Девочка по имени Лотос
Александр Овчаренко
Рисунки А. Мелик-Саркисяна
Расставшись с вьетнамками, Вера Борисовна и мать пошли чуть впереди, занятые своим разговором. Сережа невольно прислушался к нему.
- Нгуены хотят угостить нас национальными блюдами, зовут в гости, - говорила Вера Борисовна, не замечая, что размахивает клеткой.
- Удивительно симпатичные люди, - заметила мать.
- И такая трагическая судьба!.. Тыонг была подпольщицей. Ее мужа, разведчика, казнили. И вот теперь дочка... Порог сердца. Ее бы к нам в Москву, в центр баротерапии...
- Девочку действительно зовут Леной?
- Ее имя - Лиен. Это значит Лотос... Лиен - Лена, очень схоже.
- У нее врожденный порок? Это не...
- Ну да, "эйджент ориндж", оранжевая смесь. Ею Тынг отравилась, когда была в джунглях, в партизанском отряде. Ты же видишь, сколько здесь людей, покалеченных химической войной. Самое страшное - некоторые дети рождаются с двумя головами, четырьмя руками, без челюстей, с глазом посредине лба, ртом от уха до уха.
- Вера! - умоляюще воскликнула мать, кивнув на плетущегося сзади Сережу.
Сережа не все понял в словах Веры Борисовны, но суть уловил. Значит, девочка с именем Лотос тяжело больна, потому что ее мать была отравлена каким-то "оринджем". Значит, дети - калеки, а он видел их здесь немало, - это тоже из-за "оринджа"... "Оранжевый", красивое название, словно в насмешку...
Мать потащила попугаев под душ - мыть прямо в клетках.
- Как ты думаешь, это им не противопоказано? - спросила она Сережу сквозь шум воды. - Я считаю, ничего не случится. Попадают же они под дождь в своих джунглях. Только не прохватил бы сквозняк... Ты еще не придумал им имена?
Самца можно назвать Лап, решил Сережа. В честь чумазого мальчишки с плетеной тарелочкой. "Здравствуй, меня зовут Лап!"... Самке, сколько он ни думал, подходящего имени не нашлось... Ладно, пусть придумает мать. Или Вера Борисовна...
Выпив сока уже без льда - подозрительно точило горло, - Сережа сменил мокрую футболку и отправился в соседний номер к Вере Борисовне.
- Момент! - отозвалась на его стук Лазарева. - А, это ты, мон шер, - радушно произнесла она, когда он вошел, и тут же извлекла из-под столика фарфоровую пепельницу. - Вот, понимаешь, грешу в одиночестве - курю. Приеду домой - брошу, такая прилипчивая гадость...
- Расскажите про "ориндж"! - попросил Сережа.
- Про "ориндж"? - вскинула брови Вера Борисовна. - Ну что ж, ладно, садись. - Она помедлила в задумчивости, потом заговорила. - Если бы ты знал, Сереженька, сколько вынесла эта страна. Я вообще поражаюсь, как выжил вьетнамский народ. Напалмом его жгли, самыми страшными ядами травили. Вековые деревья не выдерживали, земля стала мертвой...
Лазарева взяла из пепельницы длинную сигарету с темным фильтром, раз-другой затянулась. Потом спохватилась, включила "вертушку", открыла балконную дверь. Вечер стоял тихий, душный, воздух был перенасыщен влагой, и дышалось тяжело.
- Победить вьетнамцев обычным оружием не удалось, и тогда американцы пустили в ход химическое... - Голос Лазаревой был глух и негромок. - Между прочим, в этом отеле жили американские летчики, они летали бомбить партизанские зоны...
Так вот что за фотографию он нашел в комоде!..
Лазарева рассказала, что американцы распылили во Вьетнаме семьдесят миллионов литров ядов. Большая часть их - "эйджент ориндж".
- Ты представляешь, за десять лет войны на каждого вьетнамца пришлось три килограмма "эйджент ориндж"! Этот яд сохраняется в природной среде почти двадцать лет. На Юге им была поражена половина посевов и лесов...
Она сама не раз видела такие места. Месяц назад была в провинции Дангай - это всего в ста километрах от Хошимина. Там много раз распылялись химические вещества. Вместо лугов теперь мертвые пустоши, вместо лесов - сухие уродливые деревья. Звери все погибли. Зараженные водоемы до сих пор опасны.
Сережа уходил от Веры Борисовны подавленный.
...Во время ужина их обслуживал молодой официант, ловкий, как фокусник, и как бы старавшийся своей веселой расторопностью загладить чью-то вину. По крайней мере так показалось Сереже. Вана в обеденном зале не было. Неужели его и вправду уволили?
