Вадим Фролов
Рис. И.Харкевича

Начало дружбы

   Бати дома не было. Мама сказала, что к нему зашел Александр Степанович - дядя Саша. Они долго говорили, потом папа наскоро пообедал и ушел. Сказал, что придет поздно. Мама была ужасно расстроена. "Что за работа такая, - говорила она, - ни днем, ни ночью, ни в воскресенье покоя нет". А тетка Поля перекладывала свои покупки и поддакивала ей: "А что я говорю, да я давно говорила, да я все время твержу..."
   Я разозлился.
   - Работа как работа! - сказал я. - Как бы вы это все без милиции обошлись?
   Я вышел к девчонкам - они в коридоре стояли, не захотели в квартиру заходить. Пожалуй, и лучше, что не зашли.
   - Вот такие дела, - сказал я им. - Может, пойти батю поискать?
   Татьяна пожала плечами.
   - Ну, ладно, - сказал я. - Вечером с ним поговорю.
   - Надо бы Веньку поискать, - сказала Татьяна.
   - Я поищу, - сказал я.
   - Где? - спросила Маша.
   - Есть у меня одна идея. Поспрошаю кое-кого.
   - Только ты... осторожней, - сказала Маша и отвернулась. Интересно, за кого она боится - за Веньку или ... за меня?
   Они ушли.
   В комнате мама и тетя Поля о чем-то спорили, но, как только я вошел, сразу замолчали. Мишка гулял с Повидлой, а Ольга спала без задних ног; умоталась по магазинам, наверное. Я спросил у мамы, что пообедать, хотя есть мне совсем не хотелось. Через силу затолкал в себя пару котлет.
   О чем, интересно, дядя Саша с батей говорил? Компот мне уже совсем в горло не полез, и я направился к дяде Саше. Ни его, ни Гали дома не было. Неужели он бате о нашем разговоре рассказал?
   Я сказал маме, что ухожу, что у меня дело. Она только вздохнула. Я вышел на Моховую. Надо искать Веньку. Где? И я решил найти Фуфлу или Хлястика.
   Фуфлы дома не было.
   - Носит его целыми днями где-то допоздна, - жалобно сказала мне накрашенная женщина, которую я видел в прошлый раз. - Хоть бы занялся чем. Говорит, в футбол играет. А ночью что, тоже играют?
   - Бывает, - сказал я, - при фонарях.
   Я вышел, и ноги понесли меня к подвалу. Сердце екало, но я все же подошел к двери в подворотне и тихонько, а потом погромче позвал Фуфлу. Никто не ответил. Осмелев, я спустился на несколько ступенек вниз и опять позвал. Тихо. Только капли откуда-то падали на бетонный пол. Я вздохнул с облегчением и пошел обратно. Вдруг сзади раздался грохот. Я вылетел на улицу! И только там, отдышавшись на ветерке, я сообразил, что это оторвался кусок штукатурки. Да, Половинкин, слабоват ты еще, чтобы из тебя гвозди делали!
   Нигде я не нашел ни Фуфлы, ни Хлястика. Как назло, когда не надо - все время на них натыкаешься, когда надо - не найдешь.
   Я еще побродил по улицам и пошел домой. И не помню уж, из-за чего вдруг сцепился с теткой Полей. Сперва шуточками, шуточками, а потом всерьез.
   - Вы добрая, - заорал я, - всем помогаете. Даже жуликам помогаете. В тюрьму и то яблочки посылаете. Фигу им под нос, а не яблоки! Милиция вам не нравится! Да?
   - Очумел? - оторопело спросила тетка Поля. - Чего он порет, Люда?
   Я бы еще продолжал орать, но мама села на стул и приложила руки к груди. Я замолчал, накапал ей валерьянки и ушел на кухню. Выпил холодного чаю. Потом завалился спать. До завтра. Странно, но заснул я сразу и не слышал даже, когда пришел отец.
   Такое длинное было воскресенье.
   А утро началось с подарочка. Хор-рошего подарочка! Я проснулся и посмотрел на часы. Еще минут пять можно полежать. Но тут же вскочил. Ты когда-нибудь начнешь серьезную жизнь, Половинкин?
