Исторические записки Аркадия Столыпина из рода Столыпиных.

Худ. Константин Маковский (1839–1915). Портрет Александра II. 1881.

Обращаясь к своему воспи­таннику, поэт Жуковский за­кончил одно  из своих произ­ведений словами: «И будь на троне человек». В этой краткой фразе четко сформули­рованы два начала: с одной стороны, трон и все, что по отношению к трону обязы­вает венценосца; с другой стороны, человеческое нача­ло в сердце и деяниях мо­нарха: прямота, благород­ство, великодушие, близость к под­данным.

Александр II придерживался в своих отношениях с окружающей его средой порядка, унаследован­ного со времен Великого Петра, а то и ранее от московских царей. Между ним и окружающими была грань, которую не следовало пере­ступать.

Это был последний государь, ко­торый почти никому не подавал руки (разве только членам семьи и, в виде особой милости, некоторым пожилым вельможам). Будучи со­всем молодой девушкой, моя мать была ему представлена в Москве на каком-то приеме. Она сделала ему глубокий реверанс, а он на рас­стоянии трех шагов отвесил ей в ответ поклон. Жать руки окру­жающим начал лишь Алек­сандр III.

Это был последний государь, ко­торый обращался на «ты» ко всем лицам мужского пола, будь то фельдмаршал или дровосек. В этом выражалось социальное равенство всех подданных Империи перед царем. Обращаться на «вы» к окру­жающим начал опять-таки Александр III. Мне представляется, что таким образом между культур­ным слоем и народом была поста­влена еще одна, ранее не существо­вавшая психологическая преграда.

О «тыканье» царя мне хочется сказать еще несколько слов. В этом отношении крестьяне были еще при Александре II даже в несколь­ко привилегированном положении: они тоже обращались к царю на «ты», что было немыслимо для лиц других сословий. В этом взаимном «тыканье» был порою грубоватый юмор. Припоминается один слу­чай, имевший место несколько ра­нее описываемого времени. Одна­жды император Николай I прибыл с визитом в одно великорусское село. После преподношения хлеба и соли сельский староста начал подготовленную приветственную речь. Он воскликнул: «Царь, ты столп!», смешался, воскликнул вторично: «Царь, ты столп!», и снова сме­шался. Наступило долгое, нелов­кое молчание. Тогда Николай I воскликнул ему в ответ: «А ты ду­бина!» Среди крестьян поднялся веселый хохот, атмосфера разряди­лась.

Такой грубоватый юмор, думает­ся, ничем не затрагивал царского величия. Перебрасывался такими словцами с крестьянами  и  Александр II. Почти столетний кре­стьянин, старовер Исая,  вспоми­ная  о нем, рассказывал мне в дет­стве: «Это был настоящий царь. Рост высокий, голос яркий. Как он гаркнет, мы все замирали  от умиле­ния». О двух последних императо­рах Исая почти не упоминал.

Худ. А. Федотов. Александр II на прогулке в Архангельском. 1860. 

Александр II был последний го­сударь, который любил церемониал и придворную пышность. При нем Зимний дворец был жилым домом, согласно его назначению: царь в нем жил, оттуда управлял Импе­рией. Лишь после убийства царя Зимний дворец превратился в зна­комый нам мрачный призрак: в опустевшие покои, разве  что в пристанище для некоторых при­вилегированных сановников и про­езжих коронованных гостей.

Во дворце устраивались приемы и балы, на которых царь появлял­ся  во всем своем величии. Француз­ский писатель Теофиль Готье, посвятивший одну из своих книг путе­шествию в Россию, описывает  такой бал. Особое впечатление про­извело на него наличие среди присутствовавших таких гостей, как «кавказские гордые воины» и «по­сланцы из эмиратов Центральной Азии в их национальных одеяни­ях». Перед французом, как он об этом пишет, промелькнула в этот миг вся многонациональная мощь Империи.

Отмечу мимоходом, что правди­вая книга Теофиля Готье «Путе­шествие в Россию» (1867 г.) теперь почти покрыта мраком забвения, тогда как написанный несколько ранее пасквиль маркиза де Кюстина часто цитируется «специалистами по русскому вопросу» и почитается  почти как евангельская истина.

