Борис Камов
Мальчишка-командир
Главы из повести
Рисунки М. Петрова
продолжение
Комиссар не возвращался. Видя озабоченность на лице командира, верный его ординарец Дядька отдал подержать коней бойцу. а сам, сняв с плеча карабин, присоединился к Голикову.
Аркадий Петрович прогуливался по площади с видом человека, который раньше положенного времени приехал на вокзал и мог распорядиться свободным временем, как хотел. Он шел между группами бойцов, узнавая многих в лицо, отдавая честь, кланяясь. И ему было тепло на душе, что бойцы, заметив его, приветливо брали под козырек, радостно улыбались, приглашали постоять с ними напоследок. Но он не останавливался. Тревога гнала его по площади словно оттого, что он делал второй или третий круг, что-то могло проясниться.
Возле одной группы Голиков внезапно замер. Неподалеку от вокзального входа стояло шесть бойцов, которые показались ему незнакомыми. И хотя невозможно помнить овал лица, форму носа, цвет глаз и разрез рта четырех тысяч человек, Голиков этих шестерых не узнавал. Прежде всего они чем-то отличались от остальных. У того, что стоял спиной, была очень длинная шинель. Бежать в такой шинели неудобно: запутаешься, упадешь. Аркадий Петрович месяц назад дал указание: всем, у кого шинели не по росту, заменить на другие. В крайнем случае подкоротить. А у этого шинель была кавалерийская, почти до пят. Не замененная и не укороченная. Почему? И второе: шея бойца заросла давно не стриженными волосами, хотя по строгому полковому правилу, попав в 23-й, любой красноармеец прежде всего знакомился с баней и парикмахерской.
- Из какой роты, товарищи? - напустив на себя простодушный вид, спросил Голиков.
- Из четырнадцатой, - ответил тот, что в длинной шинели. У него было молодое лицо. Когда он говорил, становилось видно, что у него крупные редкие зубы.
- А командир кто ваш?
- Который? Их у нас много. Взводный Топорков - вон картошку горячую ест, а нам не дает. - Бойцы засмеялись. - Ротный Мельников, а батальонный - Хмурый. - Бойцы засмеялись опять.
Хмурый - было прозвище батальонного командира, исполнительного и четкого службиста из офицеров, у которого была одна странность - он никогда не улыбался. Говорили, что у него случилась семейная трагедия, от которой он до сих пор не оправился.
- А настоящая фамилия батальонного командира как? - строго спросил Голиков.
- Да чудная у него фамилия, товарищ командир полка, - ответил парень в длинной шинели. - Тризубный вроде...
Фамилия батальонного действительно была странная - Трапезундов. И запомнить ее неграмотному красноармейцу было непросто. И на миг возникшие подозрения, что это не люди его полка, пошли на убыль. Но тут Голиков заметил, что рядом с этими шестерыми на мешках сидит седьмой, невысокий, очень плотный парень, темные волосы которого тоже не стрижены и даже отчасти прикрывают лохмами уши. Парень не смеялся, ему явно было не по себе.
- Товарищ, что с вами? - обратился к нему Голиков.
Темноволосый хотел подняться и ответить. но не смог.
- Сидите, сидите, - остановил его Голиков.
- Занемог он со вчерашнего дня, - ответил парень в длинной шинели.
- Что же вы не отвели его в лазарет?
- Мы ж не знаем , где он... Доложили ротному, тот доложил Тризубному. А батальонный вроде бы ответил: "Все едут, и он пускай едет. В дороге отдохнет и поправится".
- Вы новобранцы? - догадался Голиков.
- Не-е, я служу третий месяц.
- А в полку нашем сколько служите?
- В полку - пятый день.
- И все - пятый день?
- Все. Мы ж тамбовские.
- А санобработку прошли? В бане мылись?
- А как же. И мыло нам выдали. По полкуска. Обязательно домой пошлем. Только вода в бане была холодная. Помылись, как сумели. Но белье у всех чистое. Мы знаем, здесь строго.
- А шинели, гимнастерки в баню отдавали?
- А зачем? И потом нам сказали: шинели от этого портятся, сукно скукоживается, шинелька маленькая становится, носить нельзя.
"Надо было проследить, как приняли пополнение, - подумал Голиков. - А я занялся подготовкой к сегодняшней отправке. Но Трапезундов - человек опытный. Мог обойтись и без меня. Зачем же он отправляет людей, которые только пять дней назад сюда прибыли? Какой толк их отправлять обратно, ничему не научив? К чему такая спешка, если из его батальона была нужна одна рота?"
