И.Булышкина, Н.Ермолович
Главы из повести
Рис. В.Бескаравайного
В СМОЛЬНОМ
Эшелон мчится все дальше и дальше от Самары. Сквозь приоткрытую дверь теплушки видны снежные заволжские просторы.
Морозно. Солнечные лучи причудливо преломляются в огромных сосульках, свисающих с крыш станционных зданий, проносящихся мимо. Платформы пусты. Только одинокие фигурки дежурных встречают и провожают состав.
На транспорте разруха. Нет угля, паровозы и вагоны износились за годы войны. Пассажирские поезда не ходят, товарный и то редко увидишь...
А эшелон летит и летит. Постукивая на стрелках, врывается на станцию, грохочет на мостах, озорными гудками будоражит уснувшие в зимней спячке деревеньки.
Настроение у бойцов легкое, веселое. Сидят на нарах, беззлобно подшучивают друг над другом, похохатывают. В теплушке уютно, привычно пахнет кожей, ружейным маслом, махоркой. Сизоватые колечки табачного дыма выплывают из полусвета в яркий сноп солнечных лучей и, внезапно подхваченные залетевшим ветерком, стремительно уносятся наружу.
Александр стоит у самой двери, прислонясь плечом к стенке вагона. Морозный ветер покалывает щеки; глаза, ослепленные снежным блеском, полузакрыты. Хорошо! Так бы и мчаться верста за верстой до самого Питера.
Внезапный взрыв хохота заставляет его прислушаться к голосам. Ну, конечно, опять Паша Кошелев кого-то разыгрывает.
- А в Питере-то на вокзале, - доносится до Александра Пашин голос, - народу, оркестров - видимо-невидимо. К встрече готовятся. "Видать, с боями, сердешные, пробиваются, израненные все, прострелянные", - переговариваются на платформе. Тут телеграфист откуда ни возьмись, размахивает бумажной лентой. "Товарищи! Только что получено экстренное сообщение: геройский отряд красного комиссара Бакушева благополучно проследовал через станцию Любань..."
Пашка так натурально передает и разговоры на столичном вокзале, и крик телеграфиста, что ребята снова хохочут.
Александр улыбается. Что же, Пашка, пожалуй, прав. И в самом деле, зачем такой отряд? Он не понимал этого в Самаре, не понимает и сейчас. Слов нет, груз важный. В Питере голод. Ох как пригодится там волжская мучица. Но вот так трястись на нарах, томясь от безделья, когда заваруха в Поволжье только начинается... Нет, товарищи из губкома явно перестарались, дав ему под команду сорок бойцов. И пятерых бы за глаза хватило выполнить задание Ленина.
Октябрьская ночь, когда Александр Бакушев с товарищами охранял Литейный мост, словно разрубила жизнь пополам. По одну сторону осталось полуголодное детство, по другую - смутно грезилась новая жизнь, удивительная, непостижимая, которая должна быть совсем непохожей на старую. Еще не убрали вывески с двуглавыми орлами, еще мелькали в толпе шинели чиновников, но Александр понимал: к старому возврата нет. Как нет больше и прежнего Шурки. С той самой памятной ночи товарищи, не сговариваясь, стали уважительно называть его Александром. Отряд не распустили. Наоборот, людей прибавилось, оружия тоже.
Разбитый враг копил силы. Там - подожгли склады, в другом месте чиновники растащили, разграбили до последней чернильницы собственный департамент. Везде требовался строгий рабочий глаз, крепкая рука с винтовкой.
Вызов в районный комитет не был неожиданным. Удивило другое: ничего не объясняя, им - нескольким командирам красногвардейских отрядов - велели немедленно отправляться в Смольный. Там, мол, вам объяснят.
На площади перед Смольным еще чернели обгорелые поленницы костров. Они пылали здесь в ночь восстания. Решетчатые ворота, ведущие в огромный двор, были распахнуты. Вдоль фасада стояло десятка полтора грузовых и легковых автомобилей. Две трехдюймовки по обеим сторонам главных дверей грозным своим видом, казалось, подчеркивали, что рано еще складывать оружие, - революция в опасности. Впечатление суровой настороженности подчеркивали и серое низкое небо, и порывистый ветер, трепавший верхушки деревьев, и хмурые, уставшие лица часовых-красногвардейцев.
