Ричи Достян
1960-е
Рисунки И.Харкевича
(окончание)
Все утро шел тот самый, проклинаемый ленинградцами, воскресный дождь, который действительно не пропускает почти ни одного летнего воскресенья три последних года подряд.
Здесь он начался уже в субботу.
Утром приятели не виделись. У Кости-Вики шла уборка. Это была самая настоящая штурмовщина. Вика перевыполняла недельный план по мытью грязной посуды и пола. Костя выполнял обязанности разнорабочего, и если Слава видел его издали, то преимущественно с ведрами, половиками, мусорным ведром. Тень бабушки Виктории очень подогревала энтузиазм. Со стороны могло показаться, что оба делают все это с наслаждением.
Слава, под руководством матери, боролся с хавосом без энтузиазма. Охотно только мясо молол. Как раз в это время ушли на вокзал брат с сестрой. Они были одеты в одинаковые плащи с капюшонами. Они прошли через двор под дождем, таинственно незнакомые. Они уходили в свой вежливый мир, где будут встречать отца и мать, и все это будет как в кино - отчужденно-красивое!
Слава смотрел через дождь это "кино", вхолостую вертя ручку мясорубки.
...Подходила блестящая от дождя электричка, две высоких фигуры в плащах с капюшонами выходили на красивый пустой перрон и двум маленьким фигурам кланялись, нагибая капюшоны. Потом медленно подавали руки. Потом молчаливой цепочкой, один за другим шли и шли куда-то, где специально для них моросил красивый, как в кино, дождь...
- Сдурел ты, что ли? Мясо лежит, а он черт те что мелет...
Не почувствовал Слава, что за спиной уже давно стоит его мать и угрюмо смотрит туда, куда он, а там ничего нету!
Приезд отца неожиданно превратился в праздник. Мать волновалась и вообще была на взводе, потому что пришлось разрываться между обедом и дитем, чересчур, по мнению Славы, любимым. Пусть подрастет, тогда посмотрим, какая польза будет от него.
А мать, к случаю и не к случаю, говорила:
- Приедет отец - посмотрит, как доча выросла без него.
Слава хмыкал про себя.
Две громадных авоськи, набитых чем-то, нес отец. Что в них, Слава не посмел спрашивать, но всю дорогу радостное предчувствие щекотало в желудке. И щекотало, оказывается, не зря. Китайские кеды батя ему привез, чтобы по лесу ходить, когда сыро. А матери кастрюлю, но не простую, а из стекла - на огонь ее можно ставить.
Мать блеснула глазами, хлопнула себя по ноге, потом подняла кастрюлю, поглядела сквозь нее на свет, потом пошла с нею к накрытому столу. Слава смотрел и ждал, когда, наконец, она скажет то, что всегда в таких случаях говорила, и дождался! Потеснив тарелки, мать поставила подарок, как вазу, посреди стола и сказала:
- Отец у нас заботливый, прям-таки, как крот, все в дом тащит.
С большим удовольствием выслушал это Слава, потому что сам не знал, как благодарить отца за кеды. Он, конечно, сразу их надел. Они были синие с волнующе белыми шнурками. От этих белых шнурков просто свет шел, а вещь казалась нового новей.
Потом, во время сидения за столом, которое длилось до вечера, Слава, объедавшийся домашним своим очагом, вдруг начал прислушиваться. Тихие голоса из-за стены будоражили зависть к чужому недоступному счастью. Хорошо еще, что дома так хорошо.
Отец после маленькой с пивом всегда разнеженно сиял, но сейчас домашняя еда и дите придавали этому сиянию тот особенный, неприятный Славе накал, когда батя начинает поминутно чокаться с мамкой, отставив мизинец на громадной руке, и странным голосом гудит: "Моя мадам!"
Сегодня батя совсем одурел. Он чокался со всеми тарелками на столе и, подмигивая этим тарелкам, бормотал: "Твое здоровье, моя мадам!"
Конечно, это было смешно, и Слава смеялся до тех пор, пока мать внезапно, точно ее по спине шлепнули, не запела полным голосом частушки. Славку ожег стыд. Вперив взгляд в деревянную переборку, за которой жили брат и сестра, он стыдился своих, а когда мамка, заканчивая куплет, дала на полную мощность: "х-ох-и-иууу-ох!", Слава потянул ее за локоть и осторожно попросил:
- Ты немного потише пой, ладно?
Она глянула на сына остро, заметила, куда он так напряженно смотрит и... как тряхнет химической завивкой, как заорет прямо туда, в ту стену, чтобы там услышали:
- Мы у сибе дома и двенадцати ишшо нет!..
