлинг доставляет столько хлопот...
Барановский бросил на Нобеля быстрый взгляд, но промолчал. Все отлично знали, что аренда Ижевского оружейного завода - одна из выгоднейших сделок Людвига Нобеля и главного арендатора капитана Бильдерлинга, зятя начальника главного артиллерийского управления Баранцова. Не зря идет молва, что Бильдерлинг получил завод как приданое.
- Дело изобретателя - творить, - говорил между тем Нобель. - Вы знаете, уважаемый Владимир Степанович, что я, как и все Нобели, не лишен этого дара. Но, - он коротко развел руками, - предприятие отнимает все силы, все время.
"Куда он метит?" - еще более насторожился Барановский.
- Вам ли, молодому, талантливому инженеру, отвлекаться финансовыми расчетами, когда судьба - сама судьба! - требует, чтобы вы посвятили себя целиком начатому делу. Ваша картечница признана на испытаниях в Египте лучшею в мире! А то, что вы создали сейчас - о! это новая эра в артиллерии.
Барановский не вытерпел и спросил резко, отрывисто:
- Чего вы хотите?
Нобелю, видимо, и самому надоела фальшивая игра.
- Уступите мне все права на ваше изобретение.
Барановский на миг опешил, но тотчас вскочил на ноги, заговорил высоким звенящим голосом:
- Как! Теперь, когда самое трудное позади... Теперь, когда результат так близок, вы хотите присвоить плоды моих неустанных трехлетних работ!
- Во-первых, господин инженер, - сухо оборвал Нобель, - до окончательного результата еще далеко. Полагается испытать орудия на службе. Во-вторых...
Нобель вынул из деревянного полированного ящичка листок и протянул его Барановскому.
- Во-вторых. вы должны мне 32500 рублей. Вот счет.
Бледное, с высоким выпуклым лбом лицо Барановского покрылось неровными пятнами.
Тридцать две с половиной тысячи! Он знал, что много задолжал заводу Нобеля, но такую сумму!..
- По квитанциям, которые вы передали, - будто издалека доносился жесткий голос, - главное артиллерийское управление может уплатить 8870 рублей. Остальные 23630 рублей за вами, господин изобретатель.
Двадцать три тысячи! Да ему и трех не найти! Если даже все продать с молотка!.. Что продать? Чужую мебель из чужой квартиры на Самсониевском проспекте? Одолжить? У кого? Тесть тут не посожет. Об отце и говорить нечего. В долгах с очередным проектом железной дороги. Неужели нет выхода?
- Выхода нет, господин Барановский. Впрочем...
Пауза. Продолжение фразы звучит насмешкой.
- Я могу подождать. Сегодня седьмое. Неделю, до пятнадцатого февраля.
Так поступает сытый кот со своей жертвой: отпустит на секунду-две, чтобы снова наброситься когтистыми лапами.
Что он сумеет сделать за семь дней! А если... Если обратиться к Баранцову? Единственный человек, кто может взять его под защиту! Баранцов искренне печется о русской артиллерии, и потом он в дружеских отношениях с графом Милютиным. А поддержа военного министра - это все! Или... Нет, Нобеля просить бесполезно. Он ждал этого часа. Хватка у него бульдожья, нобелевская. Альфред Нобель разбогател на динамите, открытом русским химиком Зининым. Теперь Людвиг Нобель задумал... Нет!
- Согласен. Через неделю.
- Да-да, я понимаю, - сразу повеселел Нобель. - Столько труда... Я и сам, как и все Нобели, тоже не лишен творческого дара. Я понимаю. Подпишите, пожалуйста, вот это. - Он подсунул предусмотрительно заготовленное обязательство.
"...Если к 15-му сего февраля не будет уплачена вся сумма вышеупомянутого долга, я, потомственный дворянин Барановский Владимир Степанович, обязуюсь уступить свои права на изобретенные мною пушки господину Нобелю Людвигу Эммануиловичу".
"Потомственный дворянин! - с сарказмом подумал Барановский. - Дворянин без гроша в кармане. Голик рощи да кузов земли".
Обмакнув перо, он торопливо подписал голубую актовую бумагу с черной гербовой печатью в верхнем углу.
- Чашку кофе? - предложил Нобель, убирая в стол долгожданный документ. "Все вышло так, как задумано. Нобели действуют наверняка. И - честно. Держись, Альфред! Ты изобрел динамит, я - властитель первой в мире скорострельной пушки!"
- Чашку кофе?
Барановский захлопнул дверь.
Давно погас бурый февральский закат. На большом белом листе в тонкую, едва заметную линию желтый круг настольной лампы. Легко скрипит стальное перо.
