Александр Барков

Повесть о жизни и ратных подвигах героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова.
(Отрывок из повести. Опубликован в журнале "Пионер" 1980-х).
                                                                                      На рис. Денис Васильевич Давыдов
Рис. М. Петрова

 Встреча с Суворовым

   Денис Давыдов родился в Москве 27 июля 1784 года. До семи лет он прожил в столице, в старинном дворянском особняке на Пречистенке. В 1791 году отец Дениса, полковник Василий Денисович,  был назначен командиром Полтавского легкоконного полка. Семья Давыдовых покинула Москву и переехала в Полтавскую губернию. Денис не раз слышал из уст отца загадочные и таинственные слова : "Днепровские кручи... к брегам могучего Днепра..."
   И вот тихая и покойная ширь Днепра. Вдоль берегов - заросли ивняка. Выше, на холмах, на косогорах - крохотные хатки под соломенными крышами. Ветер покачивает ветви деревьев, поднимает в небо стаи белых лепестков вишни, видно, потому и зовется в здешних местах "вишнивый". Лепестки опускаются на зеркальную гладь  воды, на дорогу, на крышу большого деревянного дома, где недавно поселились Давыдовы. Дом этот возвели на скорую руку во время путешествия Екатерины II, которая останавливалась в здешних местах несколько лет назад проездом в Крым.
   С виду дом важный и пышный, однако зимой и осенью в нем холодно и неуютно. Полковник Василий Денисович Давыдов прозвал его за это театром. Но его сыну Денису дом-театр нравится: в нем легко прятаться от взрослых, играть в разбойников, скакать и бегать сломя голову. Нравится и маленькое, затерянное в цветущих фруктовых садах украинское село Грушевка, где располагался в ту пору военный лагерь отца.
   Отец Дениса, человек военный, должен был по роду службы переезжать с места на место. Вместе с ним отправлялась в дорогу и вся семья. Правда, мать Елена Евдокимовна порой печалилась от столь беспокойной жизни, но Денису по душе было частое кочевье. Сколько вокруг необычного: огни солдатских биваков, зов труб, быстрые марши...
   А недавно пришло потрясающее известие: командующим войсками Екатеринославского корпуса   назначается генерал-аншеф Александр Васильевич Суворов. Новость эту полтавцы встретили с радостью. Полковник Давыдов приосанился и сказал: "Велика честь!"
   Василий Денисович и сыновей своих старался воспитать в "суворовском духе": спали они на жесткой постели, вставали с первыми петухами, обливались до пояса холодной водой.
   В те годы дворяне приглашали для воспитания детей иностранцев. Следуя моде, Елена Евдокимовна тоже взяла в дом учителя-француза Шарля Фремона. Однако Василий Денисович не больно-то доверял гувернеру: ему не раз приходилось видеть у себя в полку плоды подобного воспитания. И потому он приставил к сыновьям могучего донского казака Филиппа Михайловича Ежова. Казак обучал детей верховой езде, обращению с оружием, в подробностях рассказывал про походы Румянцева, Потемкина, битвы Суворова. И картины былых сражений оживали перед глазами мальчиков.
   Характерами и вкусами братья мало походили друг на друга. Толстый и медлительный Евдоким предпочитал скачкам на лошади и фектованию танцы и уроки французского языка. Денис же, напротив, был живым, быстрым, деятельным. Метко стрелял, доплывал на спор до середины Днепра, любил военные игры, с наслаждением слушал рассказы о подвигах Ильи Муромца и Добрыни Никитича. Дениса увлекали военные хитрости: отчаянные засады в тылу "врага", внезапная яростная перестрелка, ночлеги в палатках у прибрежных костров. Сколько раз он подползал на животе к становищу "неприятеля", кричал оглушительным "звериным" голосом и наводил на "врага" неописуемый ужас, обращая его в бегство.
