ТАЧАНКА С ЮГА

6

Поезд, на котором мы ехали в Екатеринослав, застрял на полпути. Борода, оставив меня на перроне какого-то по­лустанка, ушел, как он сказал, «поискать дружков, чтоб помогли».
У меня сложилось впечатление, что, попади он на Луну, то и там через несколько минут будет хлопать по плечу лунного жителя и кричать: «Ты, палка-махалка, будь другом, не откажи!..» Так было и здесь. Появился Борода с двумя матросами. Пересмеиваясь, они вспомина­ли какого-то Кузю-барабана. Проводив нас до конца перро­на, один из матросов распрощался с Бородой, а другой подошел с нами к небольшому, из четырех вагонов, со­ставу.
— Стой! Кто идет? — окликнул часовой.
— Свои, свои! — отозвался наш провожатый и посту­чал в дверь последнего вагона. — Открой, Бабкин! — Дверь приоткрылась. — Посади товарищей в мою каюту, — прика­зал матрос и зашагал к паровозу.
Нас устроили в двухместном купе.
Вскоре матрос возвратился, поставил на стол чай­ник и кружки, потом протянул Бороде большую банку кон­сервов.
Борода взял банку и, покрутив ее в руках, спросил:
— А это что за чудо?
— Бери-бери! — угощал матрос. — Консервы вкусные, трофейные. — Неожиданно он повернулся ко мне: — Вот ты какой, Киркин помощник! Я думал, ты побольше. Мало, видно, каши ел?
— Мало, Егор, — вмешался Борода. — Саша из Пите­ра. Не очень-то там разъешься! Отца беляки убили. А что мал ростом, так это не такой уж грех. Парень храбрый, испытанный и стреляет здорово.

Моряк недоверчиво посмотрел на меня.
— А ты, салага, не дрейфишь?
— Страшновато, но я не один, я ведь с Кириллом Митрофановичем! А вообще, — добавил я, — стараюсь об опасности не думать.
Егору, видимо, понравился мой ответ.
— Ты, браток, в одном  неправ. Думать об опасности, конечно, надо. Но только о том, как ее отвести. А страх перед опасностью есть у каждого живого человека. Страх — это не трусость! Его можно в себе подавить, а вот трусость — с ней ничего не сделаешь. Правильно говорю, Кира?
Борода кивнул и пододвинул мне банку консервов.
— Ешь, Саня, а мы с Егором поболтаем.
Они стали вспоминать товарищей. То и дело слыша­лось: «Убит, погиб, расстрелян беляками». Назывались фронты, от Черного моря до Тихого океана.
— Осталось нас, дружков с тральщика, если по пальцам считать, одной руки хватит, — печально сказал Борода.
— Геройские ребята погибли, — вздохнул Егор.
Поезд стал  замедлять ход. Матрос  посмотрел в окно.
— Подъезжаем. Ну, Кирюха, — они обнялись, — так держать!
— Есть так держать! — ответил Борода.
— Прощай, салага, береги своего начальника! — про­тянул мне руку Егор и вышел из купе.
— Кто он? — полюбопытствовал я.
— Сослуживец мой по минному тральщику, рулевой. Работает порученцем у Дзержинского, а здесь он началь­ник охраны замнаркомвоена, да, наверно, еще какое-нибудь задание имеет.
На станции наш состав еще долго маневрировал, пока не остановился на запасных путях. Когда мы вышли на перрон, вокзальные часы показывали три часа. Борода по­звонил по телефону. Из Чека за нами прислали бричку и отвезли на квартиру.