- Мало ли что может быть, - рассеянно сказала мать в ответ на предположение Сережи.
- Секретничаете без меня? - подсев к ним, спросила Вера Борисовна.
Мать в двух словах объяснила ей, в чем дело.
- Ну, это мы сейчас узнаем, - решительно заявила Вера Борисовна.
Она поискала глазами старшего официанта и отправилась к нему. Сережа отодвинул от себя тарелку. Старший официант слушал Лазареву, почтительно склонив голову, на лице у него сияла любезная улыбка. Сережа хорошо помнил, каким было это лицо, когда старик собирал с пола разбитые тарелки...
- Шеф уверяет, будто наш друг Ван заболел, - сообщила Вера Борисовна, вернувшись за столик.
- Он врет! - запальчиво произнес Сережа. - Они уволили Вана!
- Сережа! - с мягкой укоризной остановила его мать. - Давай ешь, и хватит об этом.
Вера Борисовна пристально посмотрела на Сережу и сказала:
- Мы напишем письмо в дирекцию отеля. Скажем, чтобы он и впредь нас обслуживал. Думаю, прислушаются. Как тебе моя идея?..
Сережа заметил, что после их разговора в номере Вера Борисовна перестала называть его насмешливо-торжественным "мон шер ами".
***
...Человек с фотографии жил своей особой жизнью, не замечая Сережу, словно он был чем-то неодушевленным. Наподобие, например, желто-коричневого шкафа.
По утрам летчик делал разминку. Он был высокий, голубоглазый, белозубый, с ежиком жестких рыжих волос. Набросив на себя ворсистый халат, он длинным нетерпеливым звонком вызывал горничную. По-мышиному робкая и бесшумная, Ли приносила кофе. Летчик молча кидал к ее ногам смятое белье - для стирки. Потом он выкуривал толстую сигару и начинал экипироваться: натягивал форму цвета хаки с бесчисленными застежками, надевал такого же цвета пилотку, обувался в ботинки с толстыми подошвами. Ботинки издавали громкий хруст, будто их владелец ходил по битому стеклу.
Потом он уезжал.
На авиабазе Таншоннят пилот влезал в кабину самолета, напоминавшего птицу с перепачканным грязью оперением и несуразно маленькой остроклювой головой, и взмывал в небо. Он летел над пальмовыми рощами и плантациями сахарного тростника, над зеркальными квадратиками залитых водой рисовых полей, над черными паутинками дорог.
Летчик ощущал себя властелином этой земли. Он с чувством превосходства думал о тех, кто сбрасывал на нее обыкновенные бомбы или, ловя в перекрестие прицела живые мишени, нажимал гашетку автоматических пушек.. В его руках куда более эффективное оружие...
Он делает разворот над деревенькой в два десятка хижин, накрытых пальмовыми листьями, снижается и выпускает из специального люка смерть. Дымная лента ядовитой смеси опускается на деревни и хижины, на буйвола и старика, застывших в мутной воде рисовой делянки...
Вот по ровному, как линейка, проселку среди пальм бежит девочка в аозае. Ее настигает ядовитое облако. Девочка вдруг останавливается, будто налетает на прозрачную стену, поднимает лицо вверх, и Сережа узнает в ней Лиен. В ее глубоких черных глазах боль и ужас. Схватившись тонкой рукой за горло, Лиен медленно оседает на землю и растворяется в ядовитом облаке...
- Девочка Лотос!.. Девочка Лотос!.. - в отчаянии кричит Сережа, просыпаясь от собственного голоса.
Температура у него заметно упала, но горло еще было обложено так, что он с усилием глотал даже воду. Вчера мать была при нем целый день, пичкала таблетками, заставляла полоскать горло прямо в кровати, над тазиком.
Сегодня сиделкой стала Вера Борисовна. Она принесла с собой томик переведенных на русский язык стихов древних вьетнамских поэтов и читала их Сереже.
- Ты послушай, какая прелесть! - говорила она.
Куда ни посмотришь, повсюду вода.
Кормилу покорны речные суда.
Веслу веселее с луною вдвоем.
Сопутствует парусу в небе звезда.
Вода зеленей, чем кошачьи глаза,
И вся голова под луною седа.
- Правда, похоже на вьетнамскую лаковую миниатюру?
Сережа соглашался: правда. Он живо представлял теплый вечер, раздольную реку с бирюзовой водой, желтым мячиком подпрыгивающую на волнах луну, лодку под косым парусом, одинокую звезду, как бы упавшую с неба и зацепившуюся за мачту...
