(продолжение)
Разбуди меня
Повесть
Виктория Ионова
Рисунки А. Борисенко
Нине стало скучно. С собой брат ее не берет, говорит, что маленькая. Но какая же она маленькая, она большая...
- Бабушка, давай в камешки хоть поиграем? А то ты все то варежки вяжешь, то огурцы солишь. А мне скучно.
- А ты делом займись. Ну-ка, принеси мне укропу и смородиновых листьев. Смородину бери там, около родничка, - бабушка показывает дальний угол огорода, прилегающий к усадьбе Наймушина. - Я пойду на Обь за водой. Приду, чайку попьем с медом.
Бабушка пьет чай только из речной воды. Вкус, говорит, другой. Девочка набирает целую охапку укропа, относит во двор, кладет на стол. Теперь можно пойти за смородиновыми листьями, а заодно пощипать ягод. Там уже много спелых. Варенье все равно варить не с чем, сахару нет. Бабушка, правда, сушит ягоды в печке, но они не такие вкусные, как свежие.
Ягоды лопаются на зубах, наполняя рот терпким кисло-сладким душистым соком.
С соседней усадьбы доносятся разговоры. звон посуды, музыка. Нина приникает глазом к щелочке в заплоте. Под развесистой липой стоит стол с блестящим самоваром, неподалеку на толстом чурбаке граммофон, труба выгнута и раскрыта в Нинину сторону большим цветком, оттуда слышится что-то малопонятное и гнусавое. Усатый офицер, звеня шпорами начищенных сапог, прохаживается по дорожке. Наймушин угодливо протягивает офицеру портсигар, зажигает спичку.
- Бл-дарствуйте, - выдыхает вместе с дымом офицер. - А это идея?.. Сегодня же и проведем облаву. Проверим все: бани, погреба, сеновалы... Кого-нибудь еще выловим... Надо показать населению, что контрразведка не дремлет.
Опрометью бросается девочка от заплота. Она хочет бежать к раненому, но тут вспоминает, что если бы не рана, он давно бы ушел к партизанам. Ей хочется заплакать от бессилия, но она упрямо стискивает зубы. Надо скорее разыскать бабушку.
Звонко цокает щеколда на воротах. Девочка вздрогнула. Но в образовавшуюся щель просунулась взлохмаченная голова брата. Волосы торчат в разные стороны, синие глаза горят. щеки раскраснелись.
- Где бабушка? - Толя не решается войти.
- По воду пошла, - отвечает сестра и шепотом добавляет: - Ты один?
- Ну... - брат вваливается во двор, рубаха на нем располосована от ворота до подола. - Вот рубаху бы зашить, - он торопливо снимает ее и кладет на завалинку и только тут замечает, что сестра испугана. - Ты чё, Нин? Чё случилось-то?
- Чего, чего. - шепчет девочка. - Тише, - она оглядывается на соседский двор. - Облаву собираются делать, - Она теребит край фартучка, - эти, контр-ры... контр-разведчики.
- Облаву? Откуда ты знвешь? - брат хватает сестру за руку и недоверчиво смотрит на нее.
- Я смородину собирала, то есть листья для огурцов, и услышала... случайно... - Нина потупилась.
- Случайно или не случайно, все равно ты молодец! Идем!
- Куда?
- На кудыкину гору... - брат срывает с веревки непросохшую рубашку, напяливает ее.
Оглядываясь, вдоль заплота пробираются они к бане. Отпирают дверь, несколько секунд стоят, привыкая к полумраку предбанника. Толя осторожно стучит в дверь, ведущую в парилку. шепчет:
- Дяденька раненый, а дяденька раненый. Вы нас не бойтесь. Мы свои. Отоприте нам, надо поговорить.
- О чем это поговорить? - доносится глуховатый голос, но дверь распахивается. Раненый сидит в углу на лавке, в руке у него веревка, привязанная к дверной скобе.
- Ну, заходите, свои люди, - он улыбается. Что у вас за дело ко мне? - морщась, он поправляет неловко лежащую ногу. Нина бросается, чтобы помочь, но он отстраняет девочку. - Не надо, я сам...
Толя сбивчиво рассказывает раненому в чем дело. тот хмурится, потом говорит задумчиво:
- Эх, хотя бы гранату...
- Гранату... - Толя чешет в затылке. - Гранату это... можно, но на крайний случай, - солидно продолжает он. - На крайний случай, если уж поймают.
- Толя, а чего у тебя просил Васька за гранату?
- Васька-то... а это... - мальчик мнется. Это... медальон бабушкин.
