Три сестры Н.Н.Гончаровой, сыгравшие, хоть и по-разному, роковую роль в судьбе Пушкина

 Посредница и предательница
   Екатерина Гончарова, оказавшись в столице, в доме Пушкиных, писала: "...я право не знаю, как я смогу отблагодарить Ташу и ее мужа за все, что они делают для нас..." Из опубликованных ныне писем Дантеса стало известно, как она "отблагодарила".
   Екатерина Николаевна Гончарова была на три года старше Натальи Николаевны. Она была не красавица, но весьма привлекательна: высокая и стройная, с "осиной" талией, темными волосами и черными выразительными глазами. Он прекрасно ездила верхом, писала остроумные письма, естественно, по-французски. Положение фрейлины повысило ее статус, но найти жениха ей все никак не удавалось, ведь она была бесприданницей.
   Когда вокруг сестер Гончаровых начал увиваться Дантес, глаза Екатерины заблестели. Очень скоро стало ясно, что предмет его обожания - замужняя сестра, но Екатерина уже не принадлежала себе, она переживала роман Дантеса и Таши как свой собственный.
   Дантеса начали принимать в доме Пушкиных как возможного жениха Екатерины или Александры. Во время траура Натальи Николаевны по свекрови и ее болезни после родов Дантес общался только с ее сестрами и, возможно, передавал через Екатерину нежные послания. Летом на Каменноостровской даче Пушкиных посещения Дантеса стали особенно частыми. Екатерина наслаждалась обществом своего "обожэ", словно отраженным от Натали светом, и как могла "учащала возможности встреч с ним", писала современница.
   После возвращения Пушкиных с дачи ухаживания Дантеса за Натальей Николаевной стали уже устойчивой темой пересудов, поэтому Пушкин запретил назойливому кавалергарду бывать в его доме. Но общение между Дантесом и Натальей Николаевной продолжалось: он посылал, как сам признавался позднее, "довольно часто г-же Пушкиной книги и театральные билеты при коротких записках". Каковы были эти записки, теперь известно, даже военный суд определил, что они "могли возбудить щекотливость мужа". Но кто, как вы думаете, передавал эти послания?
   До сих пор Екатерина играла "роль второго плана". После вызова Пушкиным Дантеса на дуэль, она становится одной из главных героинь.
   Семейство Геккеренов не ожидало вызова. Ведь пасквиль, к которому они имели прямое или косвенное отношение, намекал на связь Натальи Николаевны не с Дантесом, а с самим Николаем I. С кем же стреляться в таком случае прикажете? Расчет был, видимо, на то, что Пушкин не станет поднимать шума, а просто уедет и увезет жену в деревню (так поступил бы всякий благоразумный человек, кстати, так советовали некоторые друзья). Для Дантеса это было бы хорошо - вот тебе, Натали, за несговорчивость! А для Геккерена еще лучше - с глаз долой, из сердца вон и - приди, сынок, в мои объятья!
   Если бы они хоть немного знали и, главное, понимали Пушкина, то не рассчитывали бы на его благоразумие. В том-то и дело, что Геккерены строили свои интриги, основываясь все-таки на логике поступков людей обыкновенных. Они не считали Пушкина исключительной личностью и мерили его "аршином общим".
   Дуэль означала не только смертельную опасность для Жоржа, но и крах двух блестящих карьер, благосостояния и положения в обществе. Нужно было найти какой-то выход, как избежать дуэли, но чтобы это не выглядело явным уклонением от поединка. И тогда Геккерены придумали версию о том, что Дантес влюблен в Екатерину Гончарову и уже собирался просить ее руки, а ревнивый Пушкине все не так понял. Старик Геккерен переговорил наедине с Екатериной и объявил, что если она согласна, то... Ах, мог бы и не спрашивать!
   Пушкин был в бешенстве, он сразу понял суть и цель интриги. Не верила своему счастью и невеста. В письме брату она писала, что ей "тоскливо до смерти". Но проявила характер! На рауте у австрийского посланника, где все дамы были в траурных нарядах по случаю кончины Карла Х, только фрейлина Гончарова явилась в белом платье, демонстрируя всему свету: я невеста! Это, знаете ли, был отчаянный поступок: императрица могла очень сурово наказать ослушницу. И Дантес тоже оказался в неловком положении: о сватовстве еще не объявили, маневр уклонения от дуэли становился слишком прозрачным. Но Екатерина намеренно шла на обострение, чтобы отрезать Геккеренам путь к отступлению. Наталья Николаевна нарочно не поехала на раут, зная о готовящейся выходке сестры. Пушкин приехал позднее, сразу оценил ситуацию как еще один шаг для избежания дуэли. Он тут же запретил Екатерине даже разговаривать с Дантесом, а "самому Дантесу сказал несколько более чем грубых слов". Инцидент на рауте был зафиксирован даже в донесениях дипломатов.
   Дантес в записке сделал выговор невесте, что она "ставит всех в неловкое положение", - впрочем, упрек довольно мягкий. Ведь в эти дни Дантес слишком зависел от сговорчивости Екатерины.
   К этому времени друзья буквально повисли на руках Пушкина, чтобы предотвратить дуэль. Все поверили - и кому? Геккеренам! Никто не знал всей правды, но все считали себя вправе учить Пушкина, как ему поступать. Для многих поэт оставался тем " enfant terrible", каким он был когда-то и за которым нужен глаз да глаз...
   Екатерина все больше включалась в происки врагов Пушина. Чтобы ускорить помолвку, Геккерен намекнул (или сообщил открытым текстом) Жуковскому и Загряжской, что Екатерина беременна от Дантеса. Жуковскому, чтобы тот всеми силами удержал Пушкина от дуэли, Загряжской - чтобы скорее получить согласие Гончаровых на помолвку и брак. Разумеется, Екатерина должна была, со своей стороны, признаться тетке в мнимой беременности. Шантаж подействовал. Загряжская с удовлетворением сообщила Жуковскому о согласии Гончаровых: "И так концы в воду!" (Между прочим, Дантес тут же начал торговаться с Гончаровыми о приданом; сторговались пока на 5000 рублей ассигнациями в год, причем 10000 были выданы сразу.)
   Некоторые исследователи полагают, что Екатерина действительно забеременела от Дантеса и что их связь началась еще в августе, во время дачных "тужурамуров". Навряд ли: Гончарова была фрейлиной, обязанной "блюсти себя". А соблазнителя ждало суровое наказание. Вот, для примера, подобный случай: Сергей Трубецкой,  брат уже упоминавшегося Александра Трубецкого, согрешил с фрейлиной, и она забеременела. По приказанию Николая I он был обвенчан тут же, в в Зимнем дворце на дежурстве, и сразу отправлен на Кавказ. (Кстати, там он оказался секундантом другой роковой дуэли - Лермонтова с Мартыновым,) Так вот, если бы Екатерина и вправду была в то время беременна от Дантеса, он бы ни о чем другом не думал, как жениться на ней, не дожидаясь вызова на дуэль!
   Наталья Николаевна пыталась отговорить сестру от брака с Дантесом, но Екатерина приписала это ревности. И отчасти была права: Наталья Николаевна все еще любила Дантеса, он имел над ней какую-то гипнотическую власть: "...не смея поднять на него глаза, наблюдаемая всем обществом, она постоянно трепетала" (Д.Ф.Фикельмон). В то же время и невеста страдала от унизительной двусмысленности своего положения, понимая, что если дуэль все же состоится, то Дантес и жениться не станет. Но не было такого унижения, которого она не перенесла бы ради Жоржа! А кто всему виной? Пушкин и младшая сестра. И Екатерина вплоть до свадьбы, живя под кровом Пушкиных, доносила обо всем Геккеренам.
   Например, когда Наталья Николаевна поехала во дворец к своей тетке, там ее уже караулил Дантес. Сообщить о визите могла только Екатерина. Она указывала Дантесу на друзей Пушкина и его окружение и предостерегала от откровенности с ними.

Примирения не будет
   Пушкин не подозревал, что в его доме завелся "крот". Вызов на дуэль все-таки был отозван. Пушкин объявил свояченице: "Поздравляю, вы невеста! Дантес просит вашей руки". До свадьбы он был приветлив с невесткой, добродушно шутил: а какой она теперь будет национальности - русской, француженкой или голландкой?
   Наконец, во время болезни Дантеса - а болел он "простудною лихорадкою" с 12 декабря по 3 января следующего года - Екатерина тайно посещала его в доме Геккерена. Об этом свидетельствуют записки Дантеса: "Добрая моя Катрин, вы выдели нынче утром, что я отношусь к вам почти как к супруге"; "Досадно, что у вас не будет экипажа завтра утром"; "...надеюсь, завтра не будет препятствий повидаться с вами". Свидания проходили с разрешения Геккерена, он и тут сводничал. Именно тогда Дантес вступил в близкие отношения с невестой. Это подтверждают и современники: "...та, которая так долго играла роль посредницы, стала, в свою очередь, любовницей, а затем и супругой".
   10 января состоялась свадьба. Наталья Николаевна присутствовала лишь на венчании. Пушкин приехал позднее на свадебный обед, устроенный в честь молодых графом Строгановым, другим знатным родственником Гончаровых. Там Геккерен сделал попытку примирения: "После обеда барон Геккерен, отец, подойдя к Пушкину, сказал ему, что теперь, когда поведение его сына совершенно объяснилось, он, вероятно, забудет и изменит настоящие свои отношения на более родственные. Пушкин отвечал сухо, что, невзирая на родство, он не желает иметь никаких отношений между его домом и г. Дантесом...". Когда Дантес приехал к Пушкиным с визитом, поэт его не принял; тогда Дантес написал ему письмо, но Пушкин, не распечатывая, вернул его, да как! На вечере у Загряжской поэт протянул письмо старику Геккерену. Тот отказался его принять. Пушкин вскипел и "бросил письмо в лицо Геккерену со словами: "Ты его примешь, негодяй!" Такие отношения никак не вписывались в версию Геккеренов, им необходимо было полное примирение. Но, "коль скоро Месье не довольно умен, чтобы понять, что только он и играет дурацкую роль во всей этой истории", как писал Дантес невесте, то было решено еще туже закрутить сюжет интриги, выставить Пушкина безумным ревнивцем, а Дантеса безвинным мучеником.
   Геккерены внесли в сценарий новый поворот: что Дантес женился на Екатерине... для спасения Натальи Николаевны, в которую был платонически влюблен, от ревнивого мужа и несправедливого мнения света! Отныне на балах и вечерах Дантес томно вздыхал и бросал в сторону г-жи Пушкиной страдальческие взоры. Некоторые современники разгадали маневр семейки, например Жуковский, конспективно записавший в дневнике: "Два лица. Мрачность при ней.  Веселость за ее спиной". Но многие поверили, особенно дамы: они восхищались рыцарем, который предпочел "...закабалить себя на всю жизнь, чтобы спасти репутацию любимой женщины". И в этом эпизоде Екатерина старательно отведенную ей роль.
   "...вы сыграли все трое такую роль..." - написал Пушкин в черновике оскорбительного письма Геккерену, послужившего причиной роковой дуэли. Двоих мы знали и прежде: Дантес и Геккерен, третья стала известна недавно - Екатерина Гончарова.

Месть гнусной парочки
   Пушкин написал Геккерену такое резкое письмо, что в ответ неизбежно последовал бы вызов Дантеса (сам посол драться не мог, его жизнь принадлежала королю, требовать атисфакции обязан был его сын). Но еще до отправки письма опять вмешались друзья. Жуковский доложил царю. Николай вызвал Пушкина на "ковер". Он обещал защитить честь семьи Пушкина, но взял с поэта слово, что тот не пошлет нового вызова и не спровоцирует новой дуэли, не известив его об этом. Интересно, что само право на поединок царь даже не подвергал сомнению. Пушкин дал слово.
   Утечка информации из дома Пушкиных продолжалась теперь, вероятно, от средней сестры Александры - через Екатерину - к Геккеренам. Они узнали про обещание Пушкина царю очень быстро. Тут уж они начали открыто мстить Пушкину и его жене. Ведь до сих пор они терпели поражение. Дантес остался ни с чем (он сам позднее признался: "Я имел всех женщин, которых желал, кроме этой женщины, которая отомстила мне за всех их и которая, словно в насмешку, была моей единственной любовью"). Дантес был вынужден жениться на нелюбимой, не больно-то красивой тридцатилетней женщине, явно ему не ровне, и это было унизительно. А главное, Пушкин отказывал им в порядочности, открыто презирая их.
   Вот как они мстили. Геккерен при удобном случае нашептывал Наталье Николаевне: "Когда же она склонится на мольбы его сына?" Дантес говорил ей пошлости; однажды, уходя с бала, нарочито громко сказал Екатерине: "...Пойдем, моя законная!" - намекая, что здесь присутствует и незаконная. Все эти мерзости мгновенно передавались устно, отразились они и в переписке современников. Это была настоящая травля.
   Наконец, Геккерены распространили новую клевету: что Пушкин сожительствует с другой свояченицей, Александрой. И этот вздор пошел гулять по свету: "Пушкин скрежещет зубами и принимает свое  всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя... Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не остаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу - по чувству". Так описывает раут 24 января 1837 года Софья Карамзина, еще недавно гордившаяся дружескими отношениями с поэтом. В конце письма дата - черный день 27 января 1837 года.
   Пушкин понял, что это никогда не кончится. Его враги ни за что не уймутся. Пушкин говорил другу Вяземскому, что ему "недостаточно уверенности своей собственной, своих друзей и известного кружка, что он принадлежит всей стране и желает, чтобы имя его оставалось незапятнанным везде, где его знают". Так оно и было по всей Руси великой, но не в столице, но не в высшем свете. "Здесь и сейчас" Пушкин проигрывал "информационную войну". Геккерены для своей пропаганды имели к услугам весь Кавалергардский полк. Кавалергарды в столице - это было то же самое, что гусары в уездном городе N. Они везде бывали, все видали, все слыхали. Они расползались по всем гостиным и разносили домысли и сплетни. Высший свет тоже благоволил к "своим" - кавалергарду Дантесу и респектабельному дипломату Геккеркну; бомонд принял г-жу Пушкину, а мужа скорее терпел, поэт оставался "чужим". Даже в дружественных ему семействах Карамзиных и Вяземских молодое поколение либо колебалось, либо приняло сторону врагов Пушкина. Поэт уже не был пророком, кумиром современников. Его философская лирика и раздумья над судьбой России были "чужими" в "николаевскую" эпоху, так же как камер-юнкерский мундир чужд поэту.
   Что мог Пушкин противопоставить интриганам? Сам он интриганом не был. И если бы у него даже были возможности ответить во всеуслышанье, что бы он сказал? Что его жена любила и, возможно, поныне любит Дантеса?.. Друзья, не зная ужасной правды, не понимая Пушкина, только мешали ему. Поэтому единственно возможным ответом Пушкина был смертельный поединок.
   Напрасно понадеялись Геккерены на слово, данное Пушкиным царю. Русский человек хозяин своему слову, как дал, так и взял. Тем более что Николай своего царского слова не сдержал, не вмешался, не помог Пушкину. А пожалуй, и подлил масла в огонь - сделал Наталье Николаевне внушение: "Я советовал ей быть сколько можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастия мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу". Верно. И Пушкина такое "отеческое" внимание возмутило.
Во-первых, он понял, докуда дошли сплетни. Во-вторых, потому что именно Николай первым дал повод сплетничать о его жене. Пушкин говорил другу Нащокину, что царь, "как офицеришка, ухаживает за его женою; нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо ее окон, а ввечеру, на балах, спрашивает, отчего у нее всегда шторы опущены".
   И Пушкин послал оскорбительное письмо Геккерену. На этот раз Геккерены не сумели найти способа увильнуть. Бросились к Строганову, но даже благоволивший им вельможа сказал: надо драться. Последовал ответный вызов Пушкину. И была дуэль.

Развязка
   По многим свидетельствам, в декабре 1836 - январе 1837 года Пушкин был в страшном напряжении. Даже старушка-няня его детей рассказывала: "Александр Сергеевич был словно сам не свой: он или по целым дням разъезжал по городу, или, запершись в кабинете, бегал из угла в угол. При звонке в прихожей выбегал туда и кричал прислуге: "Если письмо по городской почте - не принимать!" - а сам, вырвав письмо из рук слуги, бросался опять в кабинет и там что-то громко кричал по-французски. Тогда, бывало, к нему с детьми не подходи... раскричится и выгонит вон". Но как только Пушкин послал письмо Геккерену, он сделался спокоен и даже весел. Накануне "он был особенно весел" (у И.А.Крылова), "хохотал до слез" (в мастерской К.П.Брюллова), и наутро: "Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни..." (заметки Жуковского).
   Обстоятельства дуэли Пушкина с Дантесом, в общем, хорошо известны, а если подробно - места не хватит. Кто убил Пушкина, кто стрелял в него и смертельно ранил - тоже известно. Но кто виноват в его гибели? На этот вопрос давали разные ответы, частично справедливые: самодержавие, холодный высший свет, авторы анонимного пасквиля, жена, сам поэт с его ревностью и прочими недостатками...

   А какие у нас основания не верить самому Пушкину? Он, словно тень отца Гамлета, свидетельствует: "...вы все трое сыграли такую роль...". В черновике и окончательном варианте письма Геккерену даже определена степень виновности каждого. Про Дантеса сказано, что "он только подлец и шалопай" и что Пушкин удовлетворен тем, что "заставил вашего сына играть столь жалкую роль". То есть Дантесу принадлежит второе место. А главный виновник - руководитель заговора Геккерен: "Всем его поведением (довольно, впрочем, неловким) руководили вы". Эту уверенность Пушкина подтвердил впоследствии  и военный суд: "Министр  (т.е. Геккерен), будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном", а также "он поселял в публике дурное о Пушкине и жене его мнение..." Третье место, таким образом, занимает Екатерина Гончарова-Геккерен, притом что Пушкин не знал всех ее проделок.
   У виновников были и пособники - вольные и невольные. Среди вольных нужно, конечно, назвать Идалию Полетику, невольным же - несть числа. Кроме того, были, пользуясь юридическим термином, непреодолимые обстоятельства: это некоторые черты характера Пушкина и красота его жены. О слабостях и пороках поэта в последнее десятилетие появились целые книги; не буду распространяться на эту тему. Потому что не это составляло сущность его личности, потому что он был в движении, и прав Гоголь: "Я уверен, что Пушкин бы совсем стал другой". Не успел. Красота Натальи Николаевны также сыграла роковую роль; красота, но не сама жена. И тут я склонен тоже довериться Пушкину - он не только не винил ее, но заботился о ней и защищал до последнего вздоха. 
   Нам всем жалко Пушкина. Понимаю, что это звучит глупо, вроде как "птичку жалко!" Вернее будет сказать, мучительно больно за Пушкина. И очень не хочется верить, что гибель  его была неизбежна. Это подрывает нашу наивную веру в торжество добра и справедливости.
 Иллюстрация: Константин Данзас, секундант Пушкина на дуэли с Дантесом.
Почти каждый пушкинист пишет: "Ах, если бы..." - оставляя Пушкину гипотетический шанс уцелеть. Вплоть до последних минут: мол, если бы Наталья Николаевна не была близорука (в прямом смысле) она заметила бы проезжающих мимо Пушкина с секундантом Данзасом и остановила их... Такие,  с позволения сказать, размышления низводят происшедшее на уровень случайного стечения обстоятельств и унижают подвиг Пушкина, который под стать именно трагическому герою.
   Конфликт в кульминационной части был уже не только личной борьбой Пушкина за свою честь (к слову, множество негодяев выходили к барьеру и в смертельном поединке доказывали свою как бы порядочность, в том числе Дантес). Когда подлость нагло торжествует, с этим невозможно мириться. В том и подвиг Пушкина: он вышел один против подлости, зная, что погибнет.
   Подвигом было и то, как он умирал. А умирал он долго, почти двое суток, испытывая жесточайшие мучения. В.И.Даль просил его: "Не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче..." "Нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил; не хочу", - отвечал отрывисто Пушкин. Перед смертью он окончательно примирился с Богом. Старик-священник, соборовавший его, вышел искренне растроганным: "Я стар, мне уж недолго жить, на что мне обманывать?.. я для себя самого желаю такого конца, какой он имел". Пушкин примирился с царем. Ласково простился с друзьями. Он был окружен близкими, но оставался один со своей горькой тайной, перед лицом смерти. В последнюю минуту схватил руку Даля: "Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!"
   Он ушел один.
   Есть такие счастливцы (другие скажут - страдальцы), в жизни которых смерть - важнейший факт биографии. Таков наш Пушкин. "Смерть обнаружила в характере Пушкина все, что было в нем доброго и прекрасного", - написал П.А.Вяземский вскоре после смерти друга. Я бы сказал, что Пушкин-человек сравнялся с Пушкиным-творцом. Найдем же утешение в том, что, погибнув, он победил нравственно. И оставил нам не только свои гениальные сочинения, но и потрясающую историю своей жизни с финалом, достойным восхищения.

----------------------------

(Газета "Совершенно секретно". 2005)

Как убивали Пушкина (ч.I)
Как убивали Пушкина (ч.II)