Баранцов, только он может высвободить из нобелевского капкана.
"Ваше высокопревосходительство!
Еще в 1872 году я решил осуществить проект одноствольной скорострельной пушки, стреляющей разрывными снарядами и соединяющей в себе преимущества малокалиберных скорострельных пушек и обыкновенных полевых орудий, но превосходящей те и другие в поражаемости. Первоначально я применил этот проект 1½-дюймовому калибру и в 1872 году построил, пользуясь кредитом завода Людвига Нобеля, две пушки такого калибра. Благосклонные отзывы, которыми я был удостоен при представлении одной из этих пушек как вашему высокопревосходительству, так и его императорскому высочеству генералфельдцейхмейстеру, послужили поводом к тому, что я решился продолжать дальнейшую разработку вопроса о подобных орудиях, переходя последовательно к большому калибру. Результаты стрельбы из 1½-дюймовой пушки дали мне уверенность, что при новой конструкции лафетов, придуманной тогда мною, возможно будет осуществить скорострельную пушку и большего калибра.
Руководимый этими соображениями, я построил стальную 2-дюймовую скорострельную пушку, которая и удостоилась представления его императорскому величеству.
Все означенные пушки, снаряды и патроны к ним были изготовлены без всякой со стороны правительства денежной поддержки...
Я не просил в то время ни о каком вознаграждении, так как усмотрел возможность дальнейшего увеличения калибра моих пушек и полагал, что с осуществлением 2½-дюймовых пушек правительство не затруднится ввести их для службы в артиллерии, вознаградив меня за изобретение и приняв на себя все издержки по первоначальным опытам.
В прошлом 1874 году были изготовлены на заводе Л. Нобеля заказанные мне главным артиллерийским управлением две скорострельные 2½-дюймовые пушки с лафетами и 400 патронами к ним. Но этот заказ не только не облегчил моего положения в отношении к заводу, но напротив, в огромной мере увеличил мой долг, так как при изготовлении этих предметов, я, не останавливаясь перед издержками, принимал все меры к скорейшему и возможно совершенному исполнению заказанных мне предметов. При этом, независимо от неоднократных переделок отдельных частей, мною была изготовлена третья - лишняя 2½-люймовая стальная скрепленная кольцами пушка, взамен орудия, разорвавшегося на опытах.
...Изготовлением сданных мною 2½-дюймовых пушек с лафетами и снарядами к ним сущность моей задачи вполне выполнена:
2½-дюймовые пушки, как стальная, так и медная, стреляют не менее чем в пять раз скорее обыкновенных орудий, не давая отката и нанося на всех дистанциях, на которые пушки эти были до сих пор испытаны (700 сажен), - поражение столь сильное, какое только и можно было от них ожидать. Все, что остается только сделать для того, чтобы эти орудия были приняты на службу, составляет предмет специально артиллерийский: артиллеристы должны избрать надлежащий сорт пороха, который дал бы возможность увеличить начальную скорость снарядов до того предела, которого стараются достигнуть ныне в полевых артиллериях всех государств, и дело артиллеристов разработать другие специальные вопросы о возке, об укладке снарядов и т.п. Разработка всего этого потребует некоторого времени. Сверх того, до окончательного введения в артиллерию предложенных мною орудий, вероятно, признается необходимым испытать их на службе в более или менее обширном размере.
Таким образом, вопрос о вознаграждении меня сам собой может отложиться на довольно продолжительное время. Между тем завод Л. Нобеля, не признавая возможным при этих условиях ожидать более окончания расчетов с ним, вынудил меня на обязательство уступить ему все права на изобретенные мною пушки, если к 15-му числу сего февраля ему не будет уплачена вся сумма моего вышеупомянутого долга".
В детской заплакала маленькая. Владимир торопливо поднялся и поспешил к дочери. Но жена успела опередить. Пятимесячная Маринка вкусно зачмокала.
- Я бы и сам, дорогая. Зря встала.
Жена улыбнулась:
- Что сам - накормил бы?
Барановский поцеловал ее.
- Заработался.
- Пора спать.
- Еще немного, дорогая.
Она пристально взглянула на мужа.
- Ты что-то скрываешь от меня.
- Почему? - как можно беззаботнее удивился Владимир. Он ничего не сказал жене о случившемся, боялся тревожить ее.
- Ты что-то скрываешь, - уверенно повторила Паулина.
Барановский склонился над кроваткой сына, заботливо поправил одеяло.
- Вовсе большой стал.
- Седьмой год. Что случилось?
- Ничего. Просто дела.
Он вышел из детской.