Длинные тени лежат на цветном
дворцовом крыльце моем,
Лотосом дышит прохладный ветер,
в оконный вея проем.
Слушая эти строки, Сережа ощущал свежесть, насыщенную тонким цветочным ароматом, хотя лежал в духоте, весь мокрый: спасая его от сквозняков, мать отключила "вертушку", закрыла балконные двери, и только едва-едва работал кондиционер.
Лотос... Красивое имя дали девочке в вишневом платье... Он часто думал о Лиен с нежностью и тревогой.
- Письмо в дирекцию отеля я отнесла, - сообщила Вера Борисовна. - Я думаю, с Ваном будет порядок. Кстати, ты знаешь, что горничная Ли его дочь?
Это была новость. Теперь Сереже стало понятно, отчего так внезапно изменилась Ли: ходит грустная, как в трауре, опустив глаза. Может, старик Ван заболел после той истории с разбитой посудой, а может, его в самом деле уволили... Вон и Вера Борисовна говорит: с работой здесь, на Юге, пока трудно...
Уезжая сегодня по неотложным делам, мать обещала вернуться пораньше. Обед должны были принести Сереже прямо в номер. Названивая по телефону примерно каждый час, мать умоляла его не вставать с постели и, наверное, чтобы хоть как-то развлечь, спрашивала, как ведут себя попугаи.
С птицами уже начались хлопоты. В тот вечер, когда их принесли, они перегрызли тонкие прутья клеток и разлетелись по номеру. Вернувшись с ужина, мать и Сережа нашли Лапа на карнизе для штор, а попугаиху, которую Вера Борисовна назвала Машкой, - на лопасти "вертушки".
- Так я и знала, что они устроят нам веселую жизнь, - сказала мать.
Все попытки согнать Машку с "вертушки" свистом, хлопаньем в ладоши ничего не дали - она невозмутимо поглядывала вниз и перебирала клювом перья на груди.
- Ну ладно, тогда держись, - пригрозил Сережа попугаихе, нажимая на кнопку вентилятора.
Лопасти закрутились. Машка дико вскрикнула, рванулась к окну и запуталась в шторах. Сережа накрыл ладонями теплое тельце птицы. Острая боль заставила его отдернуть руки - это Машкин клюв крепко защемил палец. Хорошо, что мать быстро поднесла клетку, и они водворили Машку на место.
Сережа кое-как заделал бечевкой дыры в клетках. Мать смазала ему ранку йодом.
- Больно? - участливо спросила она, разгоряченная возней с птицей. Ее глаза сияли озорно и молодо - такой она была, когда дома они затевали шумные игры.
Поймать Лапа было еще сложнее. Раскачивая шторы, Сережа пугнул его с карниза. Попугай перелетел на абажур лампы над кроватью. Потревоженный матерью, он опять забрался на карниз. Тогда Сережа открыл дверь в ванную и загнал Лапа туда. Оказавшись в западне, попугай затаился между трубой и потолком. Едва мать протянула к нему руку, как он тут же нацелился хищным клювом.
- Были бы перчатки... А, ладно! - Мать сдернула с вешалки банное полотенце, прижала им Лапа к стене, и попугай, успев лишь слегка царапнуть ее когтем, перекочевал в клетку.
- Опять выберутся, - сказал Сережа. - Нужна железная клетка.
- Где же ее взять?
- Нет ничего проще, - заявила Вера Борисовна, прибежавшая к ним на шум. Она ушла и вскоре вернулась с объемистой металлической клеткой, которую приметила в одной из служебных комнат на втором этаже.
Теперь предстояло переселить попугаев. Мать участвовать в этой операции отказалась, Вера Борисовна тоже. Сережа, вздохнув, покосился на укушенный палец и взялся за клетку.
Очутившись вместе, попугаи передрались. Причем ссору начала Машка. Пытаясь согнать Лапа с насеста, который показался ей тесным для двоих, она несколько раз тяпнула его за ногу. Лап терпел, терпел да вдруг так хватил ее клювом, что она с воплем полетела вниз и распласталась на дне клетки.
***
- Сережа, готовься, тебя ждет сюрприз. - Он не сразу узнал голос Лазаревой, потому что разговаривал с ней по телефону впервые. - Только ты, пожалуйста, не вставай с постели, ладно? Сюрпризу известно, что ты болен...
...Скрипнув, приоткрылась дверь, и появилась... Лиен. Вместо вишневого аозая, так запомнившегося Сереже, на ней были коротенькая, с широкими рукавами кофта и черные брюки - повседневная одежда вьетнамки. В одной руке она, точно корзинку, держала за ленточку шляпу нон и несколько крупных белых хризантем, в другой - бумажный сверток.