После того как доложили о себе, поднялись на третий этаж. Длинный коридор привел в большую комнату, перегороженную не то барьером, не то деревянными диванами - не запомнилось это Александру - на две неравные части. У барьера за столиком сидел секретарь. А у входа стоял часовой. Прошли в следующую комнату.
- Совнаркомовская канцелярия, - тихо сказал кто-то из товарищей, уже побывавших здесь.
"Не очень-то наша власть к бумагам привержена", - подумал Александр, оглядывая наполовину пустую комнату с несколькими шкафами, стульями и единственной пишущей машинкой. У двух окон застыли пулеметы. Рядом - дежурные пулеметчики. Подальше еще одна дверь. Возле нее на часах латышский стрелок. отворили дверь и вошли к Ленину.
Большинство, в том числе и Александр, видело Ленина только издалека в день встречи на Финляндском вокзале, позже - на заводских митингах. А тут - вот он рядом.
Владимир Ильич легко поднялся из-за стола, вышел навстречу, с улыбкой пожал каждому руку, предложил сесть. Был он коренастый, широкоплечий. Перед восстанием, чтобы его не узнали шпики, Ленин сбрил бороду и усы. Теперь бородка уже отрастала, а усы были коротко подстрижены. Но больше всего запомнились смеющиеся, лукавые глаза. Таким умом, такой силой и бодростью веяло от внимательного, веселого ленинского взгляда, что Александру сразу легче стало на душе. Забылся надрывный скрип деревьев в саду у Смольного, хмурое небо, пушки у входа, пулеметы в канцелярии.
А Ленин тем временем знакомился с товарищами, расспрашивал, откуда кто, какую вел партийную работу.
Дошла очередь до Александра. Владимира Ильича больше всего заинтересовала его военная подготовка.
- Очень нам нужны военные люди! - сказал Ленин.
- Ну, какой я, Владимир Ильич, вояка. Штрафной батальон, Красная гвардия - и все. Без году неделя...
- Вы, товарищ, неправы, - строго прервал Александра Ленин. - Имейте в виду, что в революции дело решают не годы, не месяцы, а дни и даже часы. Опыт, который вы приобрели сейчас, ни с чем не сравним. И понадобится он нам очень скоро. Сейчас враги пытаются задушить революцию голодом. Не выйдет - снова возьмутся за оружие. Да они его и не складывали. Предстоит жестокая борьба. Ну, а пока главное для революции - хлеб. Не мне рассказывать вам, питерским пролетариям, что делается на заводах, в рабочих районах города. Надвигается голод. Этого нельзя допустить. Хлеб в деревне есть. Его нужно добыть и эшелонами отправить в Питер. Вас рекомендовали районные комитеты партии. Возглавите отряды, которые немедленно отправятся в центральные губернии, в Поволжье. Вы понимаете необходимость и чрезвычайную важность таких мер?
- Да! Конечно!
- Тогда не будем терять времени. Чем быстрее вернетесь, тем лучше. Разузнайте настроение крестьян, присмотритесь к местным делам, помогите товарищам. Словом, чувствуйте себя полномочными представителями революционного Петрограда.
На следующий день, прихватив братьев Кошелевых и еще несколько красногвардейцев, Александр выехал в Самару.
Хлеб в Самаре и точно был. С помощью губревкома и его председателя Валериана Куйбышева снарядили целый эшелон. И отряд пополнили до сорока человек, - будто им в Самаре делать нечего. Но в ревкоме и слышать не хотели никаких возражений: "Мы тоже за хлеб перед Лениным в ответе. Дорога дальняя, с отрядом надежнее".
Так и поехали.
ПЕСОК В БУКСАХ
Внезапно в вагоне посветлело. Кто-то сильным рывком распахнул дверцу настежь. Под полом гулко застучали на стыках колеса. Два паровоза, замедлив ход, втягивали состав на огромный мост. В напряженной тишине, сразу сменившей безудержное веселье, опять заговорил Пашка, теперь уже совсем другим голосом:
- Вот она, Волга-река. Красавица!
Сгрудившись у открытой двери, бойцы молчали. Стоявший впереди Александр слышал за собой шумное дыхание взволнованных парней.