   Иной раз после жаркой схватки разгоряченный, перемазанный с ног до головы Денис шумно вбегал в гостиную и кидался к отцу на шею. Елена Евдокимовна в ужасе поднимала глаза к небу, а Шарль Фремон безнадежно и печально разводил руками:
   - О, этот месье Ежов! Он уморит ребенка!
   - Вы же знаете, такова воля Василия Денисовича! - вздыхала мать.
   Как-то ночью Денис проснулся от невообразимого шума. Мальчик распахнул настежь окно   и увидел скачущих на конях всадников, смятые, опрокинутые палатки, спешащих куда-то лакеев, кучеров,     повара.
   - Что там? - спросил Денис.
   - Сказывают, - степенно отвечал казак, - батюшка наш, Александр Васильевич, только что приехали из Херсона.
   - Суворов?! - Денис чуть не полетел с подоконника. - Где он? Где?
   - Горяч больно! - Казак поддержал мальчика за локоть. - Этак и разбиться немудрено. В десяти верстах от нас остановились.
   - А маневры когда?
   - На завтра смотр полкам назначен.
   Денис захлопал в ладоши, гикнул и собрался бежать вслед за конницей. Но крепкая рука казака остановила его и водворила в постель.
   - Ложись спать, а то проспишь. Утро вечера мудренее!
   Поутру братья Денис и Евдоким вместе с матерью сели в коляску и поехали вслед за войском, туда, где проходили маневры. Но шутка ли: уследить за конницей, ведомой самим Суворовым! Свист, грохот, в облаках густой пыли бешено несутся эскадроны.
   Братья так и не увидели знаменитого полководца. Огорченные, понуря головы, они не спеша отправились назад в лагерь. И вдруг впереди, словно сквозь туман, Денис увидел всадников на конях. В тот миг казак пробежал, крича: "Скачет! Скачет!"
   Сердце Дениса забилось часто-часто и готово было выпрыгнуть из груди. В нескольких саженях от него лихо скакал худощавый, стройный всадник на гнедой лошади. Из-под копыт легким облачком вздымалась пыль. Белая, с расстегнутым воротом рубаха, легкая солдатская каска, шпага, пристальный взгляд светло-голубых глаз - все это показалось Денису удивительно знакомым.
   Сухое, продолговатое, в лучистых морщинках лицо поководца было живо, вдохновенно и выразительно. На Суворове не было ни ленты, ни крестов, ни других знаков отличия. Когда взмыленный калмыцкий конь Суворова поравнялся с мальчиками, то адъютант Тищенко, ехавший следом, крикнул:
   - Граф! Что вы так быстро скачете? Посмотрите, вот дети Василия Денисовича!
   Суворов резко осадил коня, повернулся к мальчикам. Коренастый, подтянутый Денис смело шагнул навстречу всаднику. Евдоким опустил глаза и застыл на месте.
   Суворов приветливо кивнул мальчикам и спросил хрипловатым голосом:
   - А ну, как бравый солдат честь отдает?
   Денис вытянулся во фрунт: руки по швам, грудь колесом, на миг замер и приложил ладонь к черным, слегка вьющимся волосам.
   - К пустой голове не надлежит руку прикладывать! Где твоя шапка?
   Денис покраснел, смутился:
   - В бою утеряна...
   - Видно, жаркая баталия была! А ты, друг мой, любишь солдат?
   - Я люблю графа Суворова! - не помня себя от счастья, одним духом выпалил Денис. - В нем все: и солдаты, и победа, и слава!
   - О, помилуй бог, какой удалой! - Суворов легко спрыгнул с коня. В глазах полководца плясали искры былой, юношеской пылкости и задора. - Весь в отца! - И, как бы продолжая свою мысль, добавил: - Этот будет военным человеком. Я, чай, еще не умру, а Денис, глядишь, три сражения выиграет! А тот... - Суворов указал на пухлого, розовощекого Евдокима, - пойдет по гражданской службе.
   На прощание Суворов протянул братьям руку для поцелуя, наклонился к Денису, слегка обнял его за плечи:
   - Благословляю тебя на ратные подвиги! А теперь беги к своей матушке. Передай ей от меня поклон!

Званый обед

   Вечером того памятного дня дом Давыдовых наполнился невообразимым шумом и предпраздничной суетой. Суворов в знак благосклонного отношения к полтавцам и лично к полковнику Давыдову сам пожелал быть у него на обеде. В комнатах чистили, подметали. На кухне разделывали рыбу. Спать не ложились до поздней ночи - все готовились к приему высокого гостя. Он не терпел роскоши и пышных приемов. Давыдовы же привыкли жить на широкую ногу, как было принято в те годы во многих дворянских семьях. Поэтому прислуга, не теряя времени, стала выносить из комнат расписные ковры, мягкие пуховые кресла, дорогие картины в позолоченных рамах.
   К шести утра все было устроено, как надлежало. В гостиной установили большой круглый стол с постными закусками. В столовой накрыли другой стол - длинный, на двадцать два прибора, опять-таки без малейшего украшения, без ваз с фруктами и вареньем. На белоснежную скатерть не поставили даже суповых чаш. Кушанья должны были подавать "с пылу, с жару", с кухонного огня. Хозяева отлично знали, что так заведено у Суворова.
   В отдельной горнице приготовили для полководца ванну, несколько ушатов с холодной водой, чистые простыни и одежду, которую накануне привез ординарец.
   Маневры закончились в семь утра. Суворов в сопровождении своего адъютанта первым прискакал в Грушевку. Без труда отыскал большой дом Давыдовых и быстрым шагом прошел за Ежовым  в специально отведенную для него горницу.
   Тем временем к крыльцу стали съезжаться званые гости: генералы, полковники, офицеры Полтавского полка, чиновники корпусного штаба Суворова... Все при полном параде.
   Василий Денисович и Елена Евдокимовна с маленькой дочкой Сашенькой  на руках радушно приветствовали гостей и провожали их в гостиную. Возле хозяев стояли нарядно одетые дети - Денис и Евдоким, прифранченный по сему случаю месье Фремон.
   Гости приумолкли в ожидании полководца. Внезапно двери широко распахнулись. Из горницы вышел улыбающийся Суворов. На нем был генерал-аншефский, темно-синий, расшитый серебром мундир  нараспашку. Три звезды. По белому летнему жилету - лента Георгия первого класса.
   Василий Денисович вышел навстречу знатному гостю, представил ему жену, детей.
   - Экую красавицу выбрал! - Суворов лукаво подмигнул Давыдову и расцеловал покрасневшую Елену Евдокимовну в обе щеки. - Помнится, сударыня, с покойным батюшкой твоим, генералом Щербининым, дружбу водили. Храбрый был вояка.
   Суворов потрепал курносого Дениса по черной кудрявой голове, многозначительно повторил:
   - О, этот будет военным человеком! В отца. Я еще не умру, а Денис, глядишь, три сражения выиграет.
   После обеда Суворов завел речь о маневрах:
   - Скажите-ка мне , полковник, отчего вы так тихо вели вторую линию во время атаки? Ведь я посылал к вам приказание прибавить скоку, а вы продолжали тихо подвигаться?
   Василий Денисович, нимало не смутившись внезапным вопросом  великого полководца, ответил:
   - Оттого, что я не видел в том нужды, ваше сиятельство!
   - А почему так?
   - Потому что успех первой линии этого не требовал: она не переставала гнать неприятеля, - спокойно пояснил полковник. - Вторая линия нужна была только для смены первой, когда та устанет от погони. Вот почему я берег силу лошадей, которым надлежало заменить выбившихся из сил.
   - А если бы неприятель ободрился и опрокинул бы первую линию? - задал контрвопрос Суворов.
   - Этого быть не могло, - парировал Давыдов, - ваше сиятельство были с нею!
   Суворов улыбнулся, отошел к окну и заговорил о своей лошади.
   -   Взгляните, господа! Право, до чего хороша Стрела!.. В сражении при Кослуджи, - стал рассказывать Суворов, время от времени строго посматривая на гостей, - я преследуем был турками очень долго. Враги уговорились меж собою: не стрелять по мне, не рубить меня,  а взять живым. С этим намерением турки несколько раз настигали меня так близко, что почти руками хватались за куртку. Однако при каждом наскоке лошадь моя, точно стрела, бросалась вперед. А гнавшиеся за мною турки отставали разом  на несколько саженей. Так и спасся!
   Пробыв после обеда в гостеприимном доме Давыдовых около часа, Суворов в веселом расположении духа сел в коляску и отправился в штаб, а затем далее в Херсон. На прощание сказал:
   - Первый полк отличный! Второй полк хорош! Про третий ничего не скажу. Четвертый же никуда не годится...
   Здесь надлежит заметить, что первый номер принадлежал Полтавскому легкоконному полку.  
   Вещие слова Суворова на всю жизнь запали в сердце Дениса, и он еще больше стал мечтать о военной службе.