Не успела она и рта закрыть, а Славка был уже во дворе.
Его не позвали.
Слава бродил по темному двору в стороне от дома и, постепенно приходя в себя, начинал уже мечтать, чтобы от соседей кто-нибудь вышел и увидел его во дворе и понял бы, что он, Слава, не имеет ко всему этому отношения. Но никто не выходил. У соседей заманчиво светились окна. В доме была тишина - и там, и там. Мать больше не пела.
Ничего не приснилось ему в эту ночь.
Шел дождь. Он слышал его сквозь сон. Кажется, думал: как плохо, что дождь идет...
Медленно открывая глаза, Слава считал, что делает это во сне. Светило солнце! Было теплое раннее утро. Он босиком выскользнул во двор и замер. Спали еще все.
Какой молодец этот дождь, в который раз он идет по ночам, а днем совершенно ясно.
Кора на соснах, как жаром из печи освещенная, торжественно блестела, а вершины плавали в прохладном небе без движения. Спящий песок лежал тяжело. Только мухи летали, садились, пересаживались до того энергично, будто никогда не спят.
Стоя на крыльце, Слава незаметно удалялся от того, кто не знает, что такое муфлон, и превращался в кого-то другого, кто проникает в сон песка, стояние сосен, полость неба; кто испытывает тончайшую печаль за деревья, потому что у них нет глаз и они не видят солнца и себя!..
Длилось это долгий миг, на протяжении которого Слава был и художником и мудрецом, - в одиннадцать лет такое может случится с каждым. А если уж люди становятся ничтожными, то происходит это поздней.
Когда он пришел в себя, беспричинная радость от сердца лучами разошлась по всему телу. Слава метнулся в дом и наскочил на мать. Пошатываясь со сна, она двигалась к двери:
- А я гляжу, тебя нет, куда в такую рань...
Славке отвечать не хотелось. Он подтянул трусы и буркнул:
- Вот еще, значит, надо...
Все воскресенье Слава изнывал от тоски. Мать с отцом и не думали гулять, а когда он попросил, то ответ был простой:
- А чего гулять, когда воздух тут кругом. И ты денек отдохни, а то тебя с собаками не найдешь. Кажется, отец приехал к нам...
На дворе было солнце, а Слава сидел дома у окна, что-то неладное творилось с ним. Тишина за стеной распаляла его любопытство, он обмирал от желания увидеть родителей Кости и Вики, но почему-то очень не хотел, чтобы они увидели его.
Вот они!..
Слава чуть не выскочил навстречу вихрастому, щуплому молодому человеку в тренировочном костюме и некрасивой, очень бодрой, маленькой женщине.
Не умея думать о людях хорошо, Слава про себя съязвил: ну и родители - батя не поймешь кто, мамка прямо старшая пионервожатая. Выйти к ним он постеснялся. Отпрянул от окна в глубину комнаты и впился глазами в близнецов. Костя был как Костя, а Вику - не узнать. Ей до того туго заплели косы, что концы их загибались вверх.
Тихо разговаривая, все четверо шли двором.
Славу мучила зависть.
Совершенно неожиданно Костя его позвал. Голоса во дворе выжидающе смолкли.
- Пойдем с нами в лес! - крикнула под самым окном Вика.
Вместо Славы отозвалась его мать, правда, шепотом. Угрюмо и тихо она проворчала:
- Иди пасись... разоралась тоже...
Батя одобрительно хмыкнул. Для Славы это означало: "Все! Сиди дома и не рыпайся!"
В напряженной тишине деликатно щелкнула дворовая калитка.
Ушли...
Слава почувствовал себя покинутым. Он пнул ногой табурет, уселся снова у окна. Мать с ходу принялась рассказывать бате про хлюпиков про этих, которые...
"Вот и врешь! - мысленно хамил он матери, - ничего они из себя не корчут".
Все у них просто и на самом деле по-хорошему. Если обедают - и ты с ними ешь. Если играют - и тебя в игру берут. Если читают - то как пришел - книгу побоку. Да и вообще, пока у них сидишь, Вика то яблоко где-то откопает и на три части поделит, то конфетину даст. Один раз он точно убедился, что эта вторая конфетина, которую Вика дала ему - эта была у нее последняя. Выходит, бывают и не жадные среди людей!
Отец уехал под вечер. Слава ходил его провожать, а когда вернулся, во дворе были белесые теплые сумерки. Дите спало. Мать стирала пеленки, а Слава не знал, что делать. На еду и смотреть не мог. За эти два дня наелся всякой вкуснятины до отвращения.
