М.Ефетов
Рисунки Ю.Реброва

   Приближался Новый год. Тяжело и голодно было в том году в нашей стране. Но матери и тогда старались как-то отметить праздничные дни каникул у ребят: достать им хотя бы одну конфету или лишний кусок хлеба, что было по тем временам большим подарком. А в тех местах в тылу, где жизнь была чуть полегче, даже и в этот трудный год устраивали ребятам елку, и в гости к ним приходили дед-мороз и снегурочка.
   И вот однажды Иван Птаха попросил у своего командира разрешить ему устроить для девочки елку. Это было в дни, когда стрельба утихла и в городе наступило некоторое затишье.
   - Елку, - удивился полковник.
   - Эгеж, елку.
   Елка - на фронте, на переднем крае, в землянке, вырытой под разрушенным домом!
   Нет, Иван Птаха не фантазировал. Ночью Иван шел в разведку - вот он и просил разрешения, когда выполнит задание, на обратном пути незаметно спилить и принести на командный пункт одинокую елочку, что сохранилась на площади.
   - Трудное дело, - сказал полковник Кубанов. Потом, чуть подумав, добавил: - Попробовать можно...
   Ночью по белому снегу в белых маскировочных халатах ползли из разведки солдаты части полковника Кубанова. Чуть вправо возьмешь - смерть от мины, чуть влево отклонишься - взлетишь на воздух. Узкая дорога жизни меж двух смертей.
   Ивана Птаху, который имел прозвище "Эгеж", в части полковника Кубанова называли также "Невидимкой". Никто не мог так проползти незамеченным, как этот солдат - злой для врагов, добрый для своих, смелый в бою, ловкий в разведке. В самом трудном месте, где все заминировано и пристреляно, Птаха проходил жив-здоров и все нужные сведения приносил командованию.
   "На то он и Птаха! - говорили солдаты. - Где человеку не пройти, птаха всегда пролетит".
   В этот раз Иван Птаха принес не только все нужные сведения о враге, но и маленькую елочку. Деревце это было ближе к нашему командному пункту, чем к траншеям врага. И наш наблюдающий знал, что Птаха на обратном пути собирается его спилить. Однако, как ни щурил глаза наблюдающий, как ни прислушивался, ничего в ту ночь не увидел и не услышал.
   "Наверное, - подумал наблюдающий, - Птаха оставил ту елочку в покое".
   А Птаха тут, он уже на командном пункте, и из-под белого халата у него зеленые ветки торчат. Спилил-таки елочку разведчик! И так бесшумно и невидимо, что ни наши, ни фашисты подавно ничего ночью не заметили. Вот, должно быть, удивились наутро фашисты, увидев, что елочка за ночь убежала с площади, у них из-под носа.
   На командном пункте принялись украшать эту елочку для маленькой Светы. Игрушек, конечно же, там не было. Вместо них пошли в ход пустые патронные гильзы, ракетницы, хлопья из ваты и спичечные коробки. И елка, надо сказать, получилась на славу.
   Иван Птаха нарядился дедом-морозом. Он приклеил себе бороду из ваты и надел маскировочный халат. Елена Крылова изображала снегурочку... Нет, они мало походили на тех разнаряженных дедов-морозов и тех снегурочек, что обычно приходят на елки к нашим ребятам. Но для Светы и это было большой радостью. Ведь до того времени Светлана, должно быть, никогда в жизни не видела праздничную елку. Она смеялась и хлопала в ладоши, увидев белую бороду Ивана Птахи.
   На этой елке все было не так, как всегда. Обычно на елке бывает так: в зале много ребят, а на сцене играют, поют, пляшут, развлекая ребят, один или несколько актеров. А тут, во фронтовой землянке, было наоборот: представление шло для одной только девочки - Светланы. А развлекали ее многие. Кто умел плясать - плясал, кто умел петь - пел, кто умел фокусы показывать - был в тот вечер фокусником.
   Во время праздника елки где-то недалеко от командного пункта захлопало и загудело. Несколько солдат, пригнувшись, побежали по длинным подземным коридорам. От елки до передовой было не больше одного квартала. Светлана ничего не заметила. Когда же спустя полчаса эти солдаты вернулись, они увидели, что щеки Светы чуть порозовели, а глаза казались еще больше - так смотрела она на разукрашенную елку. Ведь когда началась война, ей было год-полтора, не больше. И теперь все это - новое, нарядное, веселое - особенно радовало ее.
   А ночью во сне Светлана снова плакала и звала маму.

