Сергей Плеханов, студент.
Это статья о памятниках промышленного зодчества и их сохранении...
"...это памятник нашей истории, свидетель жизни наших предков.
Эти выщербленные стены, эти угасшие купола созданы руками русского рабочего,
наверняка не мечтавшего о "просвещенном" потомке,
который однажды ударит в творение его рук стальной чушкой...
...три века назад в безлюдные дебри пришли с топорами за поясом лапотные мужики со всех концов России
и, навалившись скопом, поставили в основание державы рудный камень,
на коем зиждется ее могущество и по сей день".
В конце июля месяца в Суздале прошел III съезд Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
На съезде был поставлен и широко обсужден вопрос об организации массового движения по выявлению и охране исторических памятников отечественной науки и техники.
Творчество известных ученых , инженеров и умельцев, исторические документы первооткрывателей, образцы выдающихся конструкций, принесших славу Отечеству, реликвии великих строек и крупнейших заводов страны - все это ценнейшие памятники истории, достойные занять место в музеях и хранилищах.
Сейчас, когда наша страна отмечает 60-летие Великого Октября, выявление, сбор и охрана научно-технических реликвий первого в мире социалистического государства приобретают особое значение. Эти реликвии отражают славный путь становления материально-технического фундамента строящегося коммунистического общества.
Выступавшие единодушно отмечали целесообразность создания музеев науки и техники при крупнейших заводах, научно-исследовательских институтах, министерствах и стройках, специальных заповедников старинного производства.
В организации массового движения по выявлению исторических памятников научно-технического творчества важную роль должны сыграть молодежь и комсомол, которых следует привлечь к этому интереснейшему и благородному делу.
Съезд в своей резолюции поддержал высказанные предложения.
Слово за вами, молодые энтузиасты!
Чтобы вполне понять историю петровской России, надо увидеть не только "Северную Пальмиру" с ее дворцами и "прешпектами", но и отправиться на самый край Европы, к границе сибирской тайги...
И вот мы в Верхотурье - небольшом городке в центре Свердловской области.
С 1598 года, когда по воле Бориса Годунова возникла Верхотурская крепость, и до середины XVIII века, когда упразднена была таможня на пути из Сибири в Европейскую Россию, отсюда растекался непрерывный поток переселенцев по всему Уралу. Сидевшие на Верхотурском воеводстве Милославский, Лопухин, Нарышкин и носители других не менее звучных фамилий "сильной рукой" осваивали Каменный пояс. Чуть не с самого основания города начался повсеместный розыск железных и медных руд, а уже в 1631 году построился первый железоделательный завод на Урале - Ницынский. Задымили на околицах немногих еще крестьянских поселений мелкие домницы. Железное дело завели и монахи: в 1682 году игумен Долматовского Успенского монастыря Исаак устроил на речке Каменке, которая в те поры звалась Железенкой, "огненные работы" - поставил доменную печь, кузницу, молотовую, и начали под надзором старца Питирима плавить руду и ковать поделки для монастырских нужд да на продажу окрестному сельскому люду. А в 1699 году Каменский завод взят был в казну и стал первенцем петровских затей на Урале - уже спустя три года здесь было отлито более 300 пушек.
К началу петровского века верхотурские деятели знали десятки богатых месторождений "лучшего камня - магнита и доброй железной руды", меди, самоцветов. 15 июля 1697 года Петр Великий в грамоте верхотурскому воеводе Димитрию Протасьеву повелел заводить по Уралу большое железное и медное дело и "на тех заводах лить пушки и гранаты и всякое ружье". В декабре 1701 года дали первый чугун домны Невьянского завода.
Главный зачинщик преобразований понимал: при рати железо дороже золота. За два десятилетия Урал превратился в главную промышленную базу страны, обеспечившую невиданный рост русского могущества. Если в конце XVII - начале XVIII века Россия сильно зависела от ввозного железа и меди (например, в 1700 году было получено лишь 150 тысяч пудов чугуна - в 5 раз меньше, чем в Англии), то к исходу петровской поры не только отказалась от импорта металлов, но и опередила по их производству все страны мира. Тогдашние темпы развития русской металлургии поражают воображение: за XVIII век выплавка чугуна выросла в 66 раз. А в самой передовой стране Запада - в Англии - достигнуто было за то же время лишь 9-кратное увеличение этой продукции. Таким образом, достопамятнейшие события нашей истории - победы в Полтавской баталии, в сражениях Семилетней войны, когда русские войска заняли Берлин, разгром "двунадесяти язык" наполеоновской армии - стали возможны благодаря освоению подземных богатств Урала.