Голиков обернулся к Дядьке.
- Немедленно врача. и Трапезундова. А вы, - обратился он к бойцу в длиннополой шинели, - позовите ко мне ротного. Он, кажется, уже доел свою картошку.
Ротный подбежал, придерживая на поясе бьющую по бедру кобуру. Он был высокий, подвижный, плутоватый, с лицом невзрачным, незапоминающимся. Ничего к этому лицу не добавляли и белесые, опускавшиеся по углам рта усы.
- Это ваши люди? - спросил Голиков, показывая на группку, с которой у него возникла беседа.
- Так точно.
Задыхаясь от быстрой ходьбы, подошел Де-Ноткин, а следом за ним, придерживая шашку, Трапезкндов.
- Доктор, посмотрите, что с этим красноармейцем, - показал Голиков на парня, который маялся на мешках.
- Аркадий Петрович, я и так вижу: заурядный тиф.
- Вы докладывали батальонному командиру, что боец болен? - обратился Голиков к ротному.
- А как же? Мы со Смеховым, - он кивнул на парня в длинной шинели, - отводили его утром.
- Почему больной красноармеец не отправлен в лазарет? - обернулся Голиков к Трапезундову.
- Я подозревал симуляцию перед отправкой на фронт.
- Предположим. Тогда ответьте, почему ваши люди мылись в бане холодной водой? И почему они не прошли полную санитарную обработку? - повернулся он к ротному.
- Они поступили вечером, когда баню уже перестали топить. А товарищ Трапезундов сказали, что другого времени для мытья в ближайшие дни нашей роте не дадут. Дезкамера тоже была холодной.
Голиков посмотрел на Трапезундова. Тот стоял внешне спокойный, беспокойны были его руки, которые теребили малиновый темляк шашки. Пальцы были неестественно белы. И неестественно белым было лицо. Такое Голикову доводилось видеть в бою и в госпитале после того, как человек терял много крови.
- Доктор, заберите больного в тифозный барак, - приказал Голиков. - Всю четырнадцатую роту в санобработку и в карантин. Вы, Трапезундов, арестованы.
- Товарищ командир полка, это недоразумение, - произнес Трапезундов, еще больше бледнея.
- Это могло бы выглядеть случайностью и недоразумением порознь. А вместе выглядит совершенно иначе. Из целого батальона формируется одна рота. К чему было отправлять новобранцев? Да еще тамбовцев? Эти люди нуждались в санобработке. Неужели для них на другой день не нашлось бы по шайке горячей воды? А в дезинфекционной камере - места для десяти шинелей?.. И, наконец, последнее. Вам доложили, что один из новобранцев болен.
- Я полагал, что это симуляция.
- Симулянт он или нет, должен определять врач. А главное, вас устраивало, чтобы тифозно-больные поехали на фронт... Сдайте оружие. Вы пойдете под суд.
Трапезундов снял шашку и протянул ее Голикову, но Голиков ее не принял и показал движением головы, что шашку возьмет ординарец. А кобуру с пояса Трапезундов снимать не стал. Он расстегнул ее, вынул трофейный маузер и, держа за рукоятку, привычно положив палец на собачку, стал медленно расправлять руку. Эта замедленность насторожила и Дядьку, и Голикова. "Чтобы выстрелить, ему нужно взвести затвор, - быстро думал Голиков. - Он этого сделать не успел".
Рядом с Трапезундовым, держа наизготовку карабин, очутился Дядька. Он встал слева. А справа - ротный, в прошлом разведчик, приводивший из немецкого тыла пленных. Было заметно, что Трапезундов в нерешительности. Внезапно он ткнул ствол пистолета себе в грудь. Ротный рванулся - и не успел. Хлопнул выстрел.
- Будьте прокляты, - произнес батальонный. И упал.
"Значит, затвор у него был взведен заранее, - думал час спустя Голиков. - Он понимал, что может быть разоблачен. Но как же я дал ему уйти? Ведь он знал тех, которые повредили паровоз".
Что такое антоновщина?
Голикова перевели в Тамбов и назначили командиром 58-го отдельного полка по борьбе с бандитизмом. Это был уже не резервный, а боевой полк. Он воевал с отрядами Александра Антонова, который поднял мятеж против Советской власти.