   Раз! - и я одет. Два! - и одеяло с Мишки полетело на пол. Три! - и Ольга, похныкивая, застилает постель. Четыре! - и Мишка несется с Повидлой по лестнице. Пять! - и Ольга, уже умытая, ставит чайник на стол. Шесть! Шесть... и в кухню выходит батя.
   Я посмотрел на него. Под глазом здоровенный фонарь, на правой щеке крест-накрест широкий пластырь. А на лбу - через весь лоб - огромная ссадина.
   Правя рука у него была в кармане, глубоко-глубоко, а глаза хмурые и смотрел он на меня как... на чужого. И на скулах ходят тяжелые желваки.
   - Выйди, Ольга, - говорит он почему-то тонким голосом.
   Ольга испуганно выходит из кухни.
   - Чт-т-то с тобой? - спрашиваю я.
   Он молчит и как-то странно смотрит на меня. Потом медленно, как будто ему очень трудно, говорит:
   - Наверно, я виноват, что обращал на тебя мало внимания. Наверно, виноват, что ничего не знаю о твоих делах. Пусть так, - и он вдруг сильно бьет кулаком по столу. Я даже вздрагиваю, - но как ты посмел молчать?! Почему ты советуешься со всеми, но только не со мной?!
   Я растерялся и от растерянности вдруг сказал, что Венька Балашов вторую ночь не ночует дома.
   - Знаю, - жестко говорит отец. - Без тебя знаю.
   - Батя... а что было? - спрашиваю я.
   Я боюсь смотреть ему в лицо.
   Он хмуро усмехается.
   - Теперь "что было"? А где ты был раньше? - говорит он. - Да, я участковый и должен следить, чтобы во вверенном мне микрорайоне был порядок. А тебе - тебе на все наплевать!
   Мне захотелось реветь. Никогда он так со мной не говорил.
   - Батя, батя... я ведь...
   - Ладно, - вдруг спокойно говорит он. - Сейчас некогда. После поговорим. - И выходит из кухни.
   Минуту я стою у окна, потом тоже выхожу в коридор. Навстречу мне идет дядя Саша с полотенцем через плечо. Он насвистывает и улыбается.
   - Зачем же вы, дядя Саша?.. - говорю я.
   - Что "зачем"? - удивляется он, внимательно смотрит на меня и перестает улыбаться. - А-а, понял. Ты что думал - я такая же рохля, как ты? Да, я рассказал все твоему отцу. Пока ты трясся за свою шкуру и играл в благородство. Рассказал. И то чуть не опоздал. А ты... - он слегка толкнул меня в лоб ладонью. - А ты... нет, ты еще не героическая личность. Далеко не героическая. - И он, отодвинув меня, прошел в ванную.
   - Да что случилось-то?.. - закричал я, чуть не плача.
   Он обернулся.
   - Отец расскажет, если найдет нужным, - сказал он, и дверь ванной захлопнулась за ним.
   Я пошел в комнату. Там охала, ахала и причитала тетка Поля. Мамы не было слышно.
   - Папа... - сказал я.
   Он обернулся.
   - Позвони в неотложку, - сказал он. - Маме плохо. И иди в школу.
   - Я не пойду в школу, - СКАЗАЛ Я.
   - Пойдешь! - сказал он сердито. - Не волнуйся, я сегодня дома.
   ... В вестибюле школы меня уже ждали Татьяна и Маша.
   - Веньки нет, - сказала Татьяна.
   Я молчал.
   - Что с тобой? - спросила Маша.
   Я махнул рукой. Что я буду им говорит?
   - Ты что-нибудь узнал? - спросила Татьяна.
   - Ничего я не узнал, - буркнул я и пошел наверх.
   "Что с тобой, что с тобой". Из-за нее все и случилось, а теперь - "что со мной". Я торчал в коридоре у окна, упершись лбом в стекло. Кто-то тронул меня за плечо. Апологий. Этой-то трясучке чего надо?
   - Слушай, Половинкин... - начал он.
   - Уйди ты, - сказал я.
