Сергей Макеев

Эпистолярный роман. Начало
   Этот "роман в письмах" я начну с отрывка давно известного письма Дантеса Геккерену.
   "20 января 1836 года.
   Мой драгоценный друг... я безумно влюблен. Да, безумно, ибо не знаю, куда преклонить  голову. Я не назову тебе ее, ведь писмо может затеряться, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге, и ты узнаешь имя. Самое ужасное в моем положении - что она тоже любит меня, но видется мы не можем, до сего времени это немыслимо, ибо муж возмутительно ревнив... Однако будь спокоен, я осмотрителен и до сих пор был настолько благоразумен, что тайна эта принадлежит только нам с нею (она носит то же имя, что и дама, писавшая к тебе в связи с моим делом...). Теперь ты должен понять, что можно потерять рассудок из-за подобного создания, в особенности если она вас любит!" (Дама, писавшая к Геккерену, была Е.Ф.Мусина-Пушкина, дальняя родственница Дантесов по материнской линии).
   Отрывки двух писем из архива Дантесов, в том числе этот, опубликовал Анри Труайя, в нашей стране они были напечатаны еще в 1951 году. Однако пушкинисты не признали в "самом прелестном создании" жену Пушкина, ссылаясь на то, что фрагменты писем "были вырваны из контекста всей переписки" и "подают повод для крайне субъективных суждений". А вот Владимир Набоков и Анна Ахматова уверенно писали о взаимной любви Дантеса и Натальи Николаевны. Творческая интуиция восторжествовала. Теперь уже все письма Дантеса перед нами.

"Петербург, 2 февраля 1836 года.

   ...Теперь мне кажется, что я люблю ее больше, чем две недели назад! Право, мой дорогой, ...она не покидает меня, она со мной во сне и наяву... У меня более, чем когда-либо, причин для радости, ибо я достиг того, что могу бывать в ее доме, но видеться с ней наедине, думаю, почти невозможно, и все же совершенно необходимо; и нет человеческой силы, способной этому помешать, ибо только так я обрету жизнь и спокойствие... Словом, мой драгоценный, только ты можешь быть моим советником в этих обстоятельствах: как быть, скажи? Я последую твоим советам, ведь ты мой лучший друг, и я хотел бы излечиться к твоему возвращению и не думать ни о чем, кроме счастья видеть тебя, а радоваться только тому, что мы вместе..."
   К этому времени отношения Дантеса и г-жи Пушкиной были уже замечены в свете. Из дневника фрейлины М.К.Мердер: "5 февраля 1836 г. Среда... В толпе я заметила д"Антеса, но он меня не видел... он искал кого-то глазами... Через минуту он появился вновь, но уже под руку с г-жой Пушкиной... они безумно влюблены друг в друга! Пробыв на балу не более получаса, мы направились к выходу. Барон танцевал мазурку с г-жою Пушкиной. Как счастливы они казались в эту минуту"..."

Следующее письмо Дантеса из Петербурга датировано 14 февраля.
   "...Право,я, кажется, стал немного спокойней, не видясь с ней ежедневно... Кроме того, в последний раз, что мы с ней виделись, у нас состоялось объяснение, и было оно ужасным, но пошло мне на пользу. В этой женщине обычно находят мало ума, не знаю, любовь ли дает его, но невозможно вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре, а его тяжело было вынести, ведь речь шла  не более и не менее как о том, чтобы отказать любимому и обожающему ее человеку, умолявшему пренебречь ради него  своим долгом: она описала мне свое положение с таким самопожертвованием, просила пощадить ее с такой наивностью, что я воистину был сражен и не нашел слов в ответ. Если бы ты знал, как она утешала меня, видя, что я задыхаюсь и в ужасном состоянии; а как сказала: "Я  люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, ибо все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя все свои обязательства, пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой", - да, видишь ли, думаю, будь мы одни, я пал бы к ее ногам и целовал их ... Однако не ревнуй, мой драгоценный, и не злоупотреби моим доверием: ты-то останешься навсегда, что же до нее - время окажет свое действие и ее изменит, так что ничто не будет напоминать мне ту, кого я так люблю. Ну, а к тебе, мой драгоценный, меня привязывает каждый новый день все сильнее, напоминая, что без тебя я был бы ничто".