   Однажды Елена Крылова спросила девочку:
   - Света, скажи, а как звали твою маму? Вспомни!
   Света чуть наморщила лоб, веки ее набухли, из-под них выкатились две большие капли.
   - Ее звали мама, - сказала Света. - Мамочка...
   Нет, нельзя было больше расспрашивать Светлану. Надо было как-то по-другому разыскать ее родных, узнать фамилию, а может быть, найти ее отца.
   Надо! Но как? Этот вопрос беспокоил не только Елену Крылову, но и полковника Кубанова и многих солдат и офицеров его части.
   Полковник чувствовал уже огромную нежность к этой девочке и все чаще думал о том, как кончится война и в дни школьных каникул он пойдет со Светланой в большой магазин игрушек, где елка высится до самого потолка. Там он скажет ей: "Выбирай. Выбирай, что хочешь". Он накупит ей большую коробку елочных игрушек. И тогда все будет не похоже на эти закопченные стены, на эти нары и дымящую печь из железной бочки. Он будет угощать Светлану конфетами, и они вместе будут вспоминать землянку и то, как устраивали здесь елку, как патронные гильзы заменяли елочные украшения.
   Думая так, Кубанов силился представить себе, будет ли при этом, в той мирной обстановке, отец Светланы. И ему очень хотелось, чтобы отец этот был, чтобы нашелся.
   Однажды ночью, когда Света спала, а у нее в ногах сидел Иван Птаха, пришивая пуговицы к гимнастерке, и тут же вокруг лампы, сделанной из пустого снарядного стакана, сидели разведчики, один из них сказал:
   - А ведь ползла женщина оттуда, где этот четырехэтажный дом за площадью.
   Сказал это разведчик неожиданно - должно быть, просто подумал вслух, но все поняли, что речь идет о Светиной маме.
   - Да, - сказал Птаха, - связаться бы с тем домом... Там тоже наши. Может, что скажут о женщине с ребенком.
   Однако связаться с домом, который оборонял Павлов, не удалось. Дом этот со всех сторон был окружен фашистами. Пробраться туда, узнать что-либо о Светлане и ее маме было невозможно. В районе этого дома, на Пензенской улице, бои не прекращались ни на один день.
   По нескольку раз в сутки фашисты шли атакой на этот четырехэтажный дом. Вот он, казалось, совсем близко - всего несколько шагов, но эти-то несколько шагов пройти и не смогли.
   И в нашей стране, и во всем мире люди следили за тем, что происходило в этом доме на Пензенской улице. Ведь могло показаться чудом, что павловцы еще держатся. Горсточка храбрецов против армии гитлеровцев, которые прошли десяток стран, а этих четырнадцати шагов пройти не смогли.