- Здравствуй! - Круглое лицо гостьи сияло радостной улыбкой. - Вот... тебе... присент...
- В свертке лежали ананас и два плода манго.
- Куда столько? - пробормотал Сережа.
- Кушай. Надо не быть больной... Сделать свет? Шурша кофтой, она подошла к окну, сдвинула одну из тяжелых створок жалюзи. В комнату дымно-золотистым потоком хлынул дневной свет.
Лиен довольно уверенно, хотя и с сильным акцентом, говорила по-русски. Этот язык она изучала и в школе, и на специальных курсах, и дома самостоятельно - читала советские газеты, книги, слушала пластинки. Главной ее мечтой было поехать учиться в СССР. Потом она хотела бы или преподавать русский, или - еще лучше - стать переводчицей русской литературы... Торопясь рассказать об этом, Лиен невольно сбивалась на вьетнамский и смущенно розовела.
Она знала, что такое снег (он как сахар, только не сладкий и тает от тепла), что в Москве есть метро - целый подземный город с быстрыми поездами и движущимися лестницами. Ей хотелось посмотреть Красную площадь, Кремль, Звездный городок... Замечательно было бы приехать в Советский Союз зимой, чтобы шел снег.
Хошимин, конечно, не такой огромный, как Москва, продолжала рассуждать Лиен, и метро в нем нет, но он тоже большой город и очень красивый - Дворец "Единство", парк "Тао Дан", бульвар Лелой, улица Катина... Она, Лиен, хорошо помнит, как в апреле 1975 года по этой улице торжественным маршем прошли части Фронта освобождения, очистившие от врага Сайгон. Жители города забрасывали воинов цветами. Маленькая Лиен тогда радовалась и плакала одновременно. Плакала она потому, что в рядах бойцов, шагающих под красно-голубым знаменем с желтой звездой, не было ее отца.
Он был канбо - кадровым работником Фронта, отважным подпольщиком. Погиб отец незадолго от освобождения города. Его схватили марионетки, "черные каски", - так прозвали в народе сайгонских полицейских. Лиен видела это своими глазами. Отца увезли в лагерь смерти, где вскоре казнили...
Рассматривая попугаев, Лиен заговорила о том, что скоро Тет - Новый год по лунному календарю, самый веселый вьетнамский праздник. Жаль, что Сережа уедет до его наступления: она слышала об этом от Лазаревой. А ведь они с матерью хотели позвать Новиковых и Веру Борисовну на семейное новогоднее торжество. Правда, у них вся семья-то - она да мама... Но пусть Сережа не огорчается: как только он выздоровеет, Нгуены обязательно пригласят советских друзей к себе в гости. По какому поводу - пока тайна.
В эту минуту вошла Ли - за разговором Сережа и Лиен не слышали ее стука в дверь. Заметив хризантемы, горничная вспыхнула, спрятала за спину гвоздики, которые собиралась поставить в вазу, и поспешно покинула номер.
Наверное, Ли приходила поблагодарить за отца - сегодня утром он появился в ресторане. Лазарева была уверена, что их письмо помогло.
***
Лечение, назначенное Верой Борисовной, сделало свое дело.
Еще ночью Сережу мучила боль в горле, он лежал мокрый от пота, сжигаемый жаждой. От нечего делать разглядывал на потолке маленьких ящериц. Они с легким шорохом вились друг подле друга в пятнах света, пробивающегося из окна. Раньше при виде их Сережа испытывал брезгливость: так и казалось, что заползут в постель, под одежду... Постепенно он привык к этим безобидным существам.
Под утро Сережу сморил глубокий сон, и он проспал до двенадцати часов - мать не стала будить его к завтраку.
Проснулся он с радостной легкостью в теле, выпил стакан апельсинового сока, который уже не царапал, не жег горло. Мать измерила ему температуру, осталась довольна, но подняться до прихода Веры Борисовны не разрешила. Лазарева появилась, как всегда, шумная и веселая, осмотрела Сережу и сказала:
- Да ты просто богатырь! Думаю, мы вполне можем позволить себе плезир [развлечение (фр.)] и пойти к Нгуенам, там сегодня семейное суаре [вечеринка (фр.)] - у Лиен день рождения. Готовь подарок, мон шер...