Он снова вышел во двор. Посмотрел на домик хозяев стариков. В окнах уже был свет - желтый, ясный, в точности такой, как у неба в просветах между крышами. Ему показалось, что дом стариков просвечивает закатом.
Вообще, Слава только в Сосновом Бору стал обращать внимание на небо. В городе никто не замечает его. В лагере дыхнуть некогда. А вот тут, прямо удивительная вещь, сколько неба. Больше, чем земли. И бывает оно, оказывается, не только голубое да серое. Бывает и зеленое, бывает и коричневое даже.
Он прошелся по двору и замер удивленный: вечером, оказывается, слышен песок. Днем он глушит шаги, а вечером сам хрустит!
Походил, походил, попробовал на камне посидеть - не смог, слишком холодный.
У Кости и Вики тоже горел свет. Как Слава взглянул на эти окна, сразу потянуло его туда. Неужели родители еще тут?
Потоптавшись между двумя крылечками, Слава нашел такое место, откуда видно, что делается у них в комнате. Все четверо сидели за столом, но не ели, а разговаривали о чем-то. У Славы колотилось сердце. Он ни слова не разобрал, а казалось, что подслушивает. Вдруг их маленькая мама поднялась и вышла на веранду. Слава весь накалился от стыда, - вдруг заметит. Но она что-то делала впотьмах на столе, может быть, искала что-нибудь. Наверное, искала. "Ну, это, друзья мои, никуда не годится", - сказала она и вернулась в комнату, а Слава выскочил со двора на улицу. Досада грызла его. Ну почему он не пошел?!
Звали ведь... Сидел бы сейчас там за столом, вместо того чтоб подглядывать.
Слава побрел на улицу.
Когда вернулся - света у соседей не было, а мамка его не ложилась еще - ждала.
Потянуло домой. Брат и сестра вместе с родителями со своими отодвинулись куда-то очень далеко. Они представлялись теперь как чужие миры, как события, которые никак не понять.
"Вот странно! - думал он. - До того странно, что не верится - почему Костя и Вика с самого первого часа стали относиться к нему так, будто он им золотые часы за так подарил или от смерти спас?..
И почему это он, Слава, так не может? Сколько уж времени прошло, а он все приглядывается к ним и все подвоха ждет, а они - Славочка да Славочка.
А Славочка, оказывается, из тех, кому никак не верится, что на свете есть люди не хуже его самого".
Сон смыл все. Странно даже было вспоминать про вчерашнее. Слава смело крикнул соседнему крылечку: "Привет!" Смело глянул Вике в лицо. Она, как всегда, подняла руку, ответила: "Салют!" - и улыбнулась
"Значит, все! - ликовал Славка, - значит, уехали их мать и отец и снова начнется замечательная, вольная сосновыборская жизнь!"
Он бухнулся руками в песок, сделал стойку, подпрыгнул в воздухе ногами, вскочил и как заорет: "Ура-а!"
- Что с тобой, Славочка?
- Со мной - ничего, привет, говорю!
Гремя ведрами, выскочил во двор Костя, задрал голову, посмотрел на небо и тоже прокричал "ура", думая, что Слава салютовал солнцу, хорошей ясной погоде.
Вика взяла с подоконника бидончик и убежала за молоком.
Как ни странно, появление Кости чуть притушило Славину радость. С ним он вообще чувствовал себя напряженнее.
- Что вы так долго вчера делали в лесу?.. Грибов еще ведь нет.
- Ничего мы там не делали - знакомились с ним.
- С кем?
- С лесом, ты же сам спросил.
- Брось трепаться!
- Я правду говорю. Пробовали по голосам узнавать птиц. Но это трудно. У Вики хороший слух, она уже может, она вообще знает птиц, а я - нет. Жаль, что здесь кругом сосна, в одном только месте, на поляне, я определил несколько осин и кусты орешника.
- А на кой черт тебе это нужно?
- Интересно просто, а тебе нет?
- Я об этом не думал, - сказал Слава и насупился.
- Слушай, Слава, я давно хотел тебе сказать: почему ты так злишься, когда не знаешь чего-нибудь? Мама нам без конца долбит: если не знаешь, спроси, ничего стыдного в этом нет. Все знать невозможно. Я ведь сам еще недавно понятия не имел...
- Ладно, - перебил его Слава, - ничего я не злюсь.
- Тогда хорошо, тогда давай поскорее избавимся от дел...
- Давай, - мгновенно веселея, согласился Славка, - давай пойдем сегодня в лес, хватит этого мороженого.
- Нет, лучше пойдем на озеро.
- Пожалуйста, мне все равно... я куда хочешь пойду, - уже на бегу отвечал Слава. Он кинулся к себе за ведрами.
Лето было все впереди.