А на следующий день начался маскарад. Утром, после завтрака, пришел парикмахер. Он сбрил Кириллу бороду и сделал ему залихватскую прическу «бабочкой». Пышные усы превратились в тоненькие стрелки-усики, закрученные вверх. Лицо Кирилла стало настолько смешным, что я не выдержал и рассмеялся.
— Ты брось ржать, лучше скажи: похож или не похож я на себя? — приосанился Борода.
— Что вы, только по костюму да по голосу можно узнать!
— Это еще не все. Сейчас за тебя возьмемся. Товарищ мастер,  сделайте  ему  больничную  стрижку, как стригут санитарки. Знаете такой фасон?—И он сделал волнооб­разное движение рукой.
Мастер понимающе кивнул головой, и через несколько минут моя гордость —длинноволосая, пышная прическа — хлопьями лежала на полу, а из зеркала смотрело смугло­ватое уродище, остриженное под барана. Теперь уже Ки­рилл стал смеяться. Он хлопал парикмахера по плечу и приговаривал:
— Ай да мастер! Да ты просто артист. Тебе б в те­атре работать!
Напустив на себя полное безразличие, я смотрел, как парикмахер складывает свой инструмент. Едва он ушел, Борода перестал смеяться, обнял меня и ласково сказал:
— Ты прости меня, Саня, я ведь не со зла смеялся. Не огорчайся. А что волосы?.. Тьфу! Через месяц другие вы­растут, получше. Была бы голова цела. Вот о чем нам ду­мать надо.

Мне стало как-то невыразимо тепло. Был я тогда очень одинок. Мать писала редко, Самовар присылал с фронта записки телеграфного содержания: мол, здоров, скоро до­мой, пиши, как идут дела. Поэтому ласка Бороды, к кото­рому я относился почтительно и по-мальчишески влюблен­но, меня потрясла. У меня невольно выступили слезы. Бо­рода заметил их, но, видно, понял мое состояние и отвер­нулся. Потом сказал:
— Теперь, Саня, давай одеваться.
Он вытащил из-под кровати два мешка и высыпал на пол их содержимое.
Чего тут только не было! Кирилл Митрофанович подо­брал мне невероятную рванину: косоворотку, застиранную и залатанную в нескольких местах, брюки некогда серого цвета, с коричневыми заплатами на коленях. Еще в худ­шем состоянии была обувь. Осмотрев несколько пар боти­нок, я выбрал себе опорки от сапог. Хотя они спадали с ног, зато имели целую подошву.
Борода неодобрительно покачал головой.
— Дали тут ребята маху, не угадали.
— Ничего Кирилл Митрофанович, сойдет! Мне ведь не танцевать и не пешком ходить, — ответил я и стал при­мерять картуз с переломленным и сшитым проволокой ко­зырьком.
— Как знать, Саня. Все может случиться. Может, танцевать придется!
Себе Борода подобрал синие галифе, потертый офицер­ский френч коричневого цвета, фуражку-керенку, а поверх надел брезентовый плащ с капюшоном. Потом достал из спичечного коробка два крестика: серебряный, на замусо­ленном шнурочке дал мне, а позолоченный, на цепочке на­дел сам. Затем аккуратно сложил нашу одежду в один из мешков и сказал:
— А сейчас, Саня, пойдем смотреть наш экипаж.

Мы шли по улицам, и мне казалось, что на нас все смотрят, вернее —на меня. Борода же ничем не выделялся среди прохожих.
На окраине города, в маленьком домике, стоявшем в переулке, нас ждали два товарища. С ними Борода тотчас же стал обсуждать маршрут нашей поездки. Маршрут со­ставлялся с таким расчетом, чтобы деревни проезжать в дневное время, а ночевать в поле или в лесу: так безопас­нее. Весь маршрут, примерно двести пятьдесят — триста верст, Борода рассчитывал проделать за пять — шесть дней. Один из товарищей сказал, что нельзя делать более тридцати верст в день: «Дорога неважная, кони заморятся и подобьются». Борода возразил: «Это ничего, что кони подобьются, так даже правдоподобнее будет: мы же едем из-под Ростова, а это вдвое дальше. Нам нужно объездить как можно больше хуторов и деревень и намозолить глаза та­чанкой».
Товарищи указали пункты, где следует быть поосто­рожней, сообщили несколько адресов и передали Бороде какие-то документы. Кирилл внимательно просмотрел их и спрятал в карман.
— Какие будут у вас пожелания или претензии, това­рищ Бардин? — спросил один из чекистов.
— Претензий, товарищ Капустин, нет. Спасибо за по­мощь. А просьба одна — дообмундировать Сашу: пиджак или свитку нужно ему и обувку другую. А за остальное еще раз спасибо.
Капустин очень внимательно осмотрел мой наряд и задал несколько вопросов: не трушу ли я, понимаю ли за­дачу и ответственность. Прощаясь с Бородой, сказал: «Ри­скованный вы человек, товарищ Бардин! Очень рискован­ный!» Мое участие в операции он явно не одобрял.
Товарищи ушли, а на пороге, к моему удивлению, по­явился Степан — конюх, обучавший меня конному делу.
— Здравия желаю, товарищ начальник! Здорово, Сашко!
— Здравствуй, Букин! Где же твое хозяйство?
— А, здесь, во дворе, все готово!

