НА ТИХОЙ ЗАСТАВЕ
Повесть
М. Демиденко
Рисунки В. Орлова
Застава
Рядовой Саша вел газик мастерски. Я-то знаю, сам умею водить. Мотор работал, как часы. Вот опять я сказал то, что называется штампом. И почему они, штампы, сразу на ум приходят? В данном случае я нашел оправдание - после сытного обеда лень думать. Правда, сон скоро прошел, мы выехали на крутой берег. Внизу плескался залив. Дорога шла по самой кромке обрыва. Ветер налетал с залива, пахло морем и солнцем. Точно я не могу объяснить этот запах, он теплый, тревожный, и в то же время радостный. Захотелось не спать, а спеть что-нибудь. Я не выдержал и запел:
- На границе тучи ходят хмуро...
- Замолчи, - вдруг сказал Миша Ширма. - Надоел со своей песней.
- Постой, - удивился я. - Ты же ее бубнил всю дорогу, а я молчал.
- Тем более, - сказал Миша. - Нечего повторяться. Что-нибудь другое придумай.
Пришлось молчать, но песню-то я про себя пел. Хорошая песня. И ни капельки она, оказывается, не надоела.
Наш газик сделал крутой поворот, нырнул в низинку, потом с разбега влетел на горушку, и мы оказались на заставе. Пограничной. Самой настоящей.
Стояли деревянные дома, за ними, на берегу, вышка, на вышке - часовой. Он нас давно заметил и сообщил дежурному офицеру.
- Нам звонили, - сказал офицер. - Рады гостям. Идите сейчас мойте руки, вам обед оставили.
- Мы сыты, - сказал Миша.
- Так дело не пойдет, - сказал дежурный офицер. - Расход оставлен, стол накрыт, вы нашего повара смертельно обидите.
- А что такое расход? - спросил я.
- Это когда люди в наряде, а обед оставляют, греют, ждут, когда они с наряда вернутся. Прошу, прошу!
Пришлось обедать второй раз. Потому что нельзя было смертельно обижать повара, он ведь тоже пограничник. Звали повара Паша Гусев. И что самое интересное, мы все съели, чем он нас угощал.
На НП
Погранзастава - это маленькая крепость. Она так построена, чтоб все подступы к ней хорошо просматривались. Здесь люди живут как на передовой в период затишья. - поют соловьи, кто-то спит, кто-то пулемет чистит, но через минуту... Через минуту враг может пойти в атаку, и поэтому наблюдатели безотрывно следят за тем, что происходит вокруг.
Мы были на берегу залива. Берег круто падал вниз, и там, внизу, тянулась узкая полоска песка. По этой полоске никто, кроме пограничников, не имел права ходить.
Залив... Другого берега и не видно. Сейчас не война. Сейчас мирное время. Но пограничники живут на самом краю советской земли, и они в ответе за то, чтоб никто без приглашения не смог ступить на нашу землю.
Мы стояли на наблюдательной вышке. Называлась она сокращенно НП. Нас туда пустили, потому что мы гости. У наблюдателя имелся мощный бинокль. Даже не бинокль, а специальное оптическое приспособление - посмотришь в него и каждую травинку увидишь рядом, каждую волну как бы насквозь просмотришь.
Я увидел далеко в море что-то черное.
- А, - сказал наблюдатель. Он даже в оптический прибор не посмотрел, ему достаточно было взглянуть на шкалу с градусами. Шкала была ориентирована по сторонам света.
- Семьдесят градусов... Бревно плывет. Кто-то упустил. Я его уже занес в журнал.
Оказывается, даже бревно, если оно плывет в море, берется на заметку.
- Что-нибудь было интересное? - спросил я.
- На соседнем участке, - сказал пограничник, - в прошлом году рыбаков прибило. Не нашинских, не советских. После шторма. Заставу подняли в ружье. Рыбаки машут, ветер их несет на скалы... Спасли их. Но суденышко пришлось проверить, произвести осмотр. Действительно, управление у них отказало, ничего подозрительного не обнаружили. Тихая у нас застава.
- Может быть, все-таки что-нибудь вспомните? - спросил я.
Настроение у меня было ужасным - что я мог написать в газете, если ничего на заставе не произошло интересного за все лето?
- Подождите, - вдруг сказал пограничник. Он прильнул к окулярам прибора. - Идет... Задержались на пятнадцать минут.