   - Плюнь ты на этих девчонок, - сказал он. - Я. например, давно решил - будто их и не существует. С ними беды не оберешься. Из-за них все и происходит. Из-за них даже войны начинаются.
   - Троянские? - спросил я.
   - И Троянская, и...
   - Я тебе сейчас такую войну покажу, что ты своих не узнаешь, трясучка несчастная! - заорал я и двинулся на него, но сразу остановился.
   Он стоял передо мной бледный-бледный, опустив руки, и глаза у него были такие, как у Повидлы, когда его несправедливо ударишь. Он посмотрел на меня, потом скривился как-то и тихо сказал: "Эх, ты..." - и ушел. Мне стало совсем не по себе. И тут ко мне подошла Маргарита Васильевна. Она смотрела на меня немного прищурившись. Значит, или сердится, или не понимает чего-то.
   - Сеня, - сказал она очень серьезно, - ты мог бы посмеяться, ну, скажем, над человеком, который плохо слышит, или хромает, или над тем, кто заикается?
   - Н-нет, - сказал я.
   - Я тоже так думаю - сказала она.
   Я готов был сквозь землю провалиться. Значит, она слышала, как я на Аполошку орал. Так, может, он трясется от какой-нибудь болезни?!
   Ох, и тошно мне стало. Добрый-то ты добрый, Половинкин... да какой же ты добрый?! Наверно, правильно говорил дядя Саша. Не о Веньке я беспокоюсь. Венька мне до лампочки. О себе я думаю. Вот ведь в чем дело! О себе. А у Веньки, может... Нет, почему он хуже меня, когда я и сам не лучше?
   Я пошел в класс, сел за парту и написал Апологию записку. "Не сердись!" - написал я и попросил Петьку Зворыкина передать. И смотрел, как записка дошла до Апология. Он развернул ее и прочитал. Некоторое время он не поворачивал головы, но потом посмотрел на меня, и мне показалось, что он улыбнулся. У меня немного отлегло от сердца. И только тут я сообразил, что Апологий-то от меня пересел, а рядом со мной опять сидит Маша. Она шепотом спросила меня:
   - Что у тебя за дела с этим... трясучкой?
   Я хватил кулаком по парте.
   - Что с тобой, Половинкин? - спросил математик.
   - Это нечаянно, - сказал я.
   - Ты что? - удивилась Басова.
   - Не смей его больше трясучкой называть! - сказал я сквозь зубы.
   - Да что с тобой?
   - Не твое дело! И вообще, все у тебя плохие, одна ты хорошая.
   Математик опять посмотрел в нашу сторону, и она промолчала. Только обиженно поджала губы. Ну и пусть обижается. Математик несколько раз прицеливался меня спросить, но так и не спросил - наверно, пожалел. А у меня из головы не выходил батя с разукрашенным лицом, и пропавший Венька, о котором отец что-то и без меня знает, и как там мама?! И еще этот Апологий. Я не заметил, как кончился урок.
   На перемене я сразу подошел к Апологию и громко, чтобы слышали все, сказал:
   - Ты меня извини. Больше этого не будет.
   Ребята удивленно смотрели на нас.
   - Да ладно. Да что там, пустяки... - сказал Апологий.
   - Нет, не пустяки, - сказал я твердо, хотя мне хотелось удрать куда глаза глядят. - И если хочешь, можешь дать мне по морде.
   -  Вот дает! - заорал Петька Зворыкин. - Чего это с ним?
   - Ничего, - сказал я. - Только если кто будет к нему приставать, тот получит! Понятно?
   - Чокнулся, Половинкин! - сказал Матюшин. - Кто ж к нему пристает?
   - Он сам ко всем пристает, - пропищали Зоенька и Юлька.
   - Ладно. Кончили этот разговор, - сказал я и вышел из класса.
   За мной сразу вышли Татьяна и Машка.
   - Ты какой-то странный, Семен, - сказала Татьяна. - Что случилось?
   Машка молчала и только поглядывала на меня искоса.
   Я сказал:
   - Со мной ничего не случилось, а вот с кем-то, может, и случилось.
   - С кем? - спросила Татьяна.
