ГОЛИКОВ ПРОТИВ СОЛОВЬЕВА
Борис Камов
Детский журнал Костер". 1970 г.
Рисунки Ю. Шабанова
Были налеты банды. Были ответные экспедиции отрядов Голикова. Снова налеты - снова экспедиции. А инициатива оставалась у Соловьева. И могла, пожалуй, надолго перейти к нему...
Проезжая с отрядом некое село, Голиков заметил возле зажиточного дома (с сеновалом, скотным двором и конюшней) непонятное оживление: кто волок упирающегося барана, кто выходил со свертком. Подумал: банда. Но суетились (увидел в бинокль) все больше женщины. Адъютант Галеев высказал предположение, что в доме торгует какой-нибудь уполномоченный из города: деньги крестьяне берут плохо, а мануфактуру выменивают охотно. И Голиков, пожалуй, проехал бы мимо, но комбата насторожило, что при виде отряда из дома стали разбегаться, и двинулся к строению: впереди командир, позади бойцы. И пока не спрыгнул у крыльца, было тревожное ощущение, что кто-то все время не спускает с него глаз.
Взведя маузер, Голиков вошел в избу. Егоь встретил плачущий от страха старик-хакас, который не мог произнести ни слова и только кланялся. И еще один, русский, лет сорока, с окладистой бородой и винтовкой наперевес. Винтовка Голикову не понравилась. И, чуть приподняв руку с маузером, он сказал: "Я начальник второго боевого района. А вы кто такой?"
Бородатый опустил винтовку: "Зуев, член кредиторного товарищества по снабжению крестьян инвентарем". И вынул из-за пазухи мятый, от руки написанный мандат на бланке, с печатью.
На лавках лежал товар, три или четыре штуки ситца.
"Вы один?" - "Один". Убедясь, что никакой банды нет, Голиков вложил маузер в деревянную кобуру, расстегнул портупею, разделся и позволил остальным, кроме коновода и часового, раздеться и отдохнуть тоже.
И тогда Зуев сокрушенно покачал головой и горько улыбнулся: "Счастливый ваш бог, товарищ Голиков!"
Выяснилось: в разгар торга вбежала девчонка и крикнула: "Банда!" Все кинулись прочь, Зуеву бежать было некуда. На милость бандитов он не рассчитывал. И, несмотря на мольбы хозяина, пристроился с винтовкой у окна. Таежный охотник, он с одной обоймы мог снять несколько человек, что и собирался сделать, ожидая только, чтоб банда подъехала поближе... И когда уже пора было стрелять, закралось сомнение: "А банда ли?"
Голиков сидел на лавке, испытывая чувство слабости и недоумения. И улыбвлся через силу: поехать на поимку Соловьеваи быть убитым вместо Соловьева, наверно, было бы обидно.
В тот же день узнал, что вблизи улуса Щетинкин появилась банда Соловьева. Пила. Гуляла. Прихватила муки, овец, но тронуть никого не тронула. И Голиков с несколькими бойцами отправился по улусам.
Приехали в один: "Банда у вас была?" - "Нет, не была". В другой: "Банда у улусе была?" - "Не была". "И поблизости не появлялась?" - "Может, где и появлялась - нам не известно". Когда подъехали к третьей деревне, велел бойцам: "Все молчат... Говорю только я".
Вошли в дом. Всюду чисто. Встречает сам хозяин, пожилой хакас.
- Добрый день!
- Здравствуйте.
И, подходя совсем близко к хозяину, шепотом: "Соловьев у вас был?" - "Нет, - шепотом же, - не был". - "И ребята его ... не заезжали?" - "Нет, не заезжали". - "Жаль, - со вздохом, - а нам говорили, что Иван Николаевич останавливался в вашем улусе".
- А вы кто такие будете? - насторожился хозяин, не видя на полушубках и шапках никаких знаков.
- Бежим от красных, - ответил Голиков.
По напряженному лицу хозяина было видно: боится что-то сказать и боится не сказать.
"Я вам... помогу", - с трудом произнес наконец хозяин и велел жене приготовить чай.
А после еды, пообещав Голикову: приедут от Соловьева - скажет про них, - повел на конюшню поменять лошадей. И вдруг во дворе один из бойцов, забывшись: "Товарищ командир...".
Хозяин - бежать. Задержали. Связали руки. Посадили на коня. Повезли с собой. Голиков по дороге спросил:
- Что ж тебе плохого сделали красные?
- Ничего... Налог брали. У всех боали - у меня брали. Тихо, вежливо.
- А что тебе хорошего сделал Соловьев?
- Ничего. Коней отобрал, овец отобрал, муки десяток мешков, плевал в глаза и кричал "инородская морда".
- Так зачем же ты ему все даешь?
- А ты, начальник, - дерзко, с болью, - сам ему не дай, когда эта собака с другими собаками придет к тебе в избу!
И тогда Голиков остановил коня. "Езжай домой", - сказал арестованному и развязал ему руки.
Тот ни с места.
"Езжай", - повторил Голиков.
Тот продолжал неподвижно сидеть, не беря даже повод. Тогда Голиков хлестнул плетью по крупу лошади, на которой сидел хакас. Лошадь сорвалась с места.
Километра полтора все ехали молча. Наконец один боец не выдержал: "Зачем же вы, - спросил он, - товарищ командир, его отпустили? Ведь это же ихний связник".
Отпустить, действительно, можно было и потом, все-таки Голикову казалось, что он поступил правильно.
У себя в штабе отдал необходимые распоряжения и лег отдохнуть. История с хакасом его почему-то сильно утомила. Было такое чувство: если не прилечь - не выдержит.
Вскоре Голиков получил из штаба нагоняй "за поспешные и непродуманные действия", дал объяснения в письменном виде, и другие дела уже заслонили эту историю, когда к крыльцу дома, где он жил, подкатила крытая рогожей подвода и кто-то застучал кнутом по железному карнизу: "Эй, начальник, выходи - гостинец тебе привез!"
Голиков вышел на крыльцо. Крестьянин сдернул дерюгу с возка: на дне, опутанный сыромятными ремнями, лежал крупный белокурый бородатый мужик.
- Соловей прислал ко мне - я прислал к тебе, - радостно сообщил возчик.
- А ты-то кто будешь? - недоуменно спросил Голиков.
- Уже позабыл, - обиделся возчик. - Как посылал меня домой, а я не хотел, - думал, будешь в спину стрелять, - помнишь?
- Помню, - засмеялся Голиков. - Выходит, Соловьева больше не боишься?
- Зачем не боюсь? Еще хуже боюсь, только так понимаю: бояться надо кого-нибудь одного.