"Из вышеизложенного, Ваше высокопревосходительство, изволите усмотреть, что не будучи поддержан в настоящее время правительством, я принужден буду предоставить другим плоды своих неустанных трехлетних работ, и именно в то время, когда результат этих трудов так близок".
Расписавшись, Барановский поставил внизу дату: "7 февраля 1875 г." Но, взглянув на стрелки часов, лежавших на столе, переправил число 7 на 8.
Когда последняя страница была переписана набело и указано имя адресата - "Его высокопревосходительству Александру Алексеевичу Баранцову", забрезжил холодный рассвет.
Ложиться не имело смысла. Осторожно, стараясь громко не плескаться, он умылся. Студеная вода придала бодрости.
Часы в столовой глухо пробили восемь раз. Еще рано, но дома не усидеть. Он оделся, бесшумно притворил за собой дверь и вышел на улицу.
Сонный извозчик с готовностью подтянул вожжи, но Барановский махнул рукой: "не надо".
У церкви св. Самсония он повернул направо, вниз. Медленно двинулся по загруженному, захламленному берегу Большой Невки.
По мосту, стуча по деревянному настилу, двигался взвод гвардейцев Семеновского полка. Взгляд Барановского равнодушно скользнул по нарядной форме кавалеристов. Нет, его никогда не прельщала военная служба. С детства познал он единственную, всепоглощающую страсть к технике, к изобретательству. "Кровь - не вода!" - горделиво похвалялся отец... Непрерывные поиски нового, проект за проектом. И так же, как у отца, постоянная нехватка средств на осуществление задуманного.
Петербург - столица России, а куда ни взгляни - чужой дым чужих заводов. Нобель, Лесснер, Феникс, Макферсон, Сименс и Гальске, Американская резиновая компания...
Барановский долго стоял, облокотившись на деревянные перила наводного Литейного моста, смотрел на молчаливую, по-зимнему пустынную, Гагаринскую пристань.
Вот и угол Сергиевской и Моховой. В красивом доме - штаб-квартира генерал-фельдцейхмейстера.
Управляющий делами артиллерийского комитета полковник Шпицберг немного подбодрил:
- Полагаю, что Александр Алексеевич поможет.
...11 февраля генерал-адъютант Баранцов подписал рапорт на имя военного министра. На восьми страницах четким каллиграфическим почерком пересказывалась записка Владимира Степановича Барановского с подробными пояснениями. В рапорте подчеркивалось, что если бы заготовление всех предметов с самого начала производства опытов над скорострельными пушками велось обычным порядком с соблюдением всех формальностей, то дело шло бы значительно медленнее, а расходы составили не меньшую сумму. Кроме того, генерал считал вполне справедливым испросить через министра царского соизволения на выдачу господину Барановскому единовременно трех тысяч рублей сверх суммы, необходимой на покрытие долга заводчику Нобелю, считая это не вознаграждением за изобретение, а уплатой за произведенные в течение нескольких лет работы по поручению правительства.
Выслушав доклад Баранцова, граф Милютин, беззвучно барабаня пальцами по столу, спросил:
- А не обидим ли мы господина Нобеля?
Баранцов ждал этого вопроса. Ему и самому не хотелось огорчать компаньона своего зятя, но он мог с уверенностью заявить, что, кроме Барановского, решить проблему скорострельных пушек сейчас некому. Оставить без поддержки изобретателя - означало погубить столь многообещающие результаты, известные самому государю.
- С Нобелем все будет улажено. Его ожидает заказ на крупную партию шрапнелей и двухстенных гранат.
Чувствуя молчаливую поддержку и одобрение, Барановский продолжал:
- Полагаю справедливым, Дмитрий Алексеевич, отметить многолетнюю деятельность Людвига Нобеля на благо царя и отечества.
И против этого министр не возражал, но:
- С награждением надо повременить, добрейший Александр Алексеевич.
Баранцов понял: неловко просить у государя сразу две награды за одно изобретение.
Ровно через два месяца, 11 апреля 1875 года, по ходатайству товарища генерал- фельдцейхмейстера заводчику Л. Нобелю был пожалован орден святой Анны второй степени.
Похвалившись наградой, Нобель насмешливо сказал Барановскому:
- Как видите, столь желанные вами вознаграждения и орден достались мне. Вам же - лишь небольшое жалованье по тысяче рублей за год и того меньше. Впрочем, - Нобель тихо засмеялся, - это все-таки ощутимее, чем бриллиантовый перстень, подаренный вам за скорострелку.
- Вы упустили самое существенное, господин Нобель, - гордо ответил Барановский. - Честь. Отныне честь изобретения скорострельной пушки принадлежит моей Родине, России!