                                                                           
   Воздушная волна от разорвавшегося снаряда ударила сквозь пролом стены. Павлов почувствовал, как придавило ему грудь и при этом отбросило его, ударило о стенку. Рядом упал пулеметчик. Солдат с автоматом, облокотившийся о подоконник, медленно сполз на пол, уронив автомат. Дым пополам с противным запахом взрывчатки наполнил подвал. Павлов чувствовал, что надо глубоко вдохнуть воздух, иначе можно потерять сознание - уж слишком сильно ударило его волной. Он раскрыл рот и тут же закашлялся. Воздух подвала был густым, пыльным и вонючим. Вдыхать его было трудно.
   "Что это? - подумал Павлов. - Стена была серой, а стала как будто красной?"
Мысли путались в голове, мешались. Медленно доходило до сознания, что в подвал попали осколки снаряда. Это они сбили серую штукатурку стены и обнажили красные кирпичи. И пол весь в мягком песке и пыли.
   Вот бы сползти на пол, положить руку под голову и уснуть... Хорошо! Все тело просило об этом.
   Павлов сжал кулаки, оттолкнулся ими от пола, встал, подошел к пулемету, прислонился к рамке прицела. Сначала в глазах прыгали и кувыркались вертлявые золотистые мушки. "Это от удара, - подумал Павлов. - Сейчас пройдет". Он на секунду закрыл глаза, а когда снова прильнул к прицелу, увидел фашистов. Они шли с автоматами на животах, шли медленно, уверенные в том, что на этот раз возьмут дом, стоящий, как утес среди моря, - дом, на который смотрит весь мир. Впереди шел фашистский автоматчик с закатанными до локтей рукавами.
Павлов целился не торопясь. Он нажал спуск и стрелял, стрелял до тех пор, пока и эта атака не была отбита.
   Отчаявшись взять дом на Пензенской атакой с земли, гитлеровцы попытались разбомбить его с воздуха. Днем сделать это мешали наши зенитчики. Тогда фашисты решили разбомбить этот дом под покровом ночи. Чтобы указать цель своим самолетам, гитлеровцы, засевшие против дома на Пензенской, стали пускать в сторону этого дома зеленые ракеты.
Павлов не спал. Услышав гул тяжелых бомбардировщиков врага, он насторожился. Ближе, еще ближе... Сейчас они будут над самым домом. Что ж, достаточно одной бомбы, чтобы "прошить" - проткнуть, как иголкой, все четыре разрушенных этажа и уничтожить всех, кто в подвале.
Завидев первую зеленую ракету, Павлов немедленно выхватил ракетницу, похожую на большой пистолет, и выстрелил такой же зеленой ракетой в сторону домов, где засели фашисты... Еще и еще одну ракету выпустил он вслед за первой.
   Самолеты врага рокотали над головой. А вот и визг падающей, разрезающей воздух бомбы. Невольно голова Павлова вдавилась в плечи. Секунда... Нет, доля секунды... Грохот. Снова удар воздушной волны, точно кто-то невидимый подхватил и отшвырнул Павлова изо всех сил.
   Опять - взрыв! Снова - взрыв! Сыпалась кирпичная пыль, на полу повернулся во сне солдат, но охнуло уже где-то подальше, еще и еще дальше...
Помогли-таки зеленые ракеты Павлова! Не ошибся и вражеский летчик. Он бомбил точно по цели, которую Павлов указал ему. В ту ночь фашисты бомбили своих. А на рассвете наше командование, как обычно, услышало позывные павловской рации:
   "Я - маяк! Я - маяк! Я - маяк!
   Нет, не уничтожили фашисты Павлова и его солдат! Они оставались в живых и продолжали оборону четырехэтажного дома на Пензенской.
   Зато фашисты в ту ночь недосчитались многих своих солдат и офицеров.
Пятьдесят восемь дней и ночей гвардии сержант Яков Федорович Павлов и небольшая горсточка солдат удерживали в своих руках дом, хотя фашисты были от него всего в нескольких шагах. А зимним утром, когда замолчали наши пушки и стало вдруг как то особенно тихо, фашисты услышали возглас, который приводил их в трепет и смятение:
   - За Родину! Вперед!
   Наша армия, замкнувшая кольцо вокруг Сталинграда, перешла в решительное наступление. Вместе с нашими войсками вышли на бой солдаты полковника Кубанова и гарнизон дома на Пензенской улице - дома Павлова. Дорого обошлась фашистам стойкость героев, которые защищали этот дом. В боях за дом Павлова гитлеровцы потеряли больше людей, чем при взятии Парижа.
   Шел бой - последний, решительный. В этом бою погиб смертью храбрых полковник Кубанов и тяжело был ранен сержант Яков Павлов. Не довелось Кубанову пойти со Светланой в игрушечный магазин купить ей елочные украшения...
   Фашисты сопротивлялись недолго. Кольцо наших войск сжималось все туже и туже. Бежать? И бежать фашистам было некуда. Тогда они стали бросать к своим ногам автоматы и пистолеты, сдавать нашим пушки и минометы, поднимая вверх руки.
   - Сдаемся! Гитлер капут!
   Вышла из полутемной землянки и Света. Поднявшись на последнюю ступеньку, которая вела из командного пункта, она зажмурилась и ладонью закрыла глаза. Яркое солнце ослепило Свету, проведшую почти два месяца в полутемном подвале.
   Свыкшись со светом, девочка приоткрыла глаза, защитив их сверху рукой, как козырьком. По площади, там, где ползла Светина мама, теперь вели унылую колонну пленных фашистов. Лица их были землисто-серыми, одежда висела лохмотьями.
   Когда по этой площади ползла Светина мама, прикрывая ее своим телом, здесь было сумрачно и туманно; теперь же - светло, солнечно, и воздух прозрачен и чист.
Солнце, казалось, вместе с нами радовалось победе. Оно ярко светило, снег искрился. Блестели и отливали всеми цветами радуги оплывшие, прозрачные, как леденцы, сосульки. Небо над городом сверкало голубизной.
   Еще кое-где хлопали одиночные выстрелы. Но вскоре все смолкло: визг пикирующих самолетов, сухой треск автоматов, глухие удары пушек. Сразу же стало слышно, как чирикают воробьи, как шуршат гусеницами огромные тягачи, увозящие пушки. Где-то вдалеке заиграли на аккордеоне, и к землянке, возле которой стояла Света, донеслась песня.
   Спустя несколько дней, когда совсем утих бой, солдат Иван Птаха пошел к четырехэтажному дому на Пензенской улице, со стороны которого ползла мать Светы. Он думал, что, может быть, здесь кто-нибудь знает об этой девочке и ее маме.
   Солдат, которые встречались с той стороны Ивану Птахе, он останавливал одним и тем же вопросом:
   - Ты не с того четырехэтажного?
   - Нет.
   - А кого-нибудь из тех, кто там был, не знаешь?
   Нет, нелегко было найти павловца. Почти все герои - защитники этого дома - были ранены. Не удалось Птахе встретиться и с сержантом Павловым: тяжелораненого сержанта сразу же после освобождения города отправили в тыл.


<к содержанию
<предыдущая страница

%