Рисунки М. Петрова
БЕГСТВО
Одни называли этого человека Свешниковым, другие презрительно называли Ветошкиным. Кто же он был, этот человек с двойным именем? Стихотворец, крепостной крестьянин, знаток латыни и греческого, обездоленный бродяга, историк, бывший в услужении у светлейшего князя Потемкина, Иван Свешников был диковиной для современников.
О нем и о событиях, которые происходили почти двести лет назад, рассказывает эта повесть.
Вы слышали про Ветошкина?
Это удивительно, что его
никто не знает.
А. С. Пушкин
Санкт-Петербургский халиф
1
- Ну, Иван Иванович, прямой вы Харун-Аль-Рашид!
Шувалов промолчал, но и сам не однажды мысленно уподоблял себя герою Шахразады, отражавшееся в зеркале улыбающееся лицо секретаря было слишком подобострастным. Льстец, льстец и, кажется, себе на уме, приватные разговоры с просителями имеет, но где достать другого, чтобы сведущ был в языках, расторопен и к делам ревностен? А этот бывший семинарист весьма боек, дела и переписку содержит в исправности; недаром университет с золотой медалью окончил, но придется, пожалуй, отпустить его - просит в Смоленске место исходотайствовать, в семинарии.
Шувалов вздохнул, поправил картуз, с комической серьезностью оглядел плащ, узковатый для дородной его фигуры, обернулся к секретарю:
- Сие, сударь, есть единственный способ узнать мысли простого народа, ни страхом, ни лестью не измененные.
Швейцар торопливо распахнул массивные двери, пропустил барина и, лишь закрыв за ним, ухмыльнулся: опять барин пошел в немцевом плаще пешком ходить! Бывшему хозяину плаща, немцу Иоганну Штрумпу, наконец-то повезло в России. Уже несколько месяцев жил он здесь, проедая последние деньги, а легких заработков, обещанных земляками, все не было. Шувалов нашел его по объявлению в "Московских ведомостях", где отчаявшийся Штрумп публиковал себя учителем математики и пения, ботаники и фортификации, французского, немецкого и латинского языков и дюжины других наук. Вельможа поручил Штрумпу готовить фейерверки и клеить разбитый фарфор (об этих искусствах тоже сообщалось в объявлении). Штрумп получил превосходную ливрею, а плащ его Шувалов забрал себе.
И вот Шувалов в штрумповом плаще, жмурясь на солнце, идет по Большой Садовой. На улице людно. Чиновники, крестьяне, солдаты, уличные торговцы - все торопятся в одном направлении: к лавкам, на Щукин двор, навстречу челноками против течения движутся кончившие куплю-продажу, - растопырив локти, оберегают карманы и животы; проплывает багровый картуз чиновника, вертится бесформенная крестьянская шапка, снуют высокие шляпы разносчиков. Иван Иванович загляделся на одного из них: ловко придерживая лоток у живота, статный парень пронзительным голосом расхваливал свой незамысловатый щепетильный товар:
- А вот, а вот гребни для господ! Товар без износу - гривна без запросу! Зеркала для дам - за двугривенный отдам!
Шувалова сильно толкнули, он резко обернулся; офицер, толкнувший его, равнодушно смотрел куда-то поверх его головы.
- Сударь!
Офицер удивленно оглядел его плащ, картуз и, наконец, лицо, гневностью своей явно не соответствующее одежде, многозначительно повертел в пальцах трость, не спеша повернулся к Шувалову широкой спиной. Шувалов машинально оглядел себя - понял, ему стало весело, значит, он и в самом деле хорошо переодет: любой офицер может безнаказанно оскорбить мелкую сошку - чиновника, учителя...
Шувалов прошел в лавку, в тесной комнате пахло свежевыделанной кожей; сквозняк шевелил выцветшие эстампы, книги стояли на полках, аккуратными стопами лежали на прилавках, кучами громоздились по углам, о чем-то говорил с хозяином покупатель-мужик, легонько поскрипывала притворенная дверь, со двора доносился приглушенный гул рынка. Шувалов грузно присел на корточки возле груды книжной завали; иногда удается найти что-нибудь интересное, выудил маленькую растрепанную книжонку. Брезгливо поморщившись, сдунул пыль и вдруг замер в неловкой и смешной позе.
- Стало быть, переводов не надо? А на латинском сейчас нет его, Тацита, а вот Ливия не угодно ли? Заодно с Юлием Цезарем, а?
