(Детский журнал "Пионер"   1980-е)

Лия Симонова,
лауреат премии Союза журналистов СССР.
Рисунки В.Дудкина

                                                                               
   А через год с небольшим, в июне сорок первого, началась война.
   В этот день, выходной же был, ничего еще о войне не зная, запрягли Костиковы своего Малыша в телегу с рессорами и отправились всей семьей в Журиничи к родственникам. Улита Тихоновна надела любимое янтарное ожерелье, которое подарили ей на свадьбу, и оно сверкало на солнце золотистыми лучиками. И мама, вся такая нарядная и веселая, пела дорогой любимые отцовы песни - "Там, вдали за рекой" и "Три танкиста, три веселых друга". Радость их споткнулась о тяжелый и беспокойный взгляд Степана, брата отца, который появился на крыльце, как только заслышал колокольчик Малыша. Он сказал одно только слово: "Война". И все замерли, словно оледенели.
   На той же телеге, на какой приехали, забрав с собой дядю Степана, поехали Костиковы к правлению колхоза. Там уже собрались почти все журинические мужики. Сидели, понуро опустив головы, молчали и курили. Володя никогда еще в своей жизни не видел столько взрослых растерянных лиц, и радостное спокойствие, которое сопутствовало Последышу всю его жизнь, вдруг разом покачнулось. Володе стало, как никогда, страшно.
   А тут еще прибежал кто-то и крикнул торопливо: "Парашютиста на поле поймали". Впервые Володя услышал слово "диверсант". И прямо перед собой увидал врага. Немец, высокий, светлый, держался дерзко. Ненавистно смотрел на собравшихся у правления людей. Говорил по-русски без всякого акцента, требовал, чтобы отправили его в Брянск к начальству, и скверно ругался. Этот парашютист в одно мгновение перевернул прежнее представление о войне. Раньше казалось, что войны идут где-то далеко от привычной жизни и, сражаясь там, вдали от дома, мужчины возвращаются в родные края героями, как Егор Прозоров, или вовсе не возвращаются. А парашютист привел войну прямо к крыльцу, в родное село Журиничи. И это было ново и жутко.
   Председатель колхоза Семен Максимович Матюхин объявил всем, чтобы подковали коней и в сбруе привели к правлению. Лошади тоже должны были идти воевать. В журинические дома посыпались повестки, и мужчины один за другим стали отбывать на войну.
   Отцу, Сергею Борисовичу, к тому времени минуло уже пятьдесят, и его взяли не сразу, только в конце июня. Прощался он с семьей и друзьями под любимым своим Большим Дубом. Стол был праздничный, и разговор шумный, и песни те же, что раньше. Только глаза отца смотрели невесело и не светились в них прежняя уверенность и спокойствие. На прощание отец сильными своими руками поднял Володьку высоко к небу. Пронес от Большого Дуба до Вековой Ели, прижал к себе так крепко, словно навсегда хотел соединить с собою, и тихо шепнул: "Прощай, сынок, Последышек мой, теперь ты остаешься за хозяина". При всех, вернувшись к Дубу, снова повторил: "Мать, Владимир теперь остается хозяином". И заторопился в дорогу.
   А через несколько дней Володя, как хозяин лесного их дома, помчался в Журиничи на Малыше, чтобы навсегда оставить его там для войны. Малыш жался к Володьке, тыкался мордой в лицо мальчика и плакал, как человек.
   Теперь Володя ложился спать последним. Он отвечал за двух женщин - мать и сестру Татьяну. Степан и Мария жили в Брянске и наведывались нечасто. Ответственность за семью обернулась для Володьки чувством незнакомым и хлопотным. Оно обострило его зрение, научило размышлять на несколько ходов вперед, заботиться о семье. В хозяйстве всегда находилось дело: то нужно было сменить подстилку корове, то наколоть дрова, собрать яйца из-под кур, а то и замок сменить и приладить петли металлические, чтоб дверь закрывалась плотно: вдруг какой парашютист - враг забредет?
   Враги, по всему было видно, приближались к их дому. Все чаще взлетали над лесом черно-красные всполохи сражений и над головами метались и грохотали фашистские самолеты. Мать то и дело просила Володю сбегать в Журиничи: узнать, нет ли каких новостей или весточки от отца. Отец написал им, что воюет под Смоленском, что враг сильно жмет, но все равно Красная Армия победит, потому что наше дело правое. И он еще вернется, ждите.