- Ну и возьми, возьми. Отдай ему медальон. Бабушка простит, бежим скорее, - и ребята выскакивают из бани, а раненый грустно смотрит им вслед.
В горнице Нина вываливает на стол содержимое бабушкиной шкатулки. Трясущимися руками разыскивает в груде медных и серебряных монет бабушкин золотой медальон на тонкой витой цепочке.
- Вот, - протягивает она брату безделушку. - Беги скорее, а я за бабушкой.
Брат вылетает со двора и мчится в другой конец улицы к Зубовым, а Нина торопится навстречу бабушке. Но та уже идет к дому.
- Баба Саня, бабуленька, - встречает ее внучка. - Они хотят облаву сделать, - и с пятого на десятое перессказывает бабушке все, что услышала.
- Господи, - бабушка крестится. - Вояки... С ранеными воевать начали. Что ж придумать-то? Может, все обойдется. А стемнеет, мы бы его на заимку отправили. Попрошу у Винокурова лошадь, будто за картошкой... О, господи, какая ж картошка в начале августа. А, - она останавливается, - за сеном. Коровешку-то сколь времени не пастили. А Толька-то где?
- Баба Саня, ты не ругайся. Он за гранатой к Ваське Зубову побежал, - понизив голос, говорит девочка.
- За какой еще гранатой?
- Бабуленька, дяденька раненый сказал: "Эх, мне бы гранату". Ну, Толя и побежал за гранатой. Я ему твой медальон отдала, чтоб поменяться.
- Еще не легче! - бабушка от неожиданности села на крыльцо. - Мать честная... Еще не лучше! Ну, не идолы ли?
- Баба Саня, что тебе дороже - раненый или какой-то медальон? - хмурясь, спрашивает девочка.
Бабушка притягивает внучку к себе и шепчет:
- Да разве мне медальона жалко? Это пустяк, безделица! Не к добру эта граната, не к добру! Чует мое сердце, чует! - По щекам бабушки катятся слезы. Приложив руку козырьком, она смотрит из-под ладони на солнце. - Впервой я белому дню не рада. Уж хоть бы скорее стемнело.
Бабушка пытается взяться за дела, но все валится у нее из рук. Наконец она не выдерживает, бросает все, берет ведра и идет на ключ. Вдвоем с Ниной они носят с ключа воду. Помогают раненому выбраться в предбанник, бабушка растапливает каменку. Дым валит в дверь клубами, но раненому он не мешает. Тот лежит возле отдушины, почти высунув голову в заросли крапивы.
Пробираясь огородами, наконец-то вернулся Толя.
- Вот, - он выложил перед раненым две гранаты. - Только это, мы договорились, на крайний случай, ладно? - мальчик присел перед раненым на корточки. - А как вас зовут?
- Что, хочешь в поминальник записать? Не надо, я неверующий, а верящий. Верю в лучший исход, - улыбнулся раненый.
- Да не в поминальник, а просто... надо же нам познакомиться.
- Ну, если так. Ефимом Ивановичем меня зовут.
- А наш папка тоже Ефим, только Петрович, - обрадовался мальчик.
- Знаю, я с твоим батькой в одном полку был на германской. Лихой мужик. Ты, видно, в него - смелый парень. - Ефим Иванович похлопал мальчика по плечу. - А все же будь осторожнее.
- А где он, папка наш? - взволнованно спросил Толя.
- Не знаю. Наверное, где Громов, там и он. В последнем бою мы на Шелаболиху пробивались. А мне не повезло. И вам могу навредить.
- Нам-то что? - мальчик шмыгнул носом. - Ну, выпорют шомполами да отпустят. А может, вам в картошку спрятаться, а?
- Да что-нибудь придумаем. Не волнуйся, - снова блеснул он белозубой улыбкой. Но мальчика эта улыбка не успокоила.
В баню, тяжело дыша, вошла бабушка.
- Ну, дождалися. Давайте-ка, ребятишки, в избу, а ты, Ефим Иванович, ползи в картошку. Куда больше-то спрячешься? Некуда, милый. ты уж прости меня, старую, - бабушка погрозила кулаком солнцу. - У-у, светит, когда не надо. Эх, если бы сделалася вмиг черная ноченька!
Раненый перевалился через порог бани и, прижимая к себе гранаты, пополз меж картофельных борозд. Его не стало видно, только колыхалась , отмечая его путь, ботва.
- Пошли, пошли, - бабушка. тревожно озираясь, подталкивает ребятишек к дому. - Неча на огороде торчать. Счас налетят окаянные.