Был ли Александр II прав, при­держиваясь церемониала, как во дни «матушки Екатерины»? В про­стонародье его не порицали, бле­ском двора гордились. Жалели, на­оборот, что его преемник Алек­сандр III замкнулся в Аничковом Дворце и в Гатчине и упростил цар­ский  образ жизни. Жалели еще бо­лее, что последний царь оконча­тельно замкнулся в Царском Селе, отказался от пышности, «отрезал себя от народа»,  как говорили то­гда. За строгую экономию в обихо­де его не хвалили, народу она была непонятна.

Любя четкий распорядок в сво­ем окружении, Александр II не был, однако, рабом этикета. Он его нарушал каждый раз, когда ему это подсказывало его человеколюбие. Это можно видеть, между прочим,  в отношении царя к моему прадеду князю Михаилу Дмитриевичу Горчакову. У меня имеется снимок со старинной гравюры,  относящейся ко времени Крымской войны. В от­крытой коляске царь 29 октября 1855 года выезжает из Бахчисарай­ского дворца для осмотра укрепле­ний северной стороны Севастопо­ля. Рядом с ним сидит главнокомандующий Горчаков. Я вначале недоумевал,  почему вопреки всем правилам, да еще на виду у нашей армии прадед сидит не слева, как полагается, а справа от царя. Ока­зывается, Горчаков был глух на правое ухо, и царь посадил его справа от себя, дабы не ставить  в неловкое положение и иметь воз­можность продолжать с ним бесе­ду. 

Хорошее отношение государя к прадеду не изменилось и после инцидента во время коронации в кремлевском соборе. Стоя возле монарха, Горчаков держал на бар­хатной подушке державу (рядом с ним, как полагалось, два других сановника держали на подушках корону и скипетр). Но от слишком густого ладанного дыма Горчаков неожиданно упал в обморок, выпу­стил из рук подушку, и держава покатилась. Многие среди присут­ствовавших сочли это за плохой признак: не умереть царю есте­ственной смертью... Но Алек­сандр II, мало заботившийся о сво­ей личной судьбе, успокоил после церемонии взволнованного Горча­кова, сказав ему со своей неотрази­мой улыбкой: «Не беда, что свалил­ся. Главное, что стоял твердо на полях сражений».

Такое же чисто человеческое отношение государь проявлял и по отношению к моему деду ге­нералу Аркадию Дмитриевичу Сто­лыпину. В самом разгаре русско-турецкой войны А. Д. Столыпин был неожиданно приглашен в став­ку к царскому завтраку. Он нахо­дился далеко и прибыл к царю со значительным опозданием. Это его сильно взволновало. Александр II встретил его словами: «Я тебя ждал, чтобы сесть за стол». Ждала и вся свита.

Чуткая предупредительность и общительность царя-освободите­ля не ограничивались его близким окружением. В мирное время, в хо­рошую зимнюю погоду, он любил по утрам прогуливаться в Летнем  саду; всегда один, без охраны. Во время этих прогулок он заводил  разговоры  с прохожими, шутил с детьми. Детвора, жившая недале­ко от Летнего сада, загорелась в те времена своего рода азартом. На­правляясь в Летний сад, порою бе­гом, дети вельмож и дети дворни­ков перекликались: встретим сего­дня царя или нет?!

Худ. Н. Е. Сверчков. Александр II с сыновьями на прогулке. Конец 1850-х.

Предупреждениям полиции царь не внимал: он не знал, что такое  страх. Вот именно в одну из таких прогулок государя под­стерег террорист Соловьев, совер­шивший 2 апреля 1879 года поку­шение, к счастью, неудавшееся. В ограде Летнего сада на месте покушения была потом сооруже­на часовня. Она была после ре­волюции разрушена,  как  и много других памятников, напоминав­ших о нашем историческом прош­лом. Это покушение произвело в свое время страшное впечатление во всех слоях русского обще­ства. О нем долго потом вспоми­нали как во дворцах, так и в де­ревенских избах. 

К  дикому кровавому террору люди привыкли лишь впоследствии. В мои дет­ские годы, проведенные в Зимнем дворце, пожилой и важный при­дворный камердинер Илья часто повествовал о покушении у Летнего сада. Он говорил с торже­ственным трепетом в голосе: «Вот  как было дело: злодей це­лится, целится, а Его Импера­торское Величество всемилостивейше уклоняется!»

О последнем покушении, при­ведшем к трагической гибели, Илья говорить отказывался. Он отрицательно тряс головой, укра­шенной седыми бакенбардами, и молча крестился. Такого рода верные слуги были наследием прошлых времен...

______