"Петербург, 6 мая 1836 г.
   Мой дорогой друг, я все медлил с ответом, ведь мне было необходимо читать и перечитывать твое письмо... Господь мне свидетель, что уже при получении твоего письма я принял решение пожертвовать этой женщиной ради тебя... С той же минуты я полностью изменил свое поведение с нею: я избегал встреч так же старательно, как прежде искал их; я говорил с нею со всем безразличием, на какое был способен, но думаю, что, не выучи я твоего письма, мне не достало бы духу. На сей раз, слава Богу, я победил себя, и от безудержной страсти, что пожирала меня 6 месяцев, о которой я говорил во всех письмах к тебе, во мне осталось лишь преклонение да спокойное восхищение созданьем, заставившим мое сердце биться столь сильно.
   Сейчас, когда все позади, позволь сказать, что твое послание было слишком суровым, ты отнесся к этому трагически и строго наказал меня, стараясь уверить, будто ты знал, что ничего для меня не значишь... Ты был не менее суров, говоря о ней, когда написал, будто до меня она хотела принести свою честь в жертву другому - но, видишь ли, это невозможно. Верю, что были мужчины, терявшие из-за нее голову, она для этого достаточно прелестна, но чтобы она их слушала, нет! Она же никого не любила больше, чем меня, а в последнее время было предостаточно случаев, когда она могла бы отдать мне все - и что же, мой дорогой друг, - никогда ничего! никогда в жизни!.. Итак, она осталась чиста; перед целым светом она может не опускать головы. Нет другой женщины, которая повела бы себя так же... Еще одно странное обстоятельство: пока я не получил твоего письма, никто в свете даже имени ее при мне не произносил. Едва твое письмо пришло, словно в подтверждение всем твоим предсказаниям - в тот же вечер еду на бал при дворе, и Великий Князь-Наследник шутит со мной о ней, отчего я тотчас заключил, что и в свете, должно быть, прохаживались на мой счет... Ну, я уже сказал, все позади, так что надеюсь, по приезде ты найдешь меня совершенно выздоровевшим..."
   Настало время подвести некий промежуточный итог. Из писем Дантеса мы узнаем, что примерно полгода назад он увлекся Натальей Николаевной Пушкиной, влюбленность переросла в глубокое искреннее чувство. Наталья Николаевна отвечала взаимностью. Нет ничего странного в том, что первый красавец и первая красавица полюбили друг друга. Они были ровесниками (обоим по 23 года), оба никогда до того по-настоящему не любили. Выходя замуж за Пушкина, Наталья Николаевна уважала его как поэта и как личность, но не любила, и сам Пушкин это сознавал, надеялся со временем внушить ей и любовь. Однако в отношении интимной связи Наталья Николаевна была непреклонна - даже влюбленный, но испорченный Дантес оказался тронут ее чистотой. Вообще говоря, чувства обоих возлюбленных до этих пор вызывают сочувствие и уважение.
   Пожалуй странным было то, что bougre Дантес так искренне полюбил. Но тут мы еще раз можем оценить прекрасный облик Натальи Николаевны, способный вызвать высокие чувства даже в низкой душе.
   Оказалось, что Дантес был принят в доме Пушкина. Очевидно, он мог появляться там как возможный жених одной из сестер Гончаровых.
   Узнаем мы и то, что в свете пошли толки и пересуды о любви, а может быть, и об интимной связи Дантеса с женой Пушкина.
   Из приведенных писем, особенно из последнего, можно представить, каким ударом оказалась любовь Дантеса для старика Геккерена. Он обрушился на любовника с упреками, пытался убедить его в том, что жена Пушкина уже была чьей-то любовницей. Вероятно, он передавал сплетни о ее связи  с императором. Дантес ему не поверил. И постарался успокоить "папашу", заверить в неизменности своих чувств.
   Николай I действительно волочился за г-жой Пушкиной, но его ухаживания не выходили за рамки светского флирта, и со временем он, что называется, взял себя в руки. Хотя он мог иметь наложницей любую даму империи. Но не Пушкину. Он понимал, чья она жена. Это понимали и десятки других юношей и мужчин, влюбленных в нее.  (Кстати, среди них был и полковник Ланской, будущий муж Гончаровой-Пушкиной, - воистину, последние станут первыми!) А Дантес не понимал. Для него Пушкин был заносчивым камер-юнкером, который к тому же пописывает стишки. Дантес, как сообщал Трубецкой, "относился к дамам вообще, как иностранец, смелее, развязнее, чем мы, русские..."То есть в определенном смысле у Дантеса не было соперников. А в глазах части высшего общества он становился еще и отчаянным малым, свободным от предрассудков. На его действия смотрели с молчаливым одобрением.
   Так начинался этот роман, предвещавший трагедию.
   Главным мотивом поступков Дантеса современники и большинство исследователей считали "ветреный разврат", неосторожное и демонстративное волокитство, а поведение Натальи Гончаровой осуждали, как по меньшей мере легкомысленное, поощрявшее ухаживания блестящего кавалергарда. Новые письма из архива семьи Дантесов доказывают, что в начале 1836 года между этими двумя "звездами" высшего счета вспыхнула настоящая любовь.

