М.Ефетов
Рис. Н.Минаева

                                                                   
   Яхия начал рисовать рано, когда ему не было еще и десяти лет. Тогда в семье Мустафы было голодно, и мальчик больше всего любил рисовать бананы и апельсины, лепешки и миски с едой.
   Он был фантазером, Яхия, любил мечтать и мечты свои переносить на бумагу - рисовать. Он становился старше, рука держала тверже карандаш, и большой мир появлялся на его рисунках.
   Особенно любил Яхия рисовать спящую Камилу. Спит она, тихонько посапывает, а кукла лежит рядом, у щеки.
   Когда Яхия рисовал Камилу, такая радость охватывала его, что исчезал весь мир вокруг.
   Однажды Мустафа увидел карандашные наброски сына и пришел от них в восторг:
   - Камила! Смотри, Фатьма! Камила спит. И кукла рядом... Камила смеется. И везде как живая!.. Яхия, вот на этом рисунке она получилась лучше всего... Нет, на этом. Или на этом. Все хороши, сынок.
   - Нет, - сказал Яхия, - это все еще плохо. Я должен нарисовать ее и нарисую лучше.
   - Но это же Камила! Что ж тут плохого, сынок?
   - Должно быть лучше, - твердил свое Яхия.
   Он хотел, чтобы в его рисунках была видна и доброта Камилы, и ее веселость, и красота. Сколько бы Яхия ни рисовал сестренку, его не радовали эти рисунки. Он любовался Камилой, скучал без нее. Когда же сестра обнимала его теплыми руками и прижималась щекой к щеке, Яхию охватывала такая радость, что он принимался кружиться по комнате, плясал, подбрасывал Камилу, ловил ее, падал, боролся с ней, ложась на обе лопатки. А Фатьма хотя и говорила: "Уймись, ты же не ребенок и она девочка, а не мальчишка", - но в душе радовалась.
   Да, она часто радовалась. "Камила, ну кто так держит ложку!" - строго говорила Фатьма. А про себя думала: "Выросла доченька. Давно ли ее надо было кормить из ложечки. А теперь сидит со всеми за столом и ест, совсем как большая".
   В том году платья Камилы, - а их было у нее два, - стали совсем короткими. Яхия называл теперь сестру Длинноножкой. Руки и ноги у нее вытянулись: срочно надо было шить новые платья.  А где было взять денег на материю? Фатьма отрезала кусок от материи, которая заменяла ей платье. Она распорола оба платья Камилы и удлинила их. И при этом каждый стежок приносил ей радость.
   Утром Фатьме оказалось труднее завернуться в укороченный кусок материи. "Ну и пусть, - думала Фатьма, - зато у Камилы теперь просторные платья.Ей будет теперь как раз впору". От этих мыслей Фатьме становилось хорошо и радостно на душе.
   Нет, она не выделяла дочку. Нельзя сказать, что Фатьма любила Камилу больше, чем Яхию. У хорошей матери любовь всегда одна для всех своих детей. Такой была и Фатьма. Но ведь Камила была еще малышкой. Ну как о такой не думать с нежностью, как не ласкать ее, не радоваться ее росту, новым ее словам и все более и более осмысленным поступкам!
   Яхия как старший хорошо понимал это и тоже всю свою любовь и нежность отдавал сестренке.
   Когда у Яхии появился этюдник с красками, он стал уходить из дому - рисовать улицы Эль-Манаха, мальчишек своего двора, дорогу к морю. Больше всего он любил рисовать голубой канал, белые пароходы, крылатые фелюги. На его рисунках над всем этим реял зеленый со звездами флаг Египта.
   Не было этого флага над водами канала, захваченного иностранцами. Рисунок Яхии был мечтой. Но мечта эта сбылась.
   Свергли в Египте короля, отобрали его многочисленные дворцы, сады, кладовые с драгоценностями. А затем народ потребовал, чтобы убрались домой иностранные войска, которые многие годы топтали египетскую землю. Суэцкий канал, пролегающий по египетской земле, построенный пОтом и кровью египтян, стал наконец египетским. Над Суэцким каналом был поднят флаг республики Египет.