В имении отца

   В 1797 году семья Давыдовых приехала в Москву. Денис продолжал заниматься здесь французским языком, танцами и рисованием. Познакомившись с воспитанниками университетского Благородного пансиона, жившими в соседнем доме, он начал писать стихи. Правда, первые его поэтические пробы пера оказались слабы и подражательны.
   К этому времени отец Дениса, Василий Денисович, уволился из армии в отставку и купил под Москвой небольшое имение Бородино. В Бородине Тринадцатилетний Денис увлекся охотой. Со стаей гончих псов он рыскал по полям и болотам, порская и преследуя зайцев и лис.
   Однажды пастух Емельян, завидев издали Дениса, скачущего на вороном коне, звонко хлопнул кнутом, поманил его к себе и пожаловался:
   - Снова в нашей округе волки объявились. Видать, с можайских лесов пожаловали. На прошлой неделе десяток овец порезали.
   - Волки?! - удивился Денис. - А логово где?
   - Логово у них в Гурьевом овраге. Моя Аграфена туда по ягоды ходила и серого в кустах встретила. Испугалась, лукошко бросила и бежать.
   - В Гурьевом овраге, говоришь... - Денис спрыгнул с лошади.
   На другой же день Денис подбил на охоту бывалого волчатника пасечника Тимоху и крестьянских ребятишек. Прихватив с собой стаю гончих, они решили взять выводок живьем. На ранней зорьке, вооружившись палками и вилами, пошли лесом к глухому, заросшему ольхой и малинником оврагу. У Тимохи на плече висело ружье. Погода стояла отменная. Ясно и тихо было кругом. Лист не шелохнет. Солнце еще не всходило.
   Рыжий гончак Соловей долго принюхивался к траве, петлял по кустам, взял наконец свежий след волка и дал знать голосом охотникам.
   - Улю-лю-лю, о-го-го! Бери его! - закричал Тимоха и затрубил в рог.
   За Соловьем бросилась вся стая. Пискляво заголосила Скрипка, почуяв красного зверя. Густым басом заревел Буран. Валом повалили гончаки. Громко и зычно порскал и подзадоривал собак пасечник. Сонный утренний лес разом ожил, застонал, запел, заулюлюкал. Гонцы стаей пошли по волчьей тропе, петлявшей по сырым местам. Тропа увела их далеко в чащу.
   Разгоряченный Денис скакал на коне низом и зорко поглядывал по сторонам. Вдруг он увидел по краю оврага возле старой, вывернутой с корнем сосны большую обглоданную кость и разбросанные куриные перья. Два большеголовых волчонка мелькнули в кустах и скрылись в норе.
   Денис подозвал ребятишек. Они окружили со всех сторон логово. Пасечник ловко прикрыл вход в нору мешком, а затем палкой выгнал из норы одного за другим шестерых волчат.
   - Я их в Москву свезу, - сказал он, завязывая мешок. - Там за волков хорошие деньги дадут...
   Так Денис с крестьянскими ребятишками принял участие в облаве. Охотничьи навыки - сноровка, быстрая скачка на вороном коне, смекалка и меткая стрельба из дробовика - очень пригодились ему в дальнейшем.
     Вечерами при свечах он до поздней ночи зачитывался книгами отца по военной истории. Знаменитый Итальянский поход Суворова и неслыханный по смелости и отваге переход его воинов через Альпы в Швейцарию прославили русского полководца на всю Европу. Денис с жадностью читал газеты и журналы, где упоминалось имя его любимого полководца, и не переставал грезить о военной службе.

