Рассказ
Алексей Кирносов
1960-e
Рисунки А.Сколозубова
- Болтай больше! - сказал Игорь.
Он подумал, что хмурый Генка мрачно шутит...
В квартире пили утренний кофе и ничего еще не знали".
1
Игорь сидел на штабеле свежих, остро пахнущих досок. Их привезли во двор вчера. Малыши уже понастругали себе мечей из этих досок и играют в Александра Невского. Площадка у задней глухой стены дома одиннадцать, замыкающий двор - Чудское озеро, песочный ящик для младенцев - Вороний камень. Сперва здорово подрались из-за того, кому придется быть немцами, а потом - как положено по ходу истории.
Игорь скинул рубашку, потому что безветренно и печет солнце. Он жарился в его лучах и пробовал на доске все четыре лезвия нового ножа. Нож подарила Ольгина мать, которую он шесть лет называл тетя Наташа, а теперь от него вдруг требуют, чтобы он называл ее Наталья Петровна. Мама сказала, что дарить ножи - это не к добру. Наталья Петровна посмеялась над суеверием, а Игорь быстренько сунул нож в карман. В самом деле, какое может быть "не к добру", когда он перешел в восьмой класс, впереди лето, а завтра он один (один!) поедет в Таллин к отцу. Это ему подарок за успешное окончание седьмого класса.
В ярко-синем небе плывут два крохотных блестящих аэроплана. Они тащат за собой расплывающиеся полоски белого дыма. Смотреть на них можно только из-под руки, - и то слепнешь от солнца. Какое оно сегодня яркое!
Игорь воткнул нож самым большим лезвием в доску и задумался, куда бы пойти... Конечно, Наталья Петровна попросит его погулять с Олей. Ольга еще малышка, ей девять лет. Она какая-то застенчивая, боится играть во дворе с ребятами. Сядет где-нибудь в уголке и смотрит. Игорь подумал, что погуляет с Ольгой часок по набережной, потом махнет на Кировские острова...
Нож очень острый. Игорь легко вырезал свое имя, потом слово "Ладога". "Ладога" - это название парохода, на котором плавает отец.
По диагонали двора от дверей дома к воротам и обратно ходят люди. Игорь живет в этом доме уже шесть лет и знает их всех. Знает, кто где работает, кто чем болен, у кого какие странности характера, кто держит какую собаку или кошку... Это даже скучно - все знать. Он радуется, когда кто-нибудь уезжает и вселяются новые люди. Он любит все новое, незнакомое. Когда переходит в следующий класс, то в первые же дни прочитывает все учебники. Правда, второй раз их читать уже не хочется...
Вот плетется с улицы Генка Воронов, одноклассник, сын слесаря из девятнадцатой квартиры. В руке у Генки алюминиевый бидон. Каждое воскресное утро отец посылает Генку в ларек за пивом и дает ему за труд двадцать копеек. И каждый раз у Генки такой же хмурый вид, как сегодня... Отца он не любит. Игорю не понятно, как это можно не любить отца? Он ругал за это Генку, пытался его убедить, исправить, но Генка только молчал.
Игорь помахал ему рукой. Генка медленно подошел к доскам.
- Здорово, пивовоз, - сказал Игорь и протянул нож. - Как ножичек,а?
- Война началась, - проговорил Генка каким-то глупым, безразличным голосом. - С немцами.
- Болтай больше! - сказал Игорь.
Он подумал, что хмурый Генка мрачно шутит.
- Точно, - сказал Генка, глядя поверх головы Игоря желтыми немигающими глазами. - Киев бомбили, Минск... Скоро объявят по радио.
Он поднял голову и стал смотреть в голубое небо, где плыли, оставляя за собой белые хвосты, два аэропланчика. Потом перехватил бидон в другую руку и медленно, шаркая подошвами, пошел к двери.
Игорь даже не догадался спросить, где Генка услышал такое. Он вдруг поверил и сразу стал думать об отце.
- Мамаша тебя теперь в Таллин не пустит! - крикнул издали Генка, повернув голову.
Малыши с воплями играли в Александра Невского. С глухой задней стены дома одиннадцать скалились нарисованные мелом рожи. Игорь побежал домой, оставив на досках нож и рубашку.
В квартире пили утренний кофе и ничего еще не знали.
2
Каждый день война оборачивалась новой, еще не известной вчера стороной. Выстроились длинные очереди у магазинов. По радио передавали невероятные, хлещущие по сердцу сводки. Сирены провыли первую воздушную тревогу. Появились карточки и бомбоубежище в подвале старой церкви, пахнущее плесенью.
Получили телеграмму от отца. "Ладогу" задержали в Таллине до какого-то "особого распоряжения". Мать сказала, что отца заберут в военный флот. Игорь возразил, что отец сам пойдет в военный флот, не дожидаясь, пока его "заберут". Он не станет возить всякие пиломатериалы, когда вся страна поднялась на борьбу с фашистами.
- Ты еще ничего не понимаешь, - сказала мама, опустив глаза.
Она всегда так говорила, когда сама не понимала чего-нибудь.
Мама очень изменилась за последние дни - похудела, стала строже, быстрее двигалась и часто вспоминала о том, что пережила две войны и три голодовки. Теперь она называла Игоря не Игуся, как раньше, а нормально - Игорь. За такое он боролся лет с десяти, но ничего не получалось. Даже при ребятах называла Игусей. А этот Игуся вымахал в сто семьдесят пять сантиметров и весит шестьдесят три килограмма!..