   - С Венькой? - испугалась Басова.
   - Может, и с Венькой, - сказал я.
   - Слушай, Половинкин, - рассердилась Татьяна, - мы друзья или нет?
   - С тобой еще может быть, - сказал я.
   Машка дернула головой, как это она умеет, заложила руки за спину и пошла от нас своей походочкой принцессы. А Татьяна рассвирепела:
   - Пижон ты, Четвертинкин, - сказала она, - хуже девчонки. Ну, чего ты выдрючиваешься?
   - Это я выдрючиваюсь? - медленно спросил я.
   И она выдрючивается, - сказала Татьяна. - Оба вы хороши. Монтекки и Капулетти!
   - Кто, кто?
   - Некогда мне объяснять. Маша, иди сюда! - крикнула Татьяна.
   Басова нехотя повернулась:
   - Ну, что еще?
   - Ох, - сказала Татьяна, - я, кажется, сейчас вас обоих лупить буду!
   Басова засмеялась. И я не выдержал, тоже засмеялся - уж больно она забавная была, эта Татьяна, сердитая. Я представил, как она нас лупит - очень смешно.
   - Ладно, - сказала Маша, - но пусть он...
   - Нет, пусть она... - сказал я.
   - Пусть вы оба, - сказала Татьяна.
   И мы опять засмеялись. А сзади Апологий сказал:
   - Переговоры прошли в теплой и дружественной обстановке. Целуйтесь.
   Я обернулся и по привычке чуть не дал ему по шее, но вовремя удержался.
   - Это я так, - дружелюбно сказал Апологий. - Шу-тю. Между прочим, вы Балашовым интересуетесь? Я могу вам кое-что сообщить.
   - А ты откуда знаешь? - подозрительно спросила Машка.
   - Я все знаю.
   - Ну? - спросили девчонки.
   Звонок не дал нам договорить.
   На уроке я тихо спросил Машу, кто такие Монтекки и Капулетти.
   Она почему-то покраснела и сказала:
   - Это Ромео и Джульетта.
   Больше я ничего не спрашивал. Про Ромео и Джульетту я кино видел. И вообще. Я сидел, уткнувшись в учебник, а на Машу боялся посмотреть. И она уткнулась в учебник. Два раза я наткнулся на взгляд Г.А. - Герки. Он смотрел как-то странно, будто хотел что-то понять и никак не мог. Ну и пусть его смотрит!
   А на следующей перемене меня сразу окружили "рохлики". Гринька слегка прихрамывал, и одно ухо у него было красное и пухлое, как помидор. "Рохлики" были злые.
   - Видал? - спросил Матюшин и ткнул пальцем  в Гринькино ухо. Гринька заверещал.  Я не выдержал и засмеялся.
   - Он еще смеется! - закричал Гринька.
   - Знаешь, кто его отделал? - спросил Петька.
   - Твои дружки, - сказал Матюшин, - Фуфло и этот, как его... Хлястик.
   - Какие они мне дружки? - спокойно спросил я.
   - А кто своего кабысдоха на нас натравил? - заорал Петька.
   - Вы что, ребята? Повидло просто еще дурак необученный. Он не понял, на кого кидаться надо. А я... так я просто хотел сказать, что с ними по-другому нужно. Просто...
   - Все у него просто, - сказал Матюшин.
   - Да! - сказал Гринька. - А у меня нога и вот...ухо.
   - Здорово отдули? - спросил я, пожалев Гриньку.
   - Здорово, - грустно сказал Гриня. - Затащили в подворотню и отдули.
   - Ну, ладно! - сказал я. - Дождутся они!
   И я пошел к Татьяне, Маше и Апологию, которые ждали меня в конце коридора.
   - Эти подонки вчера Гриньку избили, - сказал я.
   - Это уж... это уж... - забормотала Маша.
   - Погоди, сказала Татьяна. - Логий, повтори, что ты нам рассказал.
   Хм-м... Логий. Это, пожалуй, лучше, чем Апик.