Великий ученый Д.Менделеев писал: "русское, т.е. Уральское железо... отличалось великою чистотою и мягкостью, особенно важным для тонкого листового железа. Эти качества обеспечили продукции уральских домен главенствующую роль на мировом рынке. Железо с маркой "старый соболь", производившееся на предприятиях заводчиков Демидовых, знали по всему миру: В Австро-Венгрии, в Португалии, в Пруссии, в Османской империи. Англия покрывала за счет русского железа треть своих потребностей в металле. Это значит, что английская промышленная революция в значительной степени обеспечена руками крепостных рабочих Урала.
За столетие на склонах Каменного Пояся поставлено 176 заводов черной и цветной металлургии, на которых к началу XIX века трудились сотни тысяч приписных крестьян и мастеровых. Впервые в стране возник мощный промышленный район, от развития которого зависела судьба всего государства.
Лучше всего говорят о людях их дела - каковы сани, таковы и сами. Мы знаем немало песен и сказов уральского рабочего люда, можем увидеть в музеях одежду и технику тех времен. Но главные свидетельства жизни и двухвековых трудов России - остатки заводских сооружений, плотины, машины и гражданские постройки горнозаводского Урала.
Первые заводы возводились пришлыми мастерами - "выкликанцами" из Тулы, Каширы, с олонецких городков, то есть из тех районов, где промышленность насаждена была еще московскими царями. Эти переселенцы принесли с собой не только трудовые навыки, но и, говоря современным языком, промышленную эстетику старых железоделательных местностей России. Посреди новых поселков поднялись цехи, похожие на хоромы московских бояр, по старым образцам устроены были плотины и машинерия, а в рассыпавшихся вокруг заводов крестьянских хатах тульского, вятского, саратовского пошиба зажил рекрутированный на железные работы землепашец. От этого первоначального времени почти ничего не осталось. Единственный памятник тех лет - знаменитая Невьянская башня, близкая по своей архитектуре башням Московского Кремля. Когда-то постройки старомосковского стиля можно было увидеть и в Нижнем Тагиле, и в Алапаевске, и в Екатеринбурге. Строили их дельцы вроде тулянина Никиты Демидова, основателя железоделательной империи, а вот потомки их, прошедшие французскую выучку, сочли, что эти сооружения оскорбительны для просвещенного вкуса новоявленных "европейцев". В 1826 году наследник Никитина дела наставлял из Флоренции своего крепостного архитектора: "...господские строения надобно иметь отличные и крайне было бы неприлично, коли бы ныне оные походили, как фасадом, так и расположением на главную Нижнетагильскую контору". Заводовладелец разумел мощное здание, построенное в традициях древнерусского зодчества, и находил, что эта контора "похожа больше на острог, чем на присутственные места". в результате строение было разрушено.
Но каменных сооружений на уральских заводах в первые десятилетия их существования ставили немного. Рядом было сколько угодно прекрасного лесу, и большинство построек возводилось наскоро, без особого тщания о красоте и чаще всего без четкого проекта. Русская промышленная культура только еще складывалась и несла на себе родовые черты той полукустарной деятельности, которая кипела при Иване Грозном и Алексее Михайловиче в районах Тулы и Устюжны Железопольской. К тому же, развитие Урала на протяжении почти всего XVIII века было экстенсивным - заводчики хватали под свою руку как можно больше лесов и рудных месторождений и, только основательно "обрубившись", стали беречь лес.
Русская промышленная архитектура сложилась в основном в 20-40-е годы прошлого века в процессе реконструкции старых заводов, к тому времени изрядно обветшавших и требовавших технического переоснащения и расширения. К тому времени на Урале работало немало опытных архитекторов, прошедших школу Воронихина, Старова, Захарова и других знаменитых зодчих Петербурга. Здесь, на далекой окраине, пышно расцвел уже угасавший в центре русский классицизм, здесь были разработаны и воплотились в камне главнейшие принципы нацио
нальной промышленной архитектуры. Один из ее основоположников и первый ее теоретик, И.Свиязев, требовал, чтобы всякая заводская постройка "имела б расположение выгодное для производства работ в последовательном порядке, или была бы сообщена с другими мастерскими, с которыми по роду работ она должна иметь часто временное сношение, чтоб избежать потери времени и сохранить здоровье рабочих людей". Эти положения, высказанные полтора столетия назад, остаются незыблемыми и по сей день.