   И они ждали. Но в дом приходили незнакомые солдаты, усталые и измученные боями и дорогами. Рассказывали, что Орел уже захвачен немцами и враг теснит нашу армию на восток. У всех, кто приходил,  мать спрашивала, не встречался ли им Костиков Сергей Борисович, думая, так же, как и Володя, что война идет где-то в одном месте, на одном большом поле. Но никто отца не встречал.
   Однажды в дом постучал командир, на петлице у него Володя разглядел три шпалы. За ним ступили в сени еще человек десять бойцов и командиров. Мать дала им умыться, отцову одежду - переодеться, накормила досыта. Потом командир отвел мать в сторону, сказал что-то, чтоб никто не слышал. Поговорили они, а потом Улита Тихоновна позвала Володю, объяснила командиру: отец, мол, оставил его за хозяина. Он парень умный, пионер, во всем вам поможет.
   Командир похлопал Володю по плечу, обнял и попросил спрятать оружие. Ушли они вдвоем к Вековой Ели. Отступили пять шагов в сторону, вырыли глубокую яму и спрятали автоматы и револьверы, пистолеты, патроны, гранаты. Забросали листьями , и командир сказал: "Мы вернемся, сынок, сбереги оружие. Наше дело правое, не сомневайся, мы победим". И крепко, как мужчине, пожал Володе руку.
   После их ухода остался у Костиковых  красавец конь Игрек. Белый, как снег, в голубых яблоках. Летал, как ветер, а остановиться мог в одно мгновение. Только прикоснешься к его холке, он, как в сказке, в тот же миг ложится на землю и застывает как мертвый. Словно собака, умел подавать левую или правую, переднюю или заднюю ногу. И понимал все с полуслова - ученый был конь.
   Жизнь в лесном доме очень изменилась теперь. В дом постоянно заглядывали отступавшие на восток красноармейцы, и мать с утра ставила на огонь самые большие чугуны, варила похлебку и картошку. Бойцы приходили голодные, грязные, изможденные, но веру в победу сохраняли, и все, как один, обещали вернуться.
   И вдруг... поутру ворвались в дом враги.
   Наглые, шумные, заорали "Хенде хох!", похватали, что попалось, даже мясо из чугунка вытащили руками. Сунули Володьке кулак под нос и помчались дальше на мотоциклах.
   Мать горько плакала. Ее маленькая плотная фигурка, показалось Володе, и вовсе уменьшилась, и утешить маму Володе было нечем.
   А ночью снова пришли свои. Володя, отогнав сон, выскочил из постели, бросился к двери. Лица незваных гостей были знакомые. Все они или почти все приезжали когда-то к отцу поохотиться или по другим делам, и мать обрадовалась им так, словно отца увидела. Всю ночь они шептались при закрытых дверях,  и мать успела сказать Володе: "Не волнуйся, сынок, это свои. Они пришли к нам, потому что тут, в лесу, спокойнее. Им надо решать важные задачи". Какие задачи - мать не говорила, а может, и не знала сама. И только много позже догадался Володя, что в ту ночь в их лесном доме рождался партизанский отряд. Это случилось уже в октябре - лес шумел разноцветной осенней листвою и дули холодные и быстрые осенние ветры.

                                                                       
   Новости, которые Володя и Таня приносили теперь из Журиничей, становились день ото дня все печальнее. Поначалу немцы располагались в городах, на крупных железнодорожных станциях, в поселках побольше. Но вот настало время, принялись они расползаться по деревням и селам и только лесов побаивались.
   Повсюду, и в Журиничах, гитлеровцы вывесили приказы, в которых требовали, чтобы все коммунисты, активисты, командиры Красной Армии явились в гарнизон на железнодорожную станцию Белые Берега. Если же кто укроет у себя активиста, коммуниста или командира, а то и поможет партизанам, обязательно будет расстрелян.
   Один раз Вася Дюков, Володин товарищ, учившийся в классе постарше, потихоньку сунул Володьке фашистское объявление, которое мальчишки украдкой сорвали со столба. Вечером, плотно затворив дверь, Володя с матерью и Татьянкой несколько раз прочитали это объявление, написанное хоть и по-русски, но будто не по-нашему:
   "Граждане
   Кто действует против германских войск, в особенности скрывает, снабжает или чем-либо помогает партизанам, будет подвергнут расстрелу, имущество его будет уничтожено.