...Еще в детстве Антонов проявил бандитские наклонности, за что его исключили из уездного училища. В 1909 году за ограбление кассира он был сослан на каторгу, а после февральской революции 1917 года явился в родной Кирсанов Тамбовской губернии, именуя себя "жертвой борьбы с царизмом".
Вскоре в суматохе тех дней, когда царский государственный аппарат шел на слом, а новый революционный только формировался и подготовленных, проверенных людей не доставало, Антонова назначили начальником милиции в Кирсанове. Только позднее стало понятно: здесь проявились не только черты характера. Вместе с другими заговорщиками Антонов настраивал местное население против Советской власти. Антонов, как говорилось в одном документе, "с детства мечтал стать вождем и гарцевать на белом коне". План его состоял в том, чтобы поднять мятеж в Тамбовской губернии, на день-два захватить Москву. А там, полагал он, к нему присоединятся все крестьяне России. А он, Антонов, захватит власть в стране.
Антонов был человеком малограмотным. Примером для него служил Емельян Пугачев, человек и вовсе не грамотный, хотя и обладавший могучим талантом вожака.
О захвате Москвы не могло быть и речи. Но восстание в Тамбовской губернии Антонов поднял. Ему активно помогали люди, связанные с белоэмигрантами, осевшими в Париже. Многие тамбовские крестьяне были включены в мятеж угрозой и силой.
У Антонова имелась отлично поставленная разведка. Под страхом смерти меняя в деревнях лошадей, его полки проходили в день по 120 километров. Красноармейским отрядам такие марши были недоступны.
Столкновение с бандой Коробова
В ночь на 21 июля 1921 года из штаба пятого боевого участка поступил приказ: по сведениям войсковой разведки, в районе села Хмелино появилась банда Коробова численностью до 300 всадников. В этой связи командиру 58-го отдельного полка предписывалось: к пяти часам утра 21 июля выслать в село Перкино команду разведчиков, - не менее 50 всадников при двух пулеметах - и произвести обследование местности.
Коробов принадлежал к числу наиболее известных помощников Антонова. Он и шагу не делал без тщательной разведки, умел незаметно подобраться для неожиданного и точного удара.
Разведотряд Голиков выслал на рассвете. Километрах в двух от деревни Хмелино, на лесной дороге, разведчики неожиданно столкнулись с бандой. около ста антоновцев ехали верхом. Внезапность встречи объяснялась тем, что движения такого большого отряда красноармейцы не услышали. Позднее обнаружилось, что люди Коробова обмотали корыта своих лошадей тряпками, а некоторые кони были обуты в специально сплетенные лапти.
Несмотря на численный перевес, бандиты растерялись: не ждали встречи с разведчиками. Открыв беспорядочную стрельбу, которая не принесла нашим вреда, бандиты ринулись в глубь леса. Разведчики начали палить вдогонку, выбили из седел двоих.
Во второй половине того же дня поступила новая шифровка: в районе Николаевского кордона в десяти верстах от села Перкино банда собралась в полном составе. И была названа новая цифра - двести сабель. Голиков взял сто кавалеристов и отправился на соединение с отрядом разведчиков.
По кордону ударили внезапно. Среди бандитов началась паника: "Окружили!.. Красные окружили!.."
Когда бой закончился, то выяснилось: 58-й полк не потерял ни одного кавалериста. А уничтожено восемь бандитов. Сколько же надо провести таких операций, чтобы в лесах не осталось ни одного антоновца?..
"Но обожди, - сказал себе Голиков, остыв после боя, - Желающих идти к Антонову теперь все меньше. основная часть его войска - люди, загнанные в банду под страхом смерти. Такому мужику антоновские агитаторы говорят: "Ты еще не сделал ни одного выстрела, но дороги домой тебе больше нет. Ты теперь до могилы "тамбовский волк". А какой он волк, если он мечтает о доме, о работе на своем наделе? Значит, если увести таких из леса, останутся только самые отпетые, которым уже нечего терять. Но как сделать, чтобы эти подневольные мужики стали сами уходить из леса?"
И он поехал в Тамбов, к командующему войсками губернии Михаилу Николаевичу Тухачевскому.
- Я читал донесение о вашем бое с бандой Коробова, - сказал командующий.
- Коробов потерял восемь человек, - сокрушенно ответил Голиков.