Торцовый фасад прокатного цеха Чермозского завода, сооруженного в 1833 году. В центре фасада - ризалит с тремя проемами и колоннами дорического ордера. Продолжением его является аттик, прорезанный огромной аркой с архивольтом и увенчанный карнизом (на два ската). 
В боковых гладких стенах сделаны арочные окна с более простым архивольтом. Они гармонично дополняют богатую центральную часть.
Цех Александровского завода может служить примером архитектурного решения здания, в котором совмещено несколько производств (в данном случае - сварочное производство и "механическое заведение"). В соответствии с назначением здание разделено четырьмя поперечными стенами. Оригинально выполнен фасад цеха. 
По всему его периметру устроены арки. В них внизу прорезаны прямоугольные окна, а вверху - полуциркульные. Центральная часть с входом выделена повышенным объемом с пожарной башней своеобразного решения. По краям цеха для завершения композиции поставлены пилоны - по шесть с каждой стороны.
Входная арка Выйского завода, возведенная в 1852 году по проекту Александра Комарова, а также крепостного архитектора Кирилла Луценко. В ней хорошо найдены пропорции и членения, тонко прорисованы детали. 
На фризе и аттике применена лепка (мастер Гурьянов) на тему орудий производства, что еще более подчеркивает назначение сооружения.
Корпус доменных печей Баранчинского завода, построенный в 1831 году под руководством архитектора Александра Комарова. При планировке здания была предусмотрена возможность четкой организации производственного процесса. Две домны, разделенные помещением воздуходувных машин, являлись центром всей композиции. По обеим сторонам их симметрично располагались литейные цехи. При такой схеме максимально сокращены пути движения продукции, созданы определенные удобства для работы.
Чугунные литые колонны (дорического стиля), поддерживающие водонапорный бак в Елизавето-Пожевском заводе. Бак со стороны проезжей дороги украшен аркой на чугунной плите с литой маской льва. Это гидротехническое сооружение было построено в 1839 году по проекту крепостного архитектора Луки Мальцева.
Одно дело построить среди поэтических зарослей, в виду дальних колоколен, пологих зеленых холмов и нежных перелесков усадебку с колоннадой - прибежище мечтательных клавесинных барышень, чувствительных помещиц и посыпанных пудрой ветхих вольтерьянцев. Совсем другое дело - примениться со всеми этими дорическими и ионическими ордерами, портиками и балюстрадами к грохочущим молотам, прокатным станам и клокочущим жидким пламенем домнам. Творец Дельфийского храма, пожалуй, счел бы подобное предложение кощунственным. Но питомцы Петербургской академии художеств, среди которых видим имена М.Малахова, А.Чеботарева, К.Луценко и многих других уральских архитекторов, взглянули на дело иначе. Уже цитировавшийся выше И.Свиязев писал: "...архитектура всегда может иметь некоторую свою физиономию при исполнении условий, зависящих от климата, местных средств, от частных требований, привычек и духа народного. А мы, как бы стыдясь своей физиономии, закрываем нашу северную потребность - крыши - аттиками и парапетами, нередко без физической и художественной цели".
Возведенные уральскими зодчими сотни заводских построек - наглядное подтверждение того, что творцы горнозаводской архитектуры виртуозно умели учесть "частные требования" промышленного производства. Стиль заводских сооружений Урала есть оригинальное создание русской творческой мысли, со своей характерной "физиономией", в чертах которой читаются и дух эпохи и мировоззрение создавших ее людей. А они, выученики художественных корифеев столицы, были зачастую крепостными железозаводчика, только вчера оторвавшимися от родной стихии - может быть, из старообрядческой семьи, жившей преданиями дониконовской Руси и каждодневно ждавшей второго пришествия. Сыздетства затверженные тайные сказы о Полозе, о Хозяйке Медной горы и сентиментальные стишки сотоварищей по академии, мрачные песни о заводской неволе и ариозо итальянских певичек, апокалипсический пафос кержацких начетчиков и скептическое безверие дворянского Петербурга - все это тугим горячим узлом билось в душе крепостного зодчего. Его тянуло и наверх - к выхоленным, знающим "все и вся" господам, и вниз - к облитым потом горнякам, рвущим кайлами руду в душных забоях. Он был и по духу и по положению в жизни этаким кентавром - с просветленной головой творца и с телом рабочего коняги. Эта разорванность, смятенность отпечаталась в сооружениях той эпохи - не в завитках фронтонов или формах наличников, но в самой "философии" зданий, в сочетании тяжести и полета, отличающих постройки крепостных архитекторов. Впрочем, пