Владимир  Барановский  

Илья Миксон

Глава III

Трудный замысел

 

2. Будущий помощник

 

   В отцовской квартире на Большой Миллионной Барановский застал гостей: академика Никитенко и молодого человека,  своего двоюродного брата. Академик, степенный и разговорчивый старик - ему самому малость не доставало до семидесяти пяти, - предавался воспоминаниям.
   - Да-с, батенька мой, - говорил он надтреснутым голосом, обращаясь к молодому человеку, щуплому, однако ж, чувствовалось, физически крепкому, с быстрыми точными движениями, - ваш покойный отец был одним из старинных друзей моих.
   Владимир уже не однажды выслушивал рассказ Никитенко о своем покойном дяде Викторе Ивановиче. Дядя прослужил в министерстве внутренних дел четверть века и вынужден был уйти в отставку из-за пустячного случая. В последнее время он был начальником счетного отделения. По вине писца в денежной ведомости была пропущена одна из десяти сумм, но итог поставлен верно. Дядя, не заметив ошибки, подписал злополучную бумагу и представил ее министру. Тот обнаружил пропуск и возмутился. Он грозно и резко спросил начальника отделения:
   - Как это случилось?
   - Ошибка произошла от торопливости, ваше сиятельство.
   - Я не признаю на службе ни торопливости, ни ошибок.
   На третий день дяде велели подать в отставку. Он взмолился:
   - Помилуйте! За что же? В отставку, прослужив безукоризненно двадцать пять лет! У меня восемь душ на попечении.
   - Воля министра должна быть исполнена, - холодно ответил директор.
   Дядя решился идти к министру. Тот пришел в ярость:
   - Что?! Вы еще сопротивляетесь? Знайте, что мне всегда и везде повиновались. Ступайте и подавайте в отставку или я вас выгоню!
   Дядя оказался в ужасном положении. Никитенко говорил? "Он был не беден, а нищ". Никитенко помог бедняге устроиться в контору по Демидовским делам. Позднее дядя переехал с семьей в Москву "навсегда", как он заявил. Однако год спустя вновь возвратился в Петербург, поселился в отдаленной части города, в Галерной Гавани, где в полуразвалившемся домике устроил кожевенную фабрику по выделке овчин каким-то особенным, собственного изобретения способом. Рядом с его жилищем случился пожар, и дядя. помогавший гасить, простыл на сквозном февральском ветру. Поначалу он и слышать не хотел о докторе, а когда тот пришел, было поздно.
   За день до похорон дяди Владимир видел академика в убогом доме Галерной Гавани. В беднейшей и неопрятной комнате на столе, покрытом церковным покрывалом, лежал покойник.
   Барановский приехал с младшим братом.
   Никитенко пробыл недолго. Он с трудом скрывал брезгливость, вызванную в нем нищенской обстановкой. Пахло топленым воском и сырой кожей. Никитенко беззвучно всплакнул и торопливо укатил. Барановского тогда поразила брезгливость Никитенко. Ведь сам он, известный литературный деятель, академик, происходил из крепостных мужиков. Волю выхлопотали ему Жуковский и Рылеев.
   Никитенко сказал, не то осуждая, не то поощрительно:
   - Да, к сожалению, Виктор Иванович был одним из тех людей, которым предназначено стоять одиноко и вообще быть мало оцененным. Это был человек очень умный с оригинальным взглядом на вещи. Его философские идеи поражали смелостью... А какой честный, благородный, но, - Никитенко покачал белой головой, - упрям был!..
   - Как малороссийский вол! - вставил отец.
   - Вот именно, Степан Иванович! Вот именно! Свои мнения покойный защищал с упорством фанатика, верующего в непогрешимость своих основных начал!
   "Может статься, что и я всего лишь упорный фанатик в своем упрямом стремлении создать новую артиллерию?" - невесело подумал Барановский. И как бы в подтверждение его мыслей отец горделиво воскликнул:
   - Кровь - не вода! Мы все такие, Барановские!
   Никитенко с печальной назидательностью проговорил:
   - Многие очень хорошо знают науку жизни, но им незнакомо искусство жить, и они очень дурно, то есть несчастливо живут.
   - Александр Васильевич, три производных единого слова жизни в одной фразе!