Он взял телефонную трубку и позвонил куда-то.
- Докладывает пост два, - сказал наблюдатель. - Появились, но с опозданием. Все в порядке.
- Что в порядке? - спросил я.
- На пирсе задержались.
- Кто?
- Да сейнер. За косой - рыбацкий колхоз.
- И вы каждый выход в море контролируете?
- Обязательно. У нас птица не пролетит, - сказал пограничник. - Все замечается. Если вот чайки полетели с залива в бухточку - жди ветра сильного. На соседнем участке был случай... Мальчишки сели в лодку без спроса. А тут погода начала портиться. Тревога. Спасли мальчишек.
- А... - сказал я грустно, - на соседнем участке шпиона, хоть самого захудаленького, не поймали? Очень он мне нужен.
- Зачем он вам? - спросил строго пограничник.
- Я бы написал... Книгу или сценарий для кино.
- Не было, - ответил пограничник. - Не слышал. Может, где-нибудь и пытались перейти границу, а у нас тихо. На соседнем участке в прошлом году один преступник пытался уплыть. Он ограбил сберкассу, сторожа порезал и хотел удрать от суда.
- Ну и как? - встрепенулись мы с Мишей. - Убежал? Была погоня? Расскажите...
- Ничего не было, - сказал пограничник. - Его еще у железной дороги задержали. Только он спрыгнул на ходу с товарного поезда, а тут ему: "Руки вверх!" Он даже и опомниться не успел.
- Да... - сказали мы с Мишей. - Интересно. Веселая жизнь на соседних участках. А вот за что лично вас, если вы никого не ловили, наградили значком "Отличный пограничник"?
- За службу, - ответил пограничник.
- Как вас зовут? - робко спросили мы.
- Фамилия Забиров. Я - сержант, - ответил он четко. - Служу второй год. После демобилизации хочу поступить в строительный институт. Девушка есть. Переписываемся. Родители живы. Переписываемся. Прошу спуститься вниз, потому что нужно колхозный сейнер проследить. Что-то они телепаются еле-еле.
И мы с Мишей Ширмой осторожно спустились с вышки на землю.
Наши разговоры
Сели мы с Мишей на крутой бережок, спустили ноги с кручи. Рядом лейтенант Геннадий Михайлович стоит. Слушает, что мы между собой говорим. А разговоры наши были невеселые.
- Был я на строительстве электростанции, - вспомнил с чувством Миша. - Сколько сюжетов отснял. Самосвалы в ряд. Главного инженера на объекте. Кадры получились! Видел?
- Видел, - отвечаю. - А я делал передачу по радио, записывал на магнитофон звуки леса. Зима, а мне про весну нужно писать. Старший лесник часа два свистел на все птичьи голоса. Великий мастер! Природу чувствовал, как мать ребенка чувствует. Талант у человека. Этой фонограммой радио года три пользовалось. Бесценная вещь! Такие трели высвистывал... Ему бы артистом быть.
- А у меня был случай... - это опять Миша вспомнил.
- Был да сплыл, - сказал я. - Чего же здесь ничего не фотографируешь?
- Не знаю, что снимать, - говорит печально Миша. - Сюжетов нет.
- Вышку можно сфотографировать, - вдруг говорит лейтенант. - Море можно... Чайка на волне. Чем не снимок?
- А может, просто ты фотографировать разучился? - говорю я Мише, как бы не слыша слов лейтенанта.
- Я разучился? - возмутился Миша. - Я разучился?.. Да если хочешь знать, если бы фотокорреспондентам давали звания, я бы сейчас был не меньше полковника. Я семнадцать лет держу в руках фотоаппарат. У меня такое впечатление, что я родился с ним.
- Подумаешь, фотографировать! - говорю я. - Щелкай и щелкай.
- Товарищ Железкин, - обиделся Миша, - вам-то стыдно быть малограмотным: фотография - искусство! Я из твоего лица бог знает что могу сделать.
- Ты говори, говори, а рукам волю не давай, - отвечаю.
- Железкин, - продолжает Миша. - Вы меня удивляете все больше и больше. Используя освещение, подсветку, поворот головы, наконец, точку, с которой снимают... Вот смотрите... Стоит лейтенант. Если его фотографировать снизу, как мы сидим, лицо у него на фотографии будет неправильной формы. Скулы тяжелые, а ноздри...