- Мы располагаем сведениями, - возразил Михаил Николаевич, - у Коробова много раненых. Конечно, жаль, что остальные ушли, но есть один важный психологический момент: раньше полк в любой стычке нес потери. А вы ухитрились в большом ночном бою никого не подставить под пули. - Тухачевский встал и сделал несколько шагов по кабинету.
Голиков тоже поднялся.
- Сидите, сидите, - сказал Тухачевский и, положив руку ему на плечо, мягко, но сильно надавил. И Голиков опустился обратно в кресло.
- В бандах много случайного народу, товарищ командующий. Если бы помочь им выйти...
- Так, любопытно, - оживился Тухачевский. - И как вы себе это представляете?
- Я бы напечатал в газетах объявление: "Кто попал в банду против своей воли, кто ни в чем серьезном не замешан и не повинен, может выйти из леса. После короткой проверки он будет отпущен домой". И в листовках то же напечатать. Разнести их по лесам и разбросать по лесу.
- Насчет газет и листовок - это неплохо, - согласился Тухачевский. - Но если каждый станет сам определять, кто больше виноват, кто меньше, ничего хорошего из этого не выйдет.
- Почему? Ведь каждый знает, натворил он что-нибудь или нет.
- Допустим, вы считаете, что попали в банду силой и ничего плохого никому не сделали. А я думаю, что за вами числится много темных дел. Кто решит наш спор? Суд? Комиссия ВЦИК под председательством Антонова-Овсеенко?
- Зачем трогать комиссию ВЦИК? Поручить сельсовету. Они своих знают.
- Допустим, - повеселел Тухачевский, который любил, когда с ним спорили, - я вышел из леса. вы председатель сельсовета. На основе каких документов и сведений вы будете решать мою судьбу, если главные свидетели останутся в лесу?.. Молчите? - довольный спросил он. - И вот пока вы так будете молчать и думать, остальные будут продолжать сидеть в лесу. И валом к вам не повалят. А нам нужно, чтобы в а л о м. У страны нет средств продолжать эту бессмысленную и разорительную войну.
- Значит, я предлагаю нелепую вещь? - упавшим голосом спросил Голиков.
- Почему? - искренне удивился Тухачевский. - Я проверяю на вас свои доводы. Поначалу я думал, как и вы. А потом понял: если я хочу, чтобы они вышли, то нельзя делить антоновцев на сильно и не сильно виноватых. Надо позволить любому из них - в заранее определенный день - выйти из леса. Кто выйдет, назовет себя и положит винтовку, должен тут же, без всякого следствия. отправиться к себе домой.
- А если выйдет душегуб? - спросил Голиков, которому показалось, что и он нашел слабое место в рассуждениях командующего. - Его тоже отпустить домой без всякого следствия?
- Я полагаю. что главные душегубы останутся в лесу. Но если пожелает выйти из леса кто-либо из душегубов помельче,.. Что же: пусть лучше косит и пашет, чем будет сжигать и убивать.
- А если такой душегуб выйдет, днем будет пахать, а ночью помогать Антонову? А мы будем думать, что он переменился?
- В любом серьезном деле неизбежны издержки, - погрустнев, произнес Тухачевский. - Возьмем бывших царских генералов. Были неразумные головы, которые полагали, что всех захваченных генералов надо расстреливать. А уж ни в коем случае не брать на службу. А Владимир Ильич рассудил иначе. Он предложил отпускать генералов под честное слово, что они против нас не станут воевать. Или брать под то же честное слово к нам на службу...
- И одни тут же пошли против нас воевать, а другие тайно вредить, - оживился Голиков.
- Верно, - кивнул Тухачевский. - Но были еще и те, которые помогли нам построить Красную Армию. И они с большой пользой трудятся до сего дня. Значит, в целом решение было и человечным, и дальновидным... Так и с антоновцами. если Москва разрешит нам ввести, как их зовут в народе, "прощеные дни", разочарования будут неизбежны, но преобладающая часть крестьян. я полагаю, выйдя из леса и возвратясь домой, обрез в руки уже не возьмет... И коль скоро наши взгляды в основном совпадают, - Тухачевский снова улыбнулся, - давайте попытаем счастье на вашем участке. Как вы на это посмотрите?
- На моем? - встрепенулся Голиков. - Конечно.
...Через два дня в Моршанск поступила шифровка: "Комполка 58 Голикову. Приступайте. Желаю удачи..."