   - Я вчера видел Веньку, - сказал Апологий и затрясся, но меня это уже не злило, я только отвернулся, даже и не отвернулся, а просто скосил глаза, чтобы не смотреть. А Маша, скосила глаза в мою сторону.
   - Где ты его видел? - спросил я.
   - На Моховой.
   - Одного?
   - Нет. Фуфло с ним был и еще какой-то парень.
   - Черный?
   - Белобрысый. Маленький, но такой... квадратный.
   - Тот! - сказал я.
   - Какой "тот"? - спросила Маша. - Тот черный.
   - Это другой, - сказал я. - Куда они шли?
   - Они шли в подвал, - сказал Логий. - Там дом такой есть...
   - Когда это было? - перебил я.
   - Часов в шесть.
   "Значит, это было до того, как я Фуфлу искал, - подумал я, - тогда в подвале уже никого не было".
   - А дальше что? - нетерпеливо спросила Татьяна.
   - Н-не знаю, - сказал Апологий.
   - А может, там, в подвале... Веньку... - Маша испуганно зажала рот ладошкой. - А мы тут разговариваем, разговариваем... Пошли!
   - Куда? 0 спросила Татьяна.
   - Туда... в подвал! - сказала Маша, и глаза у нее стали круглыми.
   - Я там был, - нехотя сказал я. - Никого там не было.
   Они обе уставились на меня и спросили хором:
   - Когда?
   Пришлось рассказать, что со мной в этом подвале случилось. Они тихонько ахала и смотрели на меня с уважением. Но когда я кончил рассказывать, Татьяна вдруг возмутилась, и Машка ее поддержала. Они начали кричать, почему я никому, например отцу, не сказал, да как я мог молчать, да зачем я им сразу не рассказал и так далее. Я разозлился.
   - Сама же с меня слово взяла, - сказал я, когда они прокричались.
   - Так ведь это уже тебя касалось, а не Веньки, - сказала Маша.
   - А это все время меня касалось, - сказал я.
   Она опять уставилась на меня. Я хотел им рассказать про мой разговор с батей сегодня утром, и про то, что всю ночь его не было. Но не стал рассказывать, чего уж там...
   А на последнем уроке в классе появились завуч Рената Петровна, Маргоша и... капитан милиции товарищ Воробьев в новенькой форме.
   Когда все расселись, Рената Петровна постучала ладошкой по столу и сказала:
   - Мы пришли нарочно до звонка. Чтоб вы не разбежались. Случилось очень серьезное, очень чрезвычайное, очень неприятное происшествие. Вот, товарищ капитан нам расскажет. А вы слушайте и делайте выводы.
   Она укоризненно покачала головой и села.
   "Ну, так, - подумал я, - вот и домолчался ты, Половинкин". Я посмотрел на Машу. Она сидела, выпрямившись, а руками прямо вцепилась в парту. Лицо у нее было бледное, и она глаз не сводила с капитана. А Татьяна, наоборот, раскраснелась, положила один кулак на другой, а подбородок уткнула в кулаки и тоже смотрела прямо в глаза капитану. У меня внутри все дрожало, и мне даже казалось, что я весь начал трястись, как этот... Логий.
   Капитан Воробьев встал, одернул мундир, обвел нас всех взглядом и сказал:
   - Один ваш товарищ попал в беду. Сейчас он находится в больнице с тяжкими... с довольно тяжкими телесными повреждениями.
   Ребята загудели.
   Герка Александров быстро оглядел весь класс, высматривая, кого нет, и, заметив, что нет Веньки, кивнул головой - дескать, ясно кто. Мне хотелось запустить в него чем-нибудь, но я сдержался. Сердце у меня колотилось, и я представлял себе всякие страшные картины. Подвал и... Веньку.
   - А что случилось-то? - спросил Коля Матюшин. - Под машину попал, да?
   - Кто попал под машину? - закричал Петька.
   - Не перебивайте, - строго сказал капитан Воробьев. - Я все изложу. Под машину никто из вас пока не попадал. К счастью. И, надеюсь, не попадет. В больнице лежит ваш товарищ Вениамин Балашов, тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, проживающий по улице Моховой... Вчера в 18.30 его жестоко избили. Ваш товарищ...