Хозяин явно избегал обращения "ты" или "вы". Шувалов, кряхтя, выпрямился.
- Ливия и Цезаря я возьму, и Плутарха тоже. А вот Тацит, как будет, уж попрошу вас - поберегите для меня: я еще две недели проживу здесь, всякий день к вам заходить буду.
Мужик?! Или подобно ему, Шувалову, дворянин переодетый?! Да, но с чего бы другим дворянам машкерадом развлекаться? Нет, мужик! Руки, бережно увязывающие книги, темные, натруженные, ногти обрезаны коротко, одежонка старая, латаная, мужик мужиком! Шувалов даже затряс головой от волнения: ежели мужик, то откуда сие?! Да ведь Лоионосов другой, как знать?!
Странный покупатель между тем расплатился с хозяином, захватил книги под мышку, поклонившись хозяину (по-мужицки кланяется!), прошел мимо оторопевшего Шувалова и скрылся за дверью. Иван Иванович только и сумел наконец вымолвить:
- Кто?
Хозяин недоуменно развел руками и хотел было что-то сказать, но Шувалов швырнул книгу, которую до сих пор держал в руках, и, спотыкаясь от торопливости, выскочил вон из лавки.
2
После сумрака темной лавчонки дневной свет ослепил Шувалова. Несколько мгновений он стоял у порога, растерянно моргая и пытаясь сообразить, где же этот ученый мужик. Ага, вот он! Худощавый, среднего роста человек в стоптанных сапогах, с пачкой книг под мышкой заворачивал за угол. Шувалов поспешил ему вслед. Мужик шагал скоро; и когда Иван Иванович, лавируя меж локтями, спинами и животами, добрался до Чернышева переулка, мужик ушел вперед сажен на двадцать. Запыхавшись и вспотев, догнал, пошел рядом, заглядывая в лицо. Мужик посмотрел удивленно, слегка посторонился, и тогда Шувалов, с трудом переводя дыхание, сказал первое, что в голову пришло:
- А ты, любезный, не продашь ли книг?
Сказал и остановился, взявшись рукой за сердце.
Мужик тоже остановился.
- Нет, барин, не продам, самому нужно.
- Что ж за книги - на французском, что ли?
- Это, сударь, на древних языках писано.
Мужик с недоразумением приглядывался к Шувалову. Шувалов коснулся белой, выхоленной рукой переплета:
- О чем же здесь сказано?
Мужик ответил кротко, тихим голосом, хотя на щеках задвигались желваки (его начинал тревожить этот не в меру любопытствующий барин - кто он таков, а вдруг фискал?):
- Это, сударь, жизнеописания людей, в древности знаменитых. Это - история государства латинского.
- Стало быть, ты читал эти книги? - с живостью подхватил Шувалов.
- Читал, сударь.
- Зачем же купил, ежели читал раньше?
Затем, сударь, что те, что читал раньше, чужие были, а теперь свои приобрел и...
Крестьянин оборвал фразу и вопросительно поглядел на Шувалова, как бы говоря: "Ну, что тебе еще надо?!
Шувалов увлеченно разглядывал собеседника, ему было на вид лет двадцать пять. Окаймленное небольшой бородой узкое серое лицо с узкими серыми глазами было, пожалуй, красиво, но не мужицкой ядреной красотой и не томной красивостью аристократа; его резковатые черты напомнили Шувалову облик Ефремова, офицера, захваченного в плен и проданного в рабы бухарцам. Он бежал из плена и считай что полсвета объехал, добираясь до родины. Иван Иванович видел его полгода назад. В лице нового знакомца Шувалову почудилось то же хмурое выражение решимости и упрямства, те же настороженность и вызов. Он был широкоплеч, но не кряжист и не производил впечатления человека сильного; при разговоре голову наклонял и смотрел слегка исподлобья. Цепкие худощавые пальцы цветом своим почти сливались с переплетами.
Загораживая дорогу прохожим, они стояли друг против друга: крестьянин в поношенной одежде, сердито переминавшийся с ноги на ногу, и вельможа в кургузом плаще, с виду похожий на мелкого чиновника, улыбающийся всем своим круглым, разгоряченным лицом. Их толкали, наступали им на ноги, бранились.
- Где ж ты выучился? - начал было Иван Иванович.