   Кто спокойно выполняет свою работу и должность и воздержится от всякого действия против германских войск, тому будет обеспечена германскими солдатами жизнь и имущество, безопасность и порядок.
                      Командующий территорией".
   Мама, Улита Тихоновна, посидела молча, подперев голову руками. И вдруг, словно стряхнув с себя чужие дурманящие слова, решительно встала из-за стола, бросила бумажку в огонь, сказала:
   - У нас, дети, своя правда. И наш отец за нее пошел воевать.
   И снова, как прежде, ставила варить еду для тех, кого называла своими, чтобы хоть на время становился для них родным дом лесника Сергея Борисовича Костикова.
   Партизаны все чаще и чаще появлялись у Костиковых ночами. Приходили с ними Степан и Мария. Анна, старшая сестра, перед войной уехала в Кромы, под Орел, учительствовать, и война задержала ее там, разъединила с семьей.
   В самом конце октября в Журиничи прибыла немецкая машина.
   Несколько наглых гитлеровских солдат с лихой радостью безобразничали по домам и дворам, таская кур и свиней, забирая все, что приглянулось. Тетя Женя, мамина сестра, рассказывала об этом со слезами и отчаянием,  стараясь передать Володе возмущение и боль своих односельчан. И все повторяла: "Ничего, наши им тоже дадут жару. Наши тоже не дремлют. Вот наши соберутся с силами". На обратной дороге домой Володя все думал о том, как хорошо жить среди своих. Как спокойно, когда есть кому за тебя заступиться и есть на кого надеяться. Тогда и сам становишься сильнее и увереннее.
   Вторую фашистскую машину, направлявшуюся для грабежа в Журиничи, партизаны выследили и устроили засаду. Гитлеровцев всех перестреляли, а машину сожгли. И хотя сгорела всего лишь одна машина среди сотен и тысяч машин, танков и самолетов и уничтожены были только несколько гитлеровских солдат, журинические вздохнули легко и радостно. Впервые после начала войны. Какие ни пришли бы сложности и испытания в жизни, человеку так важно сохранять достоинство. Не умея еще выразить это словами, Володя и Таня почувствовали это сердцем.
   Седьмого ноября, в праздник Великой Октябрьской социалистической революции, в свой день рождения, Володя, ничего никому не сказав, достал красный пионерский галстук, который прятал теперь в стволе отцова ружья. Надел его под рубаху, прикрыл надежно курточкой и отправился в Журиничи к тетке. После того, как партизаны "поддали жару" фашистам, настроение у тети Жени поднялось, и надумала она устроить "пир горой" в честь праздника революции и одиннадцатилетия любимого племянника.
   Сидя за праздничным обедом, услышали они рокот моторов и увидели в окно, как одна за одной влетели в село на этот раз уже три фашистские машины, а в них - не один десяток гитлеровцев. И снова Володя услышал незнакомое слово "каратели".
   Не успели подняться из-за стола, как в дом тети Жени ворвались враги. Муж тети Жени, дядя Никита Прозоров, был коммунистом, колхозным бригадиром, а каратели начали расправу с семей коммунистов и активистов. Мужчины из этих семей давно уже были на фронте или в партизанах, а женщин, стариков и детей выгнали на площадь, вокруг которой частоколом стояли пулеметы. Постепенно на ту же площадь под дулами автоматов согнали и всех остальных жителей села. Заставили стать кругом сзади пулеметов: смотреть и запоминать, как расправляются с теми, кто воспротивился гитлеровским властям.
   Осенний холодный ветер быстро выпотрошил из Володи все тепло тети Жениного дома, и Володя никак не мог унять колотившиеся друг о дружку зубы. Он открывал рот, хватал холодный, ранящий горло воздух и переминался с ноги на ногу, не успевая сообразить, что же последует за всем уже случившимся.
   Распоряжался долговязый, жилистый немец. Красные руки его, казалось, слишком далеко просунуты в рукава мундира и висят в холодном воздухе раскаленными головешками. Вот он взмахнул своей головешкой, и Володя невольно съежился.
   Фашисты у пулеметов зашевелились, будто приготовились к бою. А Володя все еще не мог понять, с кем собираются воевать эти страшные каратели.