Слегка припорошенная снегом голубоватая гладь замерзшей реки ослепительно сверкала и искрилась мириадами солнечных зайчиков. У крутого берега ребятишки, казавшиеся с высоты моста совсем крохотными, тащили в гору салазки. Еще дальше легкими столбиками вились в небо дымки невидимой за пригорком деревни.
Поезд еле полз по середине моста. Оборвали свою песню колеса. И такая безмятежная тишина стояла над миром, такая красота и покой были кругом, что у многих бойцов сжалось сердце. И, наверное, каждый подумал о том, как непрочен этот покой и обманчива эта тишина.
...В Сызрани эшелон загнали на запасный путь.
Посланный к дежурному боец возвратился ни с чем, - тот и разговаривать с ним не стал.
- Ладно, - комиссар поправил ремень и машинально передвинул кобуру нагана, - сейчас все выясним. Леха Кошелев остается за старшего. Пронин, Алексеев, Савушкин, Павел - за мной!
И легко спрыгнул на мерзлую в разводьях жирных мазутных пятен станционную землю, зашагал вдоль состава.
Дежурный, тощий, небритый, заметив, приближающихся к нему вооруженных людей, сделал попытку юркнуть в боковую дверь.
Пашка опередил его.
- Вынос тела состоится позже, - выразительно посмотрев на позеленевшего от страха железнодорожника, проговорил он. - А сейчас отвечай, где жезл, почему не отправляешь? Ну?
Дежурный икнул.
- Погоди-ка, Кошелев, - Александр слегка отстранил Пашку и вышел вперед.
- Очевидно, вы не знаете, кто мы, - начал он тихо и внятно. - Так вот. Самарские рабочие собрали для голодающих детей и женщин Петрограда эшелон хлеба. Нам поручили доставить его к Ленину. Требуем без задержки пропустить состав.
Видя, что с ним разговаривают спокойно и убивать не собираются, дежурный немного оправился.
- Ничего-с не могу поделать, гражданин комиссар, - залебезил он, старательно запахивая полу широченной шинели, словно пряча в нее что-то. - Ничегошеньки-с... И знать-с не знаем вас, и слыхать-с не слыхали... Только-с господин... виноват-с, гражданин начальник станции могут-с дать разрешеньице. Я человек маленький...
- Пошли! - круто поворачиваясь к дежурному, бросил на ходу Александр.
Издали за сценой на платформе наблюдали несколько железнодорожников. Один из них, пожилой, в лоснящемся от масла и ветхости ватнике, догнал комиссара.
- Слыш-ка, сынок, - тронул он Александра заскорузлым, негнущимся пальцем. - Врет ведь все иуда с красным верхом, - и он ткнул тем же пальцем в дверь, куда скрылся дежурный. - Только перед вашим подходом был у них тут с начальником разговор. Пузатый ему кричал: "Не приказано пускать в Петроград составов - и все тут! Умри, а не пропусти!"
- Это кем же приказано? - поинтересовался Александр.
- Кем... Известно кем, этим, как его... Тьфу ты, и не выговоришь натощак. Во, вспомнил - Викжелем. Это он теперь у нас на дорогах верховодит - Всероссийский профессиональный союз железнодорожников. Только скажу я вам, ребятки, хрен редьки не слаще. Видать, много в нем сволоты меньшевистской и эсеровской сидит. Вроде наших недобитых...
- Ясно. Ну, спасибо, батя, прочистил нам мозги. А то мы в дороге все больше видиками интересовались, а о контре и думать забыли. А она-то, оказывается, помнит о нас, не забывает...
Начальника в кабинете не оказалось, хотя все еще хранило следы его недавнего пребывания. На зеленом сукне стола в массивном серебряном подстаканнике остывал стакан крепко настоянного чая. Рядом лежал рассыпанный сахар, брошенный впопыхах бутерброд.
Наливаясь холодной яростью, Александр кивком головы показал бойцам на стол.
- Видали? Не пускать в Питер состав! А то, что там голодают...
Закончить он не успел. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге показался Леха.
- Почему оставил эшелон? - обернулся к нему Александр.
- К эшелону, товарищ комиссар, теперь воробей не пролетит - всюду караулы расставлены. а только уезжать отсюда поскорее надо. Ушли вы, мы с ребятами стоим, курим. Какой-то тип, с виду смазчик, идет себе, под вагоны заглядывает, молоточком по колесам постукивает. Прошел, поздоровался чин-чином. Тут Смотрикову понадобилось под вагон. Отошел он в сторону. Нагнулся, чтобы подлезть, глядь, а возле колес песок просыпан. Смотриков сам кочегаром на маневровом был, разбирается, что к чему. Завопил он истошным голосом. Мы к нему. А он на буксу показывает, а там песку полно. Аварию, гады, решили устроить. Кинулись мы того паразита искать, да где там! Его и след простыл.
- Немедленно к эшелону! - комиссар смотрел на Леху, и было видно, как перекатываются, сгоняя румянец со щек, вздувшиеся желваки. - Никого не подпускать!
Кошелев исчез.
- Вот что, - Александр обвел взглядом насупившихся бойцов, - душа из них вон, а чтобы жезл был.
Начальника так и не нашли. Зато тощего дежурного отыскали у телеграфистов.
Толкнув дверь с дощечкой "Аппаратная. Посторонним вход воспрещен", бойцы вошли в просторную комнату, где на длинных столах стояло несколько телеграфных аппаратов. Работал только один. Цокая ключом, сидел юнец-телеграфист, а над ним, что-то диктуя, склонился дежурный.
Теперь вид его несуразной фигуры вызвал у комиссара вполне определенное чувство. Гнусавое бормотанье на платформе становилось в один ряд с бегством начальника и песком в буксах. За всем этим Александру чудился невидимый, притаившийся враг.
Оглянувшись на стук двери, дежурный снова повернулся, запахивая полу форменной шинели.
Александр не выдержал. В прятки, что ли, с ним играют? Один бегает как черт от ладана, другой прячет что-то. А эшелон стоит...
Гнев захлестнул его. Неуловимым движением рванув кобуру, он выхватил наган:
- Руки вверх!
Телеграфист остался сидеть с вытаращенными глазами, не в силах оторваться от ключа. Длинные же рукава шинели дежурного, послушные команде, взметнулись вверх. Ничем не придерживаемая пола распахнулась, что-то с легким стуком выпало из шинели и свалилось под стол.
Поднятые вверх рукава задрожали, обнажая худые грязные руки.
- стоять спокойно, - Александр ткнул его в сторону стволом нагана. - Кошелев, посмотри-ка, что там.
Павел мигом вытащил из-под стола круг толстой проволоки.
- Жезл! Вот подлюга!
- Это не я! - снова обрел дар речи дежурный. -Честное благородное, не я! Умоляю, верьте мне, - зачастил он, но уже без всякого кривлянья.
- А кто же?
- Начальник! Честное слово - начальник!
- Вас бы с начальником за саботаж - к стенке! Да не охота руки марать, - пряча наган и сразу остывая, проговорил Александр. - Взять его! В Питере разберемся, что за гусь!
Конвоируемый бойцами дежурный, тяжело волоча ноги, поплелся к составу. На перроне посмеивались железнодорожники.
- Ты его, комиссар, на паровоз приспособь кочегаром. Не смотри, что тощий, выдюжит - жилистый.
У эшелона редкой цепью с винтовками наперевес стояли бойцы. Машинист, подхватив жезл, побежал к паровозам.
Дежурный с тоской уставился на видневшиеся из-за вагонов крыши станционных зданий. Крепкие руки подхватили тощее тело, приподняли и втолкнули в теплушку.
...Опять загремели колеса. Полетели мимо телеграфные столбы, перелески.
Прежнего веселья в вагоне уже не было. Арестованный, забившийся в самый угол нар, сидел не шелохнувшись. Само присутствие постороннего человека, казалось, напоминало бойцам о том, что впереди может быть всякое.
- Так и будем этого хлюпика охранять? - ни к кому не обращаясь, недовольно пробурчал Павел.
- Тебе этим заниматься не придется, - шагнул на середину вагона комиссар. - Назначаешься старшим ударной группы. Выбирай пятерых. Задача - добывать паровозы, жезлы, машинистов, одним словом - обеспечивать движение. Остальным - разойтись по всему эшелону. Ничего не поделаешь, придется померзнуть на площадках. Но зато хлеб доставим быстро и в целости. Ясно?
Дорога была предупреждена о движении необычного эшелона. В этом убедились уже на следующей станции
<к содержанию раздела