В мундире гвардейца

   Помня слова Суворова, Денис избрал себе военное поприще. Семнадцати лет от роду, в 1801 году, Давыдов отправился в Петербург с намерением поступить в самый блестящий полк военной гвардии - кавалергардский.
   (Прим. автора: Кавалергарды - телохранители и почетная стража русских императоров. Полк кавалергардов был учрежден в 1724 году)
   Однако из-за малого роста его зачислили в гвардию с большим трудом. И, наконец, ликующий Денис в новеньком, с иголочки, мундире гвардейца отправился навещать своих петербургских родственников. Один из первых визитов он нанес двоюродному брату и покровителю А.М.Каховскому, жившему на Галерной. Вопреки ожиданиям вместо поздравления со вступлением на действительную службу восторженный юноша услышал такие слова:
   - Что за солдат, брат Денис, - говорил, едко посмеиваясь, Каховский, - который не надеется быть фельдмаршалом! А как тебе снести звание это, когда ты не знаешь даже того, что необходимо знать штаб-офицеру?
   Сперва Денис вспыхнул, обиделся, но с покорностью выслушал до конца справедливые суждения брата о трудностях военной службы. Расстались родственники прохладно.
   Слова Каховского задели самолюбие Давыдова, он понял, что недостаточно образован для офицера. И сразу же принялся восполнять сей пробел: накупил уйму книг, особенно по любимой им военной истории. С годами книги сделались его верными друзьями, а чтение - страстью на всю жизнь.

Творчество юного кавалергарда

   В кавалергардском полку Давыдов в свободные часы продолжал сочинять стихи. Списки его сатирических басен - "Река и зеркало", "Голова и Ноги", "Орлица, турухтан и тетерев" - передавались из рук в руки. Они отличались меткостью характеристик, остроумием, злободневностью.
   Сатиры и басни Давыдова, широко ходившие в списках, были популярны в среде декабристов. За эти вольнолюбивые сочинения в 1804 году Давыдов был исключен из гвардии, переведен из Петербурга в Белорусский гусарский полк. Полк этот стоял в захолустном местечке Звенигородки на окраине Киевской губернии.
(Прим. автора: Гусары - легкая конница. В России гусары появились при Петре I)
   С тревогой и грустью прощался Давыдов со столицей и собирался в дальний путь, чтобы продолжать службу в провинции. Но вопреки его ожиданиям гусары встретили молодого ротмистра с распростертыми объятиями. Они читали и успели полюбить его стихи и басни.
   В Звенигородках Давыдов с головой окунулся в разудалый гусарский быт. Однако новоиспеченный поручик не только "лихо закрутил усы и стал отбивать мазурку до упаду". Он сочинял стихи и песни, в которых прославлял гусарские подвиги.
   Весел и прост гусар лишь в мирные дни, а завтра, если грянет война, его ожидает жаркий бой:
Завтра трубы затрубят,
Завтра громы загремят...
   Только на поле брани проявляется удаль гусара, его воинское мастерство и безграничная храбрость:

...и поклянемся,
Что проклятью предаемся,
Если мы когда-нибудь
Шаг уступим, побледнеем,
Пожалеем нашу грудь
И в несчастьи оробеем...