   - Старею, Степан Иванович, старею, мой друг, - вздохнул Никитенко. - Вот повидал вас, побеседовал и - пора на отдых, устал.
   Владимир помог ему подняться с кресла. Никитенко ласково притронулся к его руке.
   - Совсем мужчиной стал. А я ведь помню тебя мальчиком. В каком году вы заходили ко мне перед поездкой в Париж?
   - В... в пятьдесят восьмом, - вспомнил отец.
   - Да, да. Помнится еще, ехали вы заказывать вагон по своему проекту для духовой железной дороги. Это сколько же тебе тогда было, Владимир?
   - Двенадцать. Сейчас двадцать шестой на исходе.
   - Летит, летит время... Петр Викторович, - Никитенко взглянул на молодого человека, - если какая помощь понадобится, всегда готов удружить сыну доброго друга моего.
   - Премного благодарен вам, - поклонился кузен.
   После отъезда Никитенко отец весело сообщил о своей удаче с проектом среднеазиатской железной дороги. Он много ездил и как чиновник особых поручений при государственном контроле, и как главный инспектор училищ Западной Сибири. Правда, уже пятый год, как отец вышел в отставку, но, неугомонный, он и поныне фактически служил как причисленный к министерству путей сообщения.
   - Рельсовый путь от Оренбурга протянется через Ташкент и Самарканд к верхнему течению Аму-Дарьи. Это будет дорога мира! Генерал Безносиков и туркестанский генерал-губернатор заинтересовались моим проектом. Я направил им копию записки, представленной министру. Господин Бобринский уже докладывал государю. Государь отнесся благосклонно. Очередным моим проектом будет великий путь через Сибирь! От Оренбурга на Минусинск, Верхне-Удинск, Хабаровск, Владивосток, незамерзающий залив Посбет!
   - Отлично, отец. Но не постигнет ли эти проекты участь проекта Уральской железной дороги, от Саратова по западному берегу Урала? - недоверчиво спросил Барановский.
   Отец сразу потускнел, затем разразился негодованием:
   - Не в одном правительстве нет такой односторонности во взглядах на государственные нужды и интересы! Просто возмутительны лицемерные речи ораторов, которые стараются мнимыми экономическими и финансовыми соображениями маскировать закулисные побуждения, свои частные, корыстные интересы. Удастся кому-либо из влиятельных лиц выхлопотать концессию на постройку железнодорожной линии, проходящей через его имение или его заводы, и вот эта линия уже провозглашается крайне необходимою для  процветания целого края, для развития промышленности!.. И так далее и прочее-прочее. Досадно и прискорбно.
   - Сказывают, - заметил кузен, - под именем своего адъютанта капитан-лейтенанта первого ранга Семечкина Луганский горный завод намерен приобрести сам великий князь Константин Николаевич, а также через другого адъютанта своего завладеть концессией на железную дорогу от Кривого Рога до Луганска.
   - Вполне возможно, - раздраженно сказал отец. - Великому князю  надобны великие деньги. А вы отчего интересуетесь концессиями? - он вдруг повернулся к племяннику. - Тоже хотите счастья попытать?
   - Полноте, дядя. Откуда мне капитал иметь?
   - А вдруг отыскался бы? - прищурился Владимир.
   - Сумел бы в оборот пустить, - твердо сказал Петр и добавил с обезоруживающей откровенностью: - Завод устроил бы. Очень я к технике привержен.
   - Он ведь тоже изобретениями заражен! - одобрительно сказал отец.
   - Вот как? - Владимир улыбнулся двоюродному брату. - Завод предложить пока не могу, а от помощи не откажусь. От мамы ничего нет? - спросил он отца.
   - Нет.   
   Лицо отца приобрело озабоченный вид, и Барановского поразило обилие морщин. "Шестой десяток, не шутка". И почему-то совсем уже некстати подумалось: "Мне так и не дожить до таких лет".
   - Что у тебя новенького? - прерывисто вздохнув, спросил отец. - Ты, помнится, задумал какую-то необыкновенную вещь.
   Владимир и сам хотел поговорить с отцом, поделиться своими сомнениями и творческой тревогой. Отец мог подсказать или натолкнуть на нужную мысль.
   - Н-да, - проговорил Степан Иванович, выслушав сына, - действительно, нужны новые принципы.
   Он ходил в задумчивости по кабинету. Вдруг остановился, одухотворенные глаза его, еще очень живые и яркие, блеснули счастьем находки.
   - Орудие должно делать автоматическим!
   Барановский наклонил голову, чтобы не выдать улыбки. Сейчас отец нарисует фантастический проект.
   - На что более всего расходуется время? На подноску боеприпасов и заряжание. Следовательно, заряжание необходимо автоматизировать. Каким образом?
   Старый профессор излагал свой только что рожденный проект, как будто у него все было обдумано, задавал вопросы и сам отвечал на них.
   - Первый путь. К орудию приложены два конвейерных транспортера. Левый подает снаряды, правый - пороховые заряды. Прислуге остается последовательно втолкнуть в ствол снаряд и заряд. Грохочет выстрел...
   - ...и орудие откатывается назад, разрушая хитроумные транспортеры, - закончил Владимир.
   - Ах, это я и упустил, - подосадовал Степан Иванович.
   - Но, допустим, сие устранено. Какая сила приведет в действие транспортеры?
   - Возможно применить баллоны со сжатым воздухом, пружины... Да, пружины! Их сжимают специальные рычаги, соединенные с лафетом подобно скрывающимся установкам Монкриффа.
   - Ты забываешь, отец, что проект Монкриффа касается орудий стационарных, и цель их - укрыться после выстрела от огня противника.
        Степана Ивановича не просто было загнать в тупик. Идеи рождались , как грибы.
   - Эврика! Использовать давление пороховых газов, как предлагал Генрих Бессемер. Его проект предусматривал автоматическое открывание затвора.
   - Проект остается проектом, хотя и был запатентован. Автоматическое орудие - вещь чрезмерно сложная, капризная и дорогая. Да и прислуга к ней нужна грамотная, а наши солдаты - вчерашние крепостные мужики, кресты заместо подписей ставят.
   Владимир стал застегивать сюртук.
   - Мне пора, отец. Паулина заждалась.
   - Что Володенька, совсем, наверное, молодец? - спросил Степан Иванович о внуке, сделав вид, что не расслышал имени невестки. Он не любил ее, считая виновницей разрыва своего творческого союза с сыном, и вообще находил, что Владимир рано сковал себя супружескими цепями.
   - Ты бы заехал к нам, - осторожно предложил сын.
   - Некогда, - поспешно отказался Степан Иванович. - Вот мать воротится из Москвы, тогда уж как-нибудь... Да. А над твоей загадкой я еще подумаю, Владимир.
   Кузен вызвался проводить Владимира.
   Они вышли на набережную Невы.
   - Ко мне через Литейный ближе, -  пояснил Барановский, заворачивая налево.
   - Сказывают, проектируется Литейный мост сделать каменным? - спросил Петр.
   - Да, плашкоуты - вещь ненадежная, особенно здесь, где так часты наводнения. Штормовой ветер срывает наплавные мосты, как баржи с якорей.
   - При хорошем якоре и большой корабль устоять может.
   Владимир вдруг замедлил шаг и не ответил. Кузен тактично не нарушал затянувшееся молчание.
   "При хорошем якоре и большой корабль устоит... Да, верно". Барановский взглянул на реку. На подступах к Литейному мосту несколько судов и барж готовились в путь: скоро ожидалось разведение моста. Двухмачтовый бриг с наполовину убранным парусом на фок-мачте стоял на якоре. Парус выгнулся и дрожал от напряжения, но прочная цепь надежно удерживала бриг на месте.
   "Сильный ветер, дуя на большой корабль, развивает своим давлением силу, сравнимую с той, какая достаточна, чтобы выбросить из дула пушки тяжелый снаряд, следовательно... А что, если..."
   - Петр Викторович, - Барановский порывисто сжал руку кузена, - это же идея! Для ускорения стрельбы надобно упразднить сильный откат орудия после выстрела. Почему же не устроить так, чтобы станины лафета несли для пушки ту же службу, какую для корабля несут якорь и канат?
   - Справедливо, Владимир Степанович.
   Издали от моста донесся звук колокола. Барановский окликнул извозчика.
   - Прощайте. Надеюсь, мы еще встретимся.
   - Дела, как плашкоуты моста, разводят нас по разным берегам.
   - Однако же лишь на время, кузен. Буду ждать.

 

предыдущая страница

к оглавлению

следующая страница