Итак, что же подарить Лиен?.. Привезенные из дому сувениры Сережа большей частью роздал, да и все эти ложки-матрешки, по его мнению, на настоящий "присент" не тянули. Той же проблемой была озабочена и мать. Позвонила Вера Борисовна:
- Что, напрягаетесь?.. То-то же! Куда вы без Лазаревой? Пропадете... Ладно, так и быть, выручу. - Она принесла две коробки конфет ассорти. - Только вчера из Москвы. Пользуйтесь моей добротой.
- Вера, ты волшебница! - кинулась обнимать ее мать.
- Нет, Машенька, я еще не волшебница, я только учусь...
...Нгуены жили на бульваре Лелой, недалеко от городского театра. Дорогой Вера Борисовна рассказывала о национальном герое Вьетнама, имя которого носила центральная, самая шумная и, на ее взгляд, самая красивая улица Хошимина. Ле Лой был предводителем народного восстания против китайских захватчиков в 15-м веке, основателем новой императорской династии.
- Между прочим, Вьетнамом страна именуется лишь с ХlХ века, - энергично шагая, заметила Лазарева. - Раньше называлась Дай-ко вьет, затем Дай-вьет, то есть Великий вьет. Вьеты - племена, искони жившие на севере Вьетнама... Соратником Ле Лоя был великий поэт Нгуен Чай. Он предводительствовал войсками, занимал важные государственные посты.
- За славой гоняться не вижу причин.
Лишь тот, кто владеет собой, - властелин.
Для золота лотосов и хризантем
Не хватит сосудов, не хватит корзин, - продекламировал Сережа запомнившиеся строки Нгуен Чая из книги, подаренной Верой Борисовной.
- А ты знаешь, - сказала она, - ведь судьба Нгуен Чая была трагической. Его обвинили по ложному доносу и казнили вместе с сыновьями и даже внуками. Книги поэта, доски, с которых они печатались, сожгли... Лишь спустя четыреста лет издали его стихотворения.
- Я назвал бы этот бульвар именем Нгуен Чая, - заявил Сережа. - Все-таки Ле Лой был император, значит, угнетатель...
- А что, давайте внесем предложение, - рассмеялась мать. - Вера Борисовна сочинит письмо, она это умеет...
- Издеваетесь? Ладно, припомню, - шутливо пригрозила Лазарева.
Они пересекли бульвар Лелой в том месте, где круто, на полном ходу, заворачивал с улицы Восстания поток велосипедистов и мотоциклистов. Вера Борисовна едва не угодила под велосипед, на котором ехала целая семья - двое взрослых и двое детей. Один ребенок сидел на раме, второй - на багажнике с матерью... Отскочив в сторону, Лазарева испуганно пробормотала "пардон".
- Хозяева дорог здесь не пешеходы, не водители машин, а велосипедисты, - как ни в чем не бывало говорила Вера Борисовна, когда они перебрались на тротуар. - Сначала я долго не могла поладить с ними. Улицы переходила так: закрывала глаза - и точно в воду... И представьте себе, ни разу не сбили. Велосипедисты здесь настоящие виртуозы... А вот и дом нашей именинницы!
Это было ничем не примечательное серое здание с магазинами-пеналами в первом этаже, окнами с жалюзи, балконами во всю длину фасада. Центр Хошимина вообще по своей архитектуре был более европейским, чем юго-восточным. Пагоды с характерно загнутыми углами многоярусных крыш, к удивлению Сережи, попадались здесь редко. Зато недалеко от бульвара Лелой, вверх по улице Восстания, стоял чопорно строгий костел...
Услышав свое имя, Сережа задрал голову и увидел на балконе третьего этажа Лиен. Она махала рукой. Сережа вдруг оробел, замедлил шаг. Лазарева легонько подтолкнула его в спину, и они вошли в тесный дворик, посреди которого рос гладкоствольный, густо усеянный желтыми соцветиями баньян.
Из черной дыры подъезда, приманивавшей спасительной тенью, выбежала Лиен. Следом за нею появились две юркие, словно ящерки, девочки в синих, с белой окантовкой пилотках и красных галстуках, похожие одна на другую. Даже заколки на висках были у них одинаковые. Вежливо раскланявшись, девочки взяли взрослых за руки и повели в подъезд.
Пока они поднимались по лестнице, Лиен рассказала Сереже, что ее подружек зовут Ту и Нгует. Нгует - значит Луна, правда, красиво?.. Обе они живут в детском доме для сирот войны, над которым шефствует мать Лиен - Тыонг, партийный работник. Сама Лиен учится в обычной школе, но часто бывает в детском доме и там подружилась с этими девочками, особенно с Нгует.
"Нгует - Луна - это та, которая чуть повыше", - на всякий случай отметил Сережа.