Во двор влетела запыхавшаяся от быстрой ходьбы мать.
- Где он?
- Да в картошку уполз. Куда больше.
- Найдут ведь, - мать кусала губы. - Не прощу себе, что не уберегла, коли найдут. Он ведь сейчас что дите малое.
- Об своих подумай, - бабушка подтолкнула ребятишек к невестке. - Об них вот подумай. Не дай господи, сиротами останутся... Бог даст, обойдется... - она не успела договорить, как в ворота заколотили прикладами.
- Открывайте, показывайте, кого прячете?
- Да ведь не заперто, чего колотитесь? - крикнула мать.
Ворота распахнулись.
- Всем стоять на месте, - скомандовал офицер, что квартирует у Наймушина. - Обыскать, - махнул он рукой.
- Посторонися, мамаша, - солдат открыл крышку колодца, глянул вниз.
- Чертовка тебе мамаша, - проворчала бабушка.
- Обыскать сеновал, баню, погреб. Хозяюшка, - офицер притворно вежлив. - Где у вас погреб?
- Да вот, все ведь на виду, - мать показала дверь погреба, выкопанного подле навеса. - Дрова тоже перекидывать будете? - с издевкой спросила она.
Надо будет и перекидаем, а вы поосторожней с р-р-разговорчиками, - голос офицера звенит металлом.
- Ничего не нашли, ваш благородь! - докладывают солдаты, вернувшиеся из бани. Видно, что эта работа им совсем не по вкусу и делают они ее не очень старательно.
Обшарив сеновал и погреб, они вываливаются в ворота и вскоре слышно, как они колотят в следующий заплот.
Семья еще долго стоит молча, потом, облегченно вздохнув, бабушка крестится.
- Пронесло... - но настроение все равно у всех подавленное.
- Вечером отвезу его на заимку. Вот только где коня взять? Хоть каку-нибудь клячонку, - мать озабоченно теребит концы косынки. - Соседушка уж больно у нас нехорош. Да уж коли начались облавы, будут теперь шарить по дворам. Делать-то им больше нечего.
К вечеру бабушка выпросила у Винокурова коня. Дождавшись темноты, мать уложила Ефима Ивановича на телегу, накрыла старым рядном, и телега мягко выкатила в сторону заимки.
В избе стало тихо и тревожно. Бабушка, затеплив коптилку, снова взялась вязать носки. Нина прилегла на лежанку и задремала. Толя, набегавшись за день, сопит на печке. Только слышно, как потрескивает фитилек и позвякивают спицы.
Девочка иногда открывает глаза, вглядывается в черное окно, смотрит на бабушку и снова смыкает тяжелые веки. А бабушка напряженно прислушивается.
... Далекий выстрел прозвучал в тишине городка. Бабушка вздрогнула и перекрестилась на темное окно. Губы ее неслышно шептали что-то. Некоторое время все было тихо и, когда бабушка успокоилась, снова принялась за вязание, в той стороне, куда уехала мать. грохнул взрыв и тотчас же второй.
Толя поднял от подушки взлохмаченную голову.
- Ба, это где?
Бабушка схватилась было за шаль. накинула ее, рванулась к двери. Оглянувшись, увидела растерянных и испуганных ребятишек и, вхдохнув, вернулась. Села на лежанку.
- Спите, внучатки, спите. Это возле мельницы.
Взрывы донеслись со стороны Родинской переправы, но дети не возражали бабушке. Никак не верилось, что с матерью может случится плохое.
Когда рассвело, в ворота снова заколотили.
- Открывайте, не то снесем забор.
- Господи! - бабушка заговорила сама с собой. - Не допусти, господи, поругания над малыми детушками, - и зашептала им: - Лежите, а коли спросят, где мать, скажите: "Не знаем. Вечером поехала за сеном. А потом мы уснули". Поняли? - бабушка пошла отпирать, потому что ворота под ударами прикладов и сапогов жалобно заскрипели.
- Чего ломитесь ни свет ни заря? Ить всего-то щеколду откинуть надо, - бабушкин голос донесся со двора.
Нина все-таки поднялась и натянула на себя платьице. Ребятишки прислушивались к разговорам.
- Посторонись, бабка, обыск будем делать.
- Уж чего у нас искать?
- А невестка-то твоя где?
- По сено поехала на заимку. Да, видно, где-то ваши ее перехватили.
- Какие еще наши? А ваши тогда кто?