                                                                       
   Когда Яхию приняли в кружок живописи, он стал подниматься раньше отца и Камилы. Только Фатьма, как все матери, чуткая к каждому вздоху своих детей, вскакивала, едва только свет пробивался в окно. Она слышала: Яхия ворочался во сне, кряхтел, будто боролся со сном, пытался сбросить его и не мог.
   Фатьма разжигала огонь, сыпала в котелок бобы и думала:
   "Поспал бы еще Яхия. Ну куда его тянет в такую рань!"
   Нет, Яхия оказывался сильнее. Поворочавшись, он сбрасывал сон и сразу вскакивал со своей подстилки.
   - О, как светло уже, мама!
   - Это от огня в плите, глупый. А за окном еще ночь. Только луна светит.
   - Нет, мама, это уже не луна.
   Он наскоро ел и убегал, неся под мышкой складной стульчик и большой блокнот.
   Фатьма больше не ложилась. Она готовила завтрак Мустафе и Камиле, прибирала в комнате - мало ли какие заботы у матери, хозяйки бедного дома, где каждая минута на счету, а любовь доброй женщины требует, чтобы вся семья была сыта, чисто одета, не замечала бедности.
   По не проснувшимся еще улицам Яхия спешил к каналу. Ранним утром здесь собираются суда в один караван. Иногда кораблей бывает десять, иногда двадцать. А то и больше. Впереди обычно плывут длинные танкеры. Это суда с жидким горючим грузом: с нефтью, с бензином или керосином. Караван судов провожают прожектористы. Они разрезают густые сумерки ярким светом прожекторов. Сопровождают по каналу суда и специальные швартовщики. Они в случае надобности  швартуют, иначе говоря - прикрепляют суда к плавающим бочкам или береговым тумбам, которые называются кнехтами.
   Но самый главный проводник каравана по каналу - лоцман. Он знает канал, как школьник - содержимое своего пенала. Ему известно, где, с какой стороны могут идти корабли, какое должно быть между ними расстояние, и еще многое, без чего суда шли бы по каналу вслепую.
   Яхия торопился к каналу рано утром, чтобы застать отплытие каравана, и потому еще, что в это время солнце окрашивало воду в сказочно чудесные цвета, розовые блики ложились на борта кораблей, прозрачным был воздух, а весь мир - свежим, умытым, молодым и прекрасным.
   Хорошую картину не напишешь за один присест. Ведь художник Илья Репин сделал сотни зарисовок, прежде чем выбрал нескольких бурлаков, которых Яхия видел на его картине. Репин работал, не зная отдыха, не зная усталости. Учитель Яхии, рассказывая о великом русском художнике, говорил:
   "Репин забывал о себе, но зато миллионы людей веками не забудут его. Чтобы светить, надо сгорать".
   Яхия хотел нарисовать совсем другую картину. Ранний восход солнца. Пробуждается земля. Золотыми бликами отсвечивает вода. И белые, как чайка, пароходы плывут по каналу к синим просторам Средиземного моря. А у самого берега играют веселые порт-саидские мальчишки. Яхия хотел назвать эту картину "Утро Египта".

                                                                            
   Да, в те дни начиналось утро Египта. Яхия навсегда запомнил день, когда над Суэцким каналом в голубом воздухе поплыли зеленые флаги его родины.
   В Египте очень много желтых пустынь. Только каменные пирамиды да сфинксы стоят там на зыбком желтом песке. Здесь все раскалено. Капля воды, если она упадет на этот раскаленный песок, тут же испарится.
   Зелены только берега Нила - большой, глубоководной реки, текущей через Египет. И еще зелено по берегам Суэцкого канала. Тут шуршат камыши и свешиваются книзу широкие листья пальм. Зелень для египтянина - жизнь. Поэтому и египетский флаг зеленый.
   В то утро, когда зеленые египетские флаги расцветили канал, Яхия был на берегу. Он сорвал с головы тарбуш - красную феску - и высоко подбросил вверх.
   Арабский язык звучит очень гортанно. Поэтому на берегах канала стоял сплошной гул, точно море рокотало вокруг Яхии. Это бурно выражали свой восторг египтяне, которые пришли приветствовать  флаг своей родины.
   Неожиданно в толпе Яхия увидел своего отца. "Не может быть, - подумал Яхия, - ведь отец еще спал, когда я уходил сюда, на канал".
   - Отец!
   - Я, Яхия, я!
   Они пробивались сквозь толпу ликующих людей, стремясь друг к другу.
   - Отец, как ты попал сюда?
   - У радости быстрые ноги. Ты только ушел, как меня разбудил сосед. Смотри - весь наш квартал здесь.  А вот и мама. Видишь?
   - Вижу, отец! Она плачет
   - Да, сынок. Плачут не только от горя, но и от радости...
   Как недавно это было! Иноземные солдаты ушли из Египта, и на высоких мачтах всех кораблей, которые отдавали якорь у входа в Суэцкий канал, по старому обычаю моряков, взвился флаг страны, в воды которой вошло это судно.
   Это был национальный флаг Египта.  египтяне радостно приветствовали его: "Ахдар!", что значит - зеленый!
   Каждое утро Яхия приходил к берегам канала. Он останавливался на дороге, что тянулась вдоль берега, и, чуть прищурившись, любовался красками: синим морем, красным солнцем, голубой водой канала, розовым дымом над трубой парохода, зелеными пальмами и такого же цвета флагом на мачтах.
   Хорошо было на душе у Яхии! Он первый раз в жизни стоял на этой аллее. Раньше египтянам вход сюда был запрещен. Аллея принадлежала иностранной компании. Теперь все вокруг было египетским: дома, из которых ушли иностранные офицеры, парки и сады, а главное - канал, построенный руками египтян.
   Каждый день приносил какую-нибудь радость. И от этого Яхии стало легче рисовать.
   Яхия вынул блокнот и карандаш, раскрыл складной стульчик, отвел назад правую руку, как бы примериваясь, прищурился и быстро набросал первые штрихи.
   "Это хорошо, что они ушли, - думал Яхия. - Справимся. Нам помогут друзья".
   Накануне вечером Яхия слышал по радио, что иностранные компании отозвали всех своих лоцманов из зоны Суэцкого канала.
   "Посмотрим, - заявили владельцы иностранных компаний, - как теперь египтяне смогут проводить суда по каналу. Не справятся. Корабли застрянут в канале. И тогда снова нас позовут на помощь".


<к содержанию
<предыдущая страница

%