   И вот сразу все замелькало перед глазами, и, словно из тумана, услышал Володя женский голос: "Изверги, что делаете?" Кулак, который казался огненным, мелькнул в воздухе - раздался выстрел. Женское лицо поползло вниз, к ногам стоящих рядом людей. Володя вдруг понял, что фашист выстрелил в эту женщину и убил ее или ранил.
   Подумалось: может, все это сон, страшный сон? Огненный кулак фашиста снова взлетел над головами: "Так будет с каждым, кто убивает солдат фюрера!" И Володя ясно увидел, как кулак-головешка опускается прямо над ним. Вокруг все загрохотало. Раздались выстрелы. Володя потерял себя в этом грохоте.
   У дурных вестей быстрые крылья. К вечеру Улита Тихоновна знала уже, что родственников ее, а вместе с ними и ее Последышка, Володю, фашисты расстреляли на площади в Журиничах. И она, не помня себя от горя, бежала в Журиничи, хотя ничем уже не могла помочь погибшему сыну.
   Вдруг ей показалось, что она видит его на дороге. Она споткнулась и со всего маху упала. Ударилась, но не почувствовала боли, вскочила - и... нет, не исчезло видение: по дороге шел ее Последышек, хотя вряд ли кто, кроме нее, матери, мог бы сейчас узнать его.
   Потеряв привычную для себя быстроту и стремительность в движениях, он казался тенью, собственной тенью. Словно разрядили его душу, лишили силы и радости его тело. И оно растворилось, растаяло в такой широкой теперь курточке. Володя едва передвигал ноги, и эти ноги почему-то больше всего поразили Улиту Тихоновну. Они, казалось, превратились в хрупкие стебельки, готовые вот-вот переломиться.
   - Володя, Володенька! - закричала Улита Тихоновна, но голос не слушался ее, срывался, и она почти прошептала: - Сыночек мой родненький, ты ли это? - И вдруг увидела его глаза, седые, бесцветные.
   Улита Тихоновна снова не устояла, повалилась к ногам сына. Осторожно, боясь переломить, ухватилась за эти странные ноги-стебельки. Руки ее дрожали. Она почувствовала, что они липнут к брюкам. Кровь. Она сразу поняла: это кровь. Улита Тихоновна поднялась, подхватила сына на руки, не чувствуя тяжести, и снова ощутила руками кровь.
   Обливаясь горькими слезами и отогревая сына своим дыханием, понесла она его к дому кустарником, время от времени выглядывая на дорогу.
   Не понимая еще, как удалось Володе спастись, потеряв надежду услышать от него хоть какое-то слово, Улита Тихоновна молила только об одном, чтобы сын жил.
   Дома с Татьянкой накипятили они воды, осторожно раздели Володю и ахнули, увидев на нем под пропитанными кровью рубахой и курткой красный пионерский галстук. Но ран и даже царапин на теле не было. Стало ясно, что одежда пропиталась кровью расстрелянных односельчан.
   Ночью Последышек ужасно кричал. Вскакивал, смотрел, ничего не видя, куда-то в стенку и в забытьи снова кричал.
   Несколько дней и ночей Улита Тихоновна и Таня попеременно, а то и вдвоем сидели у Володиной постели, пока не появился в его глазах хоть какой-то признак жизни. А еще через некоторое время не своим, беззвучным голосом Володя рассказал им, что очнулся, почувствовав, будто вдавил его в землю тяжеленный камень. Хотел высвободиться и увидел себя среди трупов и крови. Озноб колотил его, как только он начинал говорить, и мать не хотела тревожить его больную память. Из того немногого, что он сумел рассказать, едва связывая слова, ей удалось понять: спас Володю старик. Какой? Неясно, но какой-то старик, стоявший рядом. Потянул за руку мальчишку и, падая, прикрыл его своим телом. Каждый день и каждую ночь она с благодарностью думала об этом старике, который своею смертью сохранил молодую жизнь.
   А Володя все кричал и вскакивал по ночам, не умея прогнать из глаз долговязого фашиста с красными, сверкающими в воздухе кулаками, не в силах загасить в ушах выстрелы пулеметов, крики и стоны детей и женщин.
   Ненависть к врагам и боль за своих заполнили все его существо. Ненависть и боль поселились  вместе с Костиковыми в их доме, чтобы обернуться желанием мстить.

<<<к содержанию раздела
<<<начало