Мы вышли на большой двор и увидели тачанку с рас­писанной цветами спинкой, широким, обитым кожей си­деньем и откидной скамеечкой. Сзади к тачанке был при­делан сундук.
— Здесь, товарищ начальник, самое главное! — Букин открыл сундук, нажал что-то внутри и осторожно вынул дно, под которым было другое. Хорошо пригнанное фаль­шивое дно можно было обнаружить лишь в том случае, если бы кому-то вздумалось произвести обмер сундука. Бо­рода несколько раз вставил и вынул дно.
— Молодец, Букин, — похвалил он. —А где кони? — Когда Букин вывел из сарая пару невзрачных лошадок, Борода недовольно крякнул: — Ну и ну! Так это же не кони, а ко­тята! Куда им по пятьдесят верст в день? Эх, Букин, Бу­кин, хороший ты парень, а в конях до сих пор не разби­раешься! Товарищ Капустин коней видел?
— Видел, товарищ начальник, и даже очень хвалил. Тут уж вы сами ошиблись, Кони-сибирки, им в день хоть сто верст — и то нипочем!
Борода стал внимательно осматривать лошадей. Делал он это очень старательно: лазил им в рот, дул в глаза, щу­пал ноги.
— Ладно, сибирки, так сибирки! Лишь бы до Сибири не довели, — невесело сказал Кирилл. — Ну, что ж, Букин, теперь тащи багаж!
Конюх вынес из сарая небольшой мешок и клок мочалы. В тайник, на мочалу, он аккуратно уложил шесть гра­нат-лимонок и пучок узких ремешков-ушивальников из сыромятной кожи, Сюда же уместились кольт Бороды, мой браунинг и запасные вожжи. Поверх крышки тайника Бу­кин набросал тряпок, обрывки веревок, положил солдатский котелок и две деревянные ложки.

— Правильно, Букин! Пригодится — водицы напить­ся, а случись щи, так не лаптем хлебать, — похвалил Борода.
В тачанке был еще один тайник. Отвинтив железный лист на задней стенке тачанки, Борода спрятал туда пло­ский, завернутый в газету пакет и, поставив лист на место, затер головки винтов грязью. На мой вопросительный взгляд сказал: «Здесь самая главная наживка для Пол­ковника!»
Ближе к вечеру Букин притащил две попоны, ватную телогрейку, которую он называл «спинжаком», и несколько пар обуви. Из них я выбрал разношенные, но целые солдат­ские бутсы.
Позднее к нам пришел смуглый здоровяк в кожаной фуражке и матросском бушлате. Увидев его, Борода радост­но закричал:
— Кого я вижу? — И они долго хлопали друг друга по плечам, выкрикивая:
— Жив?
— Куда же мне деться?
— А мы тебя уже не раз хоронили!
— Вот черти!
Оба очень жалели, что нет времени поговорить. Ма­трос принес сверток с едой, который прислал Капустин.
— Ну, бывай здоров, Кира! Береги себя!— Друзья об­нялись и расцеловались. Напоследок матрос протянул мне руку: — Смотри, салага, не очень-то лезьте с Кирилкой на рожон!
— Ладно, ладно! — ворчал Борода. — Еще один совет­чик-воспитатель на мою голову.

<<<

>>>