Какой-то подросток нахально заглянул ему в лицо, остановился и стал глазеть, лакей в ливрее, проходивший мимо, мельком взглянул на него, замедлил шаг и замер, как бы припоминая, где он видел это густобровое лицо с ямочкой на подбородке.
Шувалов покосился на него.
- Послушай, друг, - торопливо сказал он, взяв книгочея за локоть, - послушай, я вижу, ты охотник до книг; я могу тебе прислужиться, от отца моего - он был учитель - осталось изрядно книг на латинском, я тебе продам, пожалуй, дешево. Ты мне нравишься. А иные и задаром отдам - на что они мне? Я тут недалеко живу.
Сказал и, не отпуская локтя нового знакомца, повел его, сомневающегося, растерянного, слегка испуганного.
ДорОгой книголюб отвечал скупо, настороженно. Иван Иванович только и узнал от него, что он государственный мужик из Тверской губернии. В город приехал с хлебными барками. А зовут его Свешников Иван.
- А по батюшке? - осведомился Шувалов.
- Иван Евстратьев, - выговорил мужик не сразу, с запинкой. И Шувалов понял, что человек этот, может быть, первый раз в жизни не мужику, своему брату, а барину называет имя свое с отчеством вместе.
Вышли на угол Невского и Садовой.
- Вот и пришли мы, - сказал Шувалов, указывая на свой дом, и взглянул искоса на Свешникова: какое впечатление произведет на него красивый особняк со сдвоенными колоннами, с внушительным подъездом.
- Вы в этом доме живете, сударь? При ком? - спросил Свешников, с любопытством оглядывая фасад.
- А при барине одном... не робей, входи, - проговорил Шувалов, подталкивая Свешникова на ступеньки.
Дверь распахнулась. Дородный швейцар, с трудом сгибаясь в поклоне, пропустил вошедших. Подскочили слуги - сняли плащ с барина. Облегченно вздохнув, Шувалов высвободился из плаща и повернулся к гостю, любуясь произведенным эффектом. А эффект, по видимости, был велик: Свешников переводил глаза с богатого шуваловского кафтана на суетящихся слуг, с застывшей в величии физиономии швейцара на огромные, в резное дерево оправленные зеркала.
- Ну, ну, друг мой, не смущайся, все хорошо, книги твои будут. Пойдем поговорим да закусим: я изрядно проголодался.
И Иван Иванович повел его по лестнице. Комната, еще комната и еще. Картины, гобелены, бюсты. В большой зале молча поднялись им навстречу два старика: маленький, щуплый, в большом парике и высокий, костистый. Они играли в карты за угловым столиком. Шувалов кивнул им, и они оба сели, взяли карты и продолжали играть. В угловой комнате Шувалов остановился:
- Здесь друзей моих принимаю, садись. Иван Евстратьевич.
Но Свешников не сел. Он жадно смотрел на полки с книгами. Подошел к ним и стал рассматривать. Он уже овладел собой совершенно. Он знал, что совершает невежливость, но чувствовал, что такая невежливость придется по вкусу хозяину, и нарочито затягивал паузу.
- Да садись, друг мой, успеешь, не уйдет от тебя, садись!
Свешников повернулся к Шувалову:
- Осмелюсь спросить, сударь: кто вы? И чье все это? - Он движением головы указал на только что пройденные комнаты и снова покосился на книжные полки.
Шувалов откинулся на спинку кресла:
- Я - Шувалов, а для друзей - Иван Иванович. Дом этот мой, и книги тоже. Расскажи мне о себе. Я тебе удружу, чем смогу.
Шувалов! Свешников сел, вглядываясь в светлое лицо хозяина и сам невольно улыбаясь. Может быть, на этот раз ему по-настоящему повезло? Шувалов! Московского университета куратор, Ломоносова покровитель...
Свешников глядел на него во все глаза.
А действительный тайный советник, обер-камергер, генерал-лейтенант, генерал-адъютант императрицы, председатель капитула ордена святого Владимира, кавалер ордена святого Андрея Первозванного, куратор Московского университета, президент Академии художеств - Иван Иванович Шувалов сидел перед молодым крестьянином и, поднимая густые брови, говорил:
- Так расскажи, друг мой, как же ты выучился по-латыни и по-гречески?
- И по-французски и по-немецки, - дополнил Свешников.
- О-о, - восхитился Шувалов. - Ну-ну, рассказывай же. - И даже руки потер от нетерпения.
__________________________________
* Журнальный вариант
Ист. журнал "Пионер"
1980-е