Страдания молодого Геккерена
   Дантес явно поспешил уверить Геккерена, что "победил себя", сумел "пожертвовать этой женщиной". Возможно, это были просто ритуальные клятвы "аста" своему старшему любовнику и покровителю ("ты источник всех моих удовольствий" и т.д.)
"Петербург, суббота 28 марта 1836г.
...Признаюсь откровенно - жертва, тебе принесенная, огромна. Чтобы так твердо держать слово, надобно любить так, как я тебя; и я сам бы не поверил, что мне достанет духу жить поблизости от столь любимой женщины и не бывать у нее, имея для этого се возможности. Ведь, мой драгоценный, не могу скрыть от тебя, что все еще безумен; однако же сам Господь пришел мне на помощь: вчера она потеряла свекровь, так что не меньше месяца будет вынуждена оставаться дома, тогда, может быть, невозможность видеть ее позволит мне не предаваться этой страшной борьбе, возобновлявшейся ежечасно... Так вот, когда бы ты мог представить, как сильно и нетерпеливо я жду твоего приезда, а отнюдь не боюсь его - я дни считаю до той поры, когда рядом будет кто-то, кого я мог бы любить..."
   Наконец, Геккерен вернулся в Петербург и навел порядок в своем семействе. Он рассудил, что запретить приемному сыну любить (женщину!) невозможно, это только отвратит от него Жоржа. Поэтому он всеми силами старался превратить платоническую любовь Дантеса в пошлый адюльтер, ведь любовное похождение рано или поздно  надоедает. Геккерен стал для видимости союзником и активным помощником Дантеса, а на деле стремился опорочить и Пушкину, и Пушкина - виновников своих несчастий. Помог его интригам и траур по матери поэта Надежде Осиповне, во время которого Наталья Николаевна не выезжала в свет. И действительно, любовь Дантеса со временем становилась страстью, а страсть стремится к обладанию. И действительно, через полгода план Геккерена начинает претворяться в жизнь. Вот что пишет Дантес папаше из казармы, находясь на дежурстве 17 октября 1836 года:
"Дорогой друг, я хотел говорить с тобой сегодня утром, но у меня было так мало времени, что это оказалось невозможным. Вчера я случайно провел весь вечер наедине с известной тебе дамой, но когда я говорю наедине - это значит, что я был единственным мужчиной у княгини Вяземской почти час..."