- Вы меня так, пожалуйста, не фотографируйте, - сказал Геннадий Михайлович.
- А тени на лице! - продолжал Миша. - А сюжетные снимки! Это тебе посложнее, чем кино.
- Да, - сказал я задумчиво, - ты прав! Товарищ лейтенант, - тут уж я обратился к Геннадию Михайловичу. - Видите, как сложна и самоотверженна работа фотокорреспондента. Чего-нибудь придется все-таки придумать. Помогите! Иначе действительно он ничего не сфотографирует.
- Да я бы рад, - отвечает лейтенант, - но без начальника заставы ничего решить нельзя. Я ведь тоже здесь гость. Вернется начальник заставы...
- А куда он уехал?
- На объекты, - отвечает лейтенант. - Но он скоро вернется. Ему уже сообщили. Он вот-вот здесь будет.
Начальник заставы
И действительно, вскоре въезжает на горушку газик, а из него выпрыгивает энергичный капитан. С пистолетом на боку. С планшеткой. А навстречу офицер выскакивает, честь отдает и рапортует:
- Товарищ капитан, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось.
- Как не случилось? - спрашивает капитан и кивает в нашу сторону.
- Виноват, - говорит дежурный офицер. - Прибыло два корреспондента.
- Двое посторонних, - говорит капитан и направляется к нам.
Переглянулись мы с Мишей...
- Здравствуйте! - говорит капитан. - Очень рад. Прошу, пойдемте пообедаем.
- Ни за что, - отвечает Миша.
- Мы сюда не обедать приехали, - объясняю я, - мы можем и без обеда. У нас работа...
- Ладно, ладно, - говорит капитан. - Зато я не ел с самого утра. Идемте, чайку попьете, за столом - самое лучшее место беседовать.
Идем к столовой, я лейтенанта Геннадия Михайловича подталкиваю: мол, скажите за нас слово. Уж больно строгий начальник заставы. Нас ведь понять нужно - мы не для себя стараемся, а для газеты, для читательских масс.
Сели за стол. Нам с Мишей чаю налили. Капитан обедает. Мы чаи гоняем. И преданно смотрим на капитана. Я под столом ногой толкаю лейтенанта, - что ж молчишь? - тот в ответ моргает, мол, имей выдержку, помню, знаю, будет сделано. Своего рода беспроволочный телеграф.
- Знаю я вашу работу, - говорит капитан. - Когда какое-нибудь необыкновенное происшествие, вы тут как тут. Легко писать о необыкновенном: как ни напишешь, все будет хорошо. А вот попробуйте написать о повседневном, вроде бы и неприметном. Например, работает плотник... Топором каждый день тешет бревна, строит избы, колодцы. Написать о его работе надо так, чтобы дух захватило, чтоб красоту его души показать.
- Спасибо вам! - вдруг говорит Миша Ширма. - Спасибо, что напомнили. Не все золото, что блестит. И как это я забыл!
- А ведь правильно говорит капитан. - поддакиваю я. - Пишут про невероятные вещи, а вот про какого-нибудь скромного работника прилавка... Сидит человек в ларьке, здоровый парень, кровь с молоком, газированной водой торгует, а про него никто почему-то не хочет написать.
Капитан есть перестал, отложил ложку, внимательно посмотрел на меня и спросил:
- Шутите?
- Что вы! - начал я клясться. - Я вообще шуток не понимаю. Нет от рождения чувства юмора.
- Ну и орлы! - засмеялся капитан. - Ладно, сдаюсь. Видно, вас голыми руками не возьмешь.
- И не нужно нас брать, - говорим мы, - тем более голыми руками.
- Что ж придумать? - говорит начальник заставы. - Честное слово, рады мы, что вы приехали, но сейчас у нас жаркое время. Осень приближается. Осенью будет демобилизация. Придет молодняк, "старички" по домам разъедутся. А работы...
- Может, про бдительность что-нибудь расскажете? - говорю я и достаю блокнот.
- Бдительность, - говорит капитан, - это когда не подозревают всех из-за одного, а когда одному не дают спрятаться среди всех.
- Хорошо сказано, но слишком коротко, - говорю я.
- Не умею рассусоливать, - отвечает капитан.
- Может, учебную тревогу сыграем? - вдруг подает голос Геннадий Михайлович. Вспомнил все-таки про нас, выручил.