   В поэзии Давыдов чувствовал себя легко и свободно, словно в седле любимого коня.

Набег на фельдмаршала Каменского

   Император Франции Наполеон Бонапарт начал покорять Европу. Разгромив наголову при Иене прусского короля, французская армия двинулась к русским границам. Царь Александр I, понимая серьезность создавшегося положения и неизбежность войны, пришел на помощь своему прусскому союзнику.
   В это время Давыдова перевели из Звенигородков в гвардейский гусарский полк, который стоял в Павловске, в окрестностях Петербурга.
   Весть о разгроме прусской армии долетела до Павловска, и юный поручик Давыдов стремглав помчался в столицу, горя желанием во что бы то ни  стало попасть в действующую армию. Однако все его старания оказались напрасными, повсюду он получал отказ за отказом. Тогда Давыдов решился на поступок неслыханной дерзости: в четыре часа пополуночи он надел парадный мундир, набросил шинель на плечи и направился в Северную гостиницу. Там остановился главнокомандующий армией фельдмаршал граф Каменский. Выбор Давыдовым столь неурочного часа объяснялся тем, что целые дни главнокомандующего атаковали толпы знакомых. Одни хлопотали о своих родственниках и знакомых, просили перевести их из штаба в армию; другие сами мечтали как можно скорее  "понюхать пороху".
   С великим трудом поручик пробрался по темной лестнице  на третий этаж и замер в коридоре гостиницы у дверей десятого номера, который занимал фельдмаршал.  Давыдов решил стоять здесь до утра, чтобы быть первым посетителем Каменского.
   Внезапно дверь распахнулась, и перед неподвижно застывшим поручиком возник сухонький старичок в халате. Голова его была повязана белой тряпкой, в руках он держал потухший огарок свечи. Это был сам фельдмаршал.
   Увидев офицера, закутанного в шинель и замершего у дверей, Каменский в нерешительности остановился и строго спросил:
   - Что вам надобно?
   Давыдов откровенно рассказал, как после ряда неудач он решил просить самого главнокомандующего о переводе его в действующий полк.
   - Да что это за мучение?! - возмутился фельдмаршал. - Всякий молокосос идет проситься в армию. Вконец замучили меня просьбами! Да кто же вы таковы, наконец?
   Непрошенный гость назвал себя.
   - Какой Давыдов? Неужто сын Василия Денисовича?
   Поручик утвердительно кивнул.
   Фельдмаршал смягчился, начал говорить с участием, поименно припоминая родственников Давыдова. Оказалось, что он был с ними давно и хорошо знаком.
                                                                         На рис.  Петр Иванович Багратион.
   - Ну, добро, любезный Давыдов! Нынче же буду просить тебя с собою и расскажу государю все:  как ты ночью ворвался ко мне в гостиницу, как караулил у моего номера и как я тебя принял - за неблагонамеренного человека...
   - Простите, ваше сиятельство, что побеспокоил вас в столь поздний час.
   - Нет, нет, - возразил на прощание Каменский, - напротив, это мне приятно. Это я люблю. Тут душа, тут сердце. Я это знаю, чувствую...
   Всю обратную дорогу Давыдов летел словно на крыльях. Радости пылкого поручика не было предела, он считал себя уже чуть ли не победителем Наполеона и с нетерпением ожидал решения царя.
   На другой день Петербург узнал о дерзком набеге Давыдова на главнокомандующего. Друзья дивились его неслыханной смелости и прочили ему успех. Однако, к великому прискорбию Дениса Васильевича, царь, видимо, припомнив дерзкие басни юного кавалергарда, не счел возможным уважить просьбу фельдмаршала Каменского.
   Узнав об отказе, Давыдов помрачнел. Но вскоре помогли друзья: он получил назначение адъютантом к любимцу русской армии князю Петру Ивановичу Багратиону.


<<<к содержанию раздела