- Наши-то, - бабушка усмехнулась. - А все равно кто. Лишь бы жить не мешали, обысков не учиняли у немощных стариков да не пугали детей малых.
- Так по сено, говоришь, невестка твоя уехала?
- По сено, по сено, милый. Все честь по чести - пропуск от властей. Все как надо.
- А гранаты откуда у ней, а? Говори, старая ведьма!
- Каки еще гранаты? Чё, ты, милой, буровишь-то? Откуда у нас гранаты? Мы ж не партизаны каки, а честны граждане.
Пока офицер разговаривал с бабушкой во дворе, солдаты перерыли все в горнице. Вытряхнули сундук, пропороли штыками перину и подушки. Даже картошку из чугуна вывалили посередь избы. Хорошо, что бабушка воду с нее вечером слила. Не найдя ничего подозрительного, они выпили топленое молоко, а корчажку шмякнули об пол.
Нина вздрогнула, а Толя сжал худые пальцы в кулаки. Сестра схватила его за руку.
- Толик, не надо!
- А чего они, - мальчик швыркнул носом, и сестра увидела в его глазах слезы.
Солдаты вышли во двор, за ними за ними следом кинулись ребятишки. Офицер все еще допрашивал бабу Саню.
- Ты, бабка, не финти, говори прямо, в партизаны ушла невестка?
- Что я те барышня, чтоб финтить? Не знаю где. А поехала на заимку за сеном, уж как тебе еще втолковать? Вроде ты русский, а русского языку не понимаешь! Коровешка-то не спрашиват кака власть, а ить не пастили ее столь времени.
Обескураженный спокойствием старухи, офицер приказал:
- Рябчиков! Шабалин!
- Есть! - вытянулись перед ним солдаты.
- Останетесь здесь засадой. Как появится невестка, тащите ко мне.
- Слуш-ссь! - солдаты нескладно щелкнули каблуками.
...Так поселились в избе чужие люди. Они по очереди спали на широкой лавке под окном. Продымили всю избу махоркой. Толя, рассерженный их вторжением, старался поменьше быть дома. Даже спать хотел на сеновале, но бабушка не разрешила. Запихнув за пазуху ломоть хлеба и вырыв на огороде пяток молодых картофелин, он убегал с Васькой Зубовым на Каменку.
А Нина с того дня забыла про подругу и игры. Она боялась оставлять бабушку одну.
На третий день возле дома остановилась пролетка. С козел спрыгнула кухарка Винокурова Таисия Глушакова. Смело звякнула щеколдой и вошла во двор.
- Баба Лександра, а баба Лександра, где ты? - в избу она заходить не стала.
- Чего тебе? - бабушка вышла на крыльцо, неприветливо глянула на Глушакову. - Чё орешь, как оглашенная? Чё надыть?
- Чё, чё. Лошаденку-то не вернули. А ведь божилась, старая, что через день вернешь.
- Где же я те возьму лошаденку-то? Вот Алька воротится, и отдадим.
- Твоя Алька, может, и не вернется. Зазимует тама на заимке у партизан.
- Ты болтай, да не забалтывайся, девонька. Больно говорлива.
- Ладно, бабка. Вот что, милая, - она прищурилась. - Смилостивилась моя хозяйка. Согласна за коня твою коровешку принять.
- Это за клячу-то мосластую - корову? Да как у тебя глаза от стыда не лопнули? - бабушка задохнулась, перевела дыхание и гневно продолжала: - А детишек чем поить-кормить? Не дам Красулю, не дам! - кинулась к хлеву, загородила собой тесовую дверь.
Кухарка подхватила юбки, крутанулась и вышла со двора. Вернулась она в сопровождении кучера. Тот наматывал на кулак толстую веревку. Краснолицый сытый мужик легко оттолкнул худенькую бабушку, молча вошел в хлев и вскоре выволок оттуда на веревке корову. Красуля упиралась всеми четырьмя копытами и мотала головой, пытаясь сбросить с рогов веревку. Тогда Глушакова выломала из черемухового куста батог и стала нахлестывать ревущую упирающуюся корову батогом.
Баба Саня смотрит вслед Красуле, и по морщинистым щекам ее катятся слезы, а губы шепчут: "Будьте вы прокляты, душегубцы. Отольются вам еще наши слезы. Не вечно кровь нашу пить будете. А ты, - бабушка подняла лицо к небу, - Ты-то, господи, куда смотришь, что допускаешь? Бабушка, увидев испуганные глаза внучки, опомнилась, но не перекрестилась, как делала всегда в трудные минуты, а устало проговорила: - Увели кормилицу. Увели...