   - Какой он нам товарищ... - заверещали вдруг эти две зануды - Зоенька и Юлька. - Он сам хулиган.
   - А ну, цыц, попугайчики! - рявкнул Коля Матюшин, а ребята зашумели. Зоенька и Юлька обиженно поджали губы.
   - Тихо! - сказал Герка. - Продолжайте, товарищ капитан.
   Капитан удивленно покосился на Г.А.
   - Я продолжаю, - сказал он. - Ваш товарищ в тяжелом состоянии был доставлен в больницу.
   - А как это случилось, товарищ капитан? - громко спросила Татьяна.
   - Как это случилось? - переспросил капитан. - О подробностях я вам сказать не могу. Будет суд. Но в двух словах скажу. За тем и пришел. Ваш товарищ Вениамин Балашов находился под влиянием плохой компании. Но в критический момент нашел в себе силы и сознательность выйти из-под этого влияния. Как настоящий советский школьник, - капитан наклонился к Маргоше и что-то спросил, а она кивнула в ответ, - как... г-мм.. настоящий товарищ, он пришел к нам и сообщил о готовящемся преступлении. Бандиты-рецидивисты выследили и избили его.
   В классе опять все зашумели, а Машка сжала мне локоть и в самое ухо сказала:
   - А?! Что я говорила?
   У меня все прямо перевернулось внутри и очень захотелось выскочить из класса. Но я заставил себя сидеть спокойно.
   Капитан Воробьев вдруг широко улыбнулся.
   - В общем, хороший парнишка оказался. Просто чудесный парень. Верно ведь?
   - Верно! - закричали все и тоже заулыбались, даже попугайчики и те улыбались и кричали что-то радостное. Ишь ты!
   Капитан Воробьев постучал ладонью по столу.
   - Между прочим, - сказал он задумчиво, - очень нелегкая жизнь была у вашего товарища. Очень.
   Он помолчал, а потом строго сказал:
   - А вы, наверно, и не знали. Не ин-те-ре-со-вались. Это плохо. В этой компании были еще два подростка, - капитан снова достал бумажку - Константин Коновалов, 15 лет, и Борис Хлястиков, 14 лет...
   - Фуфло и Хлястик! - крикнул Апологий. - я знаю!
   Капитан поморщился чуть-чуть и сказал:
   - Правильно, это их клички. Но они не нашли в себе смелости порвать...
   - А что с ними? - спросил Гриня, потирая свое ухо.
   - Это будет решать комиссия, - сказал капитан. - И еще хочу добавить: беды могло бы не быть, если бы... - он обвел взглядом класс, и я опустил голову, так как его глаза остановились прямо на мне, - если бы и другие ваши товарищи тоже не струсили...
   Тут мне показалось, что весь класс повернулся в мою сторону.
   - Ну. это я так, к слову.
   И тут опять все загалдели: "Мы хотели, да мы боролись, да мы..."
   Капитан поднял руку.
   - Знаю, - сказал он и улыбнулся. - Но здесь не надо никакой самодеятельности.
   - А что с этими бандитами? - с любопытством спросил вдруг Апологий.
   - Они задержаны, - ответил капитан. - Должен сообщить, что при операции отличился участковый инспектор лейтенант милиции товарищ Половинкин.
   Рената Петровна подумала немножко и захлопала в ладоши. А потом до кого-то дошло, что я тоже Половинкин, и все стали смотреть в мою сторону. И мне стало до того... до того... до того... не знаю, как сказать... Я встал и ни на кого не глядя вышел из класса.
   ...Полчаса, наверно, я стоял на Фонтанке около спуска, там, где мы с Татьяной ждали Машу. О чем я думал - никому не скажу.
   А потом ко мне подошла Маша, а дальше на набережной я увидел Татьяну и с ней почему-то Гриньку, Петьку и Колю Матюшина.
   - У тебя яблоки остались? - спросила Маша. - Антоновские.
   - Остались, - сказал я.
   - Это хорошо, - сказала она. - Сходим к Веньке в больницу?
   Я кивнул.

<<<к содержанию раздела
<<<предыдущая страница