- Пожалуй, - сказал капитан. - Завтра. Только молчок.
- Ух! - вздохнули мы с Мишей. - Спасибо! Мы даже об этом мечтать не могли. Увидим, пусть в учебном плане, настоящее преследование.
- Ну, а сегодня, - говорит капитан, - поговорите с народом. Народ у нас грамотный, интересуется литературой, искусством. В общем, сегодня сами увидите, какие ребята на заставе.
Опять двадцать пять
Вышли мы говорить с народом, а говорить-то и не с кем. Не видно народу. На наблюдательной вышке часовой. При въезде на заставу еще один часовой. С ним особенно не поразговариваешь. Где народ? Скоро два часа дня, а на заставе пусто, точно все куда-то попрятались. Может, нас стесняются? А может, с нами им просто и разговаривать не о чем?
Слышим, за столовой стук. Мы туда. А это повар, Паша гусев, дрова колет.
- Здравствуй, Паша, - говорим мы, точно не виделись суток трое. - Ужин готовишь?
- Нет, - обед подогреваю.
- Опять! - вскрикнул Миша.
- Постой, - говорю. - У вас что? Все двадцать четыре часа обед продолжается? Да такого и в ресторанах нет. И в столовых тоже нет. Даже в кафе ужины бывают. Какой-то сплошной обед!
- Удивляться нечего, - спокойно отвечает Паша. - У нас обед тогда, когда имеется возможность. Ребята утром с обхода пришли, патрулировали берег, позавтракали и спать. Они же всю ночь вдоль моря ходили. Продрогли, промерзли. Другие - днем ушли на границу, те уже отобедали. А моя служба - всех накормить.
- Так, так, - говорю я. - Теперь кой-чего понимаю. Если правильно понял, то народ сейчас спит?
- Отдыхает, - поправляет Павел.
- До двух часов?
- Приблизительно.
- Ух! - говорю. - Я-то подумал, что на заставе вообще никого нет.
- У ребят подъем, - поясняет паша, - вон выходят. Будет утренняя физзарядка.
И точно! Конечно, утренней ее назвать трудно, потому что к вечеру повернуло, но тем не менее пограничники выстроились в ряд, по пояс голые, и давай руками туда-сюда мотать, как и положено во время утренней гимнастики.
Следы
Застава ожила к четырем часам, и еще как! Все были заняты. Никто не болтался туда-сюда без цели, не загорал, как на пляже. Загорать-то загорали, но при деле.
Двое в трусах и в сапогах копали яму. Тела коричневые. Спины лоснятся. Весело и дружно оба работали лопатами.
Потом я увидел, как отделение под командой старшины изучало на учебных стендах следы диких животных. Я не мог не остановиться.
Старшина был строг и снисходителен. Он указывал на два совершенно одинаковых следа и требовал отличить, какой настоящий, какой ненастоящий.
- Простите, - не выдержал я. - Если вы говорите, что это два следа, то как может быть, чтобы один был ненастоящий, а другой - настоящий?
- Очень просто, - сказал старшина. - Сержант Забиров, объясните корреспонденту.
Гляжу - старый знакомый, наблюдатель с вышки. Оказывается. он еще и следопыт.
- Понимаете, - говорит сержант Забиров. - Один след настоящего кабана, второй оставили нарушители.
- Кабаны нарушители? - спрашиваю.
- Нет, люди, - поясняет Забиров. - К ногам привязывают такие маленькие ходульки, на них и переходят контрольную полосу.
- А это что такое? - спрашиваю, а сам строчу в записную книжку вопросы и ответы и прочие примечания.
- Контрольная полоса... - отвечает Забиров. - Объясню своими словами.
- Чужими не надо, - говорю я.
- Значит... Вдоль границы тянется широкая полоса разрыхленной земли. Она такой ширины, что ее перепрыгнуть невозможно. Для чего полоса? Кто с нашей стороны или с чужой пойдет - след оставит. Ты смотришь: кто прошел? Зверь или человек? Старшина и требует определить, какой след настоящий, какой оставил нарушитель.
- Так это, - говорю, - проще простого.
- Определите, - предлагает старшина.
Я смотрю. Внимательно смотрю.
- Вот, - говорю. И тыкаю пальцем. - Это след нарушителя.
Слышу - смеются. Дружно. Чего смеются? Я же не анекдот рассказывал.
- Это же след коровы, - сказал старшина.