   Далее Дантес подробно описывает свое нервическое состояние по окончании вечера: "...оказавшись на улице, принялся плакать, точно глупец, отчего, правда, мне полегчало, ибо я задыхался; после же, когда я вернулся к себе, оказалось, что у меня страшная лихорадка..." Исследователи усматривают в этом излиянии лишь жеманное притворство. Совсем не в оправдание Дантеса хочу заметить: наши предки были совсем другими, даже физиологически; они переживали счастье и горе, любовь и ненависть бурно, случалось, умирали от любви (редко, но умирали), убивали из ревности чаще, чем из-за денег; зато легче переносили боль, холод и голод. Кроме того, несомненно, литература и искусство, вообще культура, навязывали модели поведения, и люди им следовали, даже не сознавая того. В качестве яркого примера напомню, что после выхода повести Гете "Страдания молодого Вертера", главный герой которой кончает с собой, по Европе прокатилась настоящая эпидемия самоубийств.
   После описания "страданий молодого Геккерена" Дантес переходит к делу. "Вот почему я решился прибегнуть к твоей помощи и умолять выполнить сегодня вечером то, что ты мне обещал. Абсолютно необходимо, чтобы ты переговорил с нею, дабы мне окончательно знать, как быть. Сегодня вечером она едет к Лерзенфельдам... Вот мое мнение: я полагаю, что ты должен  открыто к ней обратиться и сказать, да так, чтоб не слышала сестра, что тебе совершенно необходимо с нею поговорить. Тогда спроси ее, не была ли она случайно вчера у Вяземских; Когда же она ответит утвердительно, ты скажешь, что так и полагал и что она может оказать тебе великую услугу; ты расскажешь о том, что со мной вчера произошло по возвращении, словно бы был свидетелем: будто мой слуга перепугался и пришел будить тебя в два часа ночи, ты меня много расспрашивал, но так и не смог ничего добиться от меня... и что ты убежден, что у меня произошла ссора с ее мужем, а к ней обращаешься, чтобы предотвратить беду (мужа там не было). Это только докажет, что я не рассказал тебе о вечере, а это крайне необходимо, ведь надо, чтобы она думала, будто я таюсь от тебя и ты расспрашиваешь ее как отец, интересующийся делами сына; тогда было бы недурно, чтобы ты намекнул ей, будто полагаешь, что бывают и более интимные отношения, чем существующие, поскольку ты сумеешь дать ей понять, что, по крайней мере, судя по ее поведению со мной, такие отношения должны быть...
   Если бы ты сумел вдобавок припугнуть ее и внушить,  что..." (Окончание фразы зачеркнуто так старательно, что даже эксперты не сумели его прочитать).
   Дантес ясно излагает свой план и дает указание Геккерену вынудить г-жу Пушкину уступить его домогательствам.
   В этом письме впервые в интригу Геккеренов включен Пушкин ("ты убежден, что у меня произошла ссора с ее мужем, а к ней обращаешься, чтобы предотвратить беду"). Другими словами, Дантес предлагает шантажировать Наталью Николаевну разоблачением перед мужем. Замысел довольно путаный, но, вероятно, расчет был на то, что жена предпочтет тихий, тайный адюльтер ужасному скандалу.
   С этого момента старик Геккерен буквально преследует Наталью Николаевну. Как писал Пушкин впоследствии в не отосланном письме Геккерену: "Вы отечески сводничали вашему незаконнорожденному или так называемому сыну... Подобно бестыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам... вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне сына".
   Но пока еще козни развратной семейки не раскрыты. Геккерены ведут себя нагло. Папаша уверен, что его положение королевского посланника гарантирует его безопасность, а Дантеса обожают сильные мира сего. Они привлекают на свою сторону троюродную сестру Натальи Николаевны - Идалию Полетику, тайно ненавидевшую чету Пушкиных. С ее помощью Геккерены подготовили несговорчивой Натали настоящую ловушку. В.Ф.Вяземская рассказала, что Полетика по настоянию Дантеса "пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому... когда она осталась с глазу на глаз с Геккереном (Дантесом), от вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастию, ничего не подозревавшая дочь хозяйки явилась в комнату, и гостья бросилась к ней".
   Это произошло в первых числах октября. А 4 ноября Пушкин и его друзья получили анонимный пасквиль, содержавший грязные намеки на измену его жены. Пушкин потребовал объяснений у Натальи Николаевны, и тут все открылось. В этот день Пушкин как будто прочитал то, что сейчас читаем мы... Он узнал, что жена любила другого. Пушкин ни с кем не мог поделиться своим горем. Семья, дом, который он строил почти десять лет, - все пошло прахом. Уже тогда Пушкин был смертельно ранен.
   А может быть, добавляла горечи совесть? В свои 23 года Пушкин тоже был неразборчив в средствах. Тогда в Одессе он добился любви Елизаветы Воронцовой, жены генерал-губернатора М.С.Воронцова, в доме он был принят со всем радушием. А когда оскорбленный Воронцов отослал Пушкина, тот отомстил злой эпиграммой "Полу-милорд, полу-купец" - в ней было много желчи и мало правды. Ведь боевой генерал Воронцов был ранен штыком (!) в Бородинском сражении, командовал оккупационным корпусом в побежденной Франции, немало сделал для развития Таврии и Новороссии, был меценатом и образованнейшим человеком своего времени... И это лишь один из многих довольно постыдных эпизодов, в которых мог себя упрекнуть Пушкин. Образно говоря, в "зеркале Дантеса" он мог увидеть "черного человека", от которого лишь недавно начал отдаляться. 
   Пушкин послал вызов Дантесу.
   Подробности объяснения в семье Пушкина сразу стали известны  в стане врагов. Дантес с дежурства пишет записку папаше:
   "...Бог мой, я не сетую на женщину... и счастлив, зная, что она спокойна, но это большая неосторожность либо безумие, чего я к тому же не понимаю, как и того, какова была ее цель. Записку пришли завтра, чтоб знать, не случилось ли чего нового за ночь... и откуда ты знаешь, что она призналась в письмах...
   Во все этом Екатерина - доброе создание, она ведет себя восхитительно".
   Екатерина Гончарова, до сих пор проходившая в переписке Дантеса как безымянная "сестра", теперь обрела имя. Настало время вывести на сцену новый персонаж.
(продолжение)

(Газета "Совершенно секретно". 2005)

Как убивали Пушкина (ч.I)
Как убивали Пушкина (ч.III)