Пришло письмо. Оно было тревожное и местами совсем непонятное. Отец несколько раз повторял, что надо уезжать из Ленинграда. Мама сразу же ответила отцу, что никуда не поедет, не повидав его.
Игорь не хотел уезжать. Была мысль пойти в военкомат, но как это похитрее сделать при его четырнадцатилетнем возрасте, он еще не продумал. Ждал отца - отец что-нибудь посоветует...
А дом постепенно пустел. Люди уезжали хмурые, озабоченные, торопящиеся и не замечающие друг друга. Тот, кто вчера ругал уезжающих паникерами, сегодня сам принимался собирать вещи. В городе становилось все меньше людей, все тише. Даже в очередях стояли тихо, не толкались и не шипели друг на друга. Тихо двигались по улице непроницаемые патрульные, ломаным строем проходили красноармейцы или просто гражданские в темно-серой одежде, с мешками.
Генкие отец ушел в армию. Он уходил трезвый, помолодевший, чисто бритый и ему было весело. Или он делал вид, что весело - кто теперь разберет, когда его нет на свете?.. Они проводили колонну до вокзала. На прощание отец сказал Генке:
- Ты уже мужик здоровый. Станешь вместо меня к станку, если что... Я, брат, еще раньше начинал. Главное - береги мать. Ты же видишь, какие у нее нервы... Из-за меня, недоумка, - 
добавил он, виновато улыбнувшись матери. - Понял, сын?
Генка ничего не ответил, кинулся к отцу на шею, и Игорь видел, как он плачет.
Ольгин отец, интендант какого-то ранга, служил в морской части под Ленинградом. Раз в неделю он приезжал домой на служебной машине. Привозил продукты - наволочки с мукой, кульки с макаронами, консервы. Наталья Петровна делилась с мамой и просила не говорить мужу. Мама брала продукты, кивала, поджимала губы. Казалось, им обеим стыдно...
Продуктов пока хватало. Ели нормально, три раза в день. Даже кисель или компот был на столе ежедневно. Все равно мама и Наталья Петровна подолгу стояли в очередях.
- Вы еще не знаете, что такое голод, - тихо и скорбно говорила мама.
Они уходили в магазин с утра. Игорь и Оля оставались одни в квартире. Уходили гулять, но воздушная тревога загоняла домой. А дома становилось печально. Разговоры не получались. О чем можно разговаривать с девятилетней девчушкой? В лучшем случае она что-нибудь спросит. А спрашивала Оля все реже... Игорь пытался учить ее играть в шахматы. Оля никак не могла запомнить ходы.
Когда первый раз стали стрелять зенитки, Оля схватила его за руку, зарылась лицом в диванные подушки... Потом она привыкла, перестала бояться выстрелов, и после тревоги они ходили собирать осколки. Сперва все собирали осколки, даже взрослые. Игорь видел, как семидесятилетняя Анна Павловна из соседнего длма, о которой говорили, что она бывшая княгиня и праправнучка фельдмаршала Барклая де-Толли, нагнулась, опираясь на толстую лакированную палку, подняла с земли осколок, рассмотрела его внимательно и положила в кошелку. Осколки были теплые и блестящие, с царапающимися, зазубренными краями.
К концу августа дом совсем опустел. Даже кошки, которых во дворе по самым умеренным подсчетам было пятнадцать штук - и те исчезли. Говорили, что дворник переловил их и съел. Кто-то будто бы видел, как он варил кошку в кастрюле. Из-под крышки торчал хвост. Дворник Алфей Макарыч - бородатый, неопрятный, угрюмый старик. Игорь верил, что Алфей съел кошек, а насчет того, что из-под крышки торчал хвост - не верил.
Генкиного отца убили. Приходила мать, надрывно, в голос плакала. Игорю стало не по себе, он забрал Ольгу и ушел на улицу. Генка почернел, стал курить. Его приняли на завод. По вечерам Генка сидел во дворе на скамье, согнувшись, свесив руки между колен, всегда с короткой черной трубкой в зубах. Глаза у него были красные и слезились. Курил Генка чудовишно много. Раньше он был гордым, никогда ничего не просил. А теперь Генка клянчил табак у кого угодно, подбирал окурки. Игорь приносил ему папиросы. Дома лежало больше сотни пачек "Беломора" для отца - мама и об этом позаботилась. Игорь вынимал пинцетом по паре папирос и выносил Генке. Генка дрожащими пальцами ломал папиросы, набивал трубку, вдыхал дым и медленно выпускал его, широко раскрывая рот...
Мама не пустила Игоря на завод. Безрезультатно побывав в военкомате, он стал ходить рыть траншеи. По ночам во время тревог дежурил на крыше. С бойцами отряда ПВО проводил занятия молодой лейтенант в просторной не по росту гимнастерке и огромных сапогах.
- Что такое бомба? - задавал лейтенант вопрос и, подняв указательный палец левой руки, отвечал: - Бомба есть оперенный снаряд, сбрасываемый с самолетов или иных летательных аппаратов с целью поражения объектов!
Никому не становилось страшно. Подумаешь - оперенный снаряд, сбрасываемый с летательных аппаратов...
Немцы подходили все ближе, их самолеты рвались к городу все чаще и настойчивее. Прожектора резали черное небо на остроугольные куски. К перекрестью лучей иногда прилипал маленький, совсем игрушечный самолетик. Стрельба зениток становилась звонче. Игорь знал, что брюхо самолета набито теми самыми оперенными снарядами. И хотя казалось, что летательный аппарат висит над самой головой - страха не было. Он еще не знал, что такое бомба.
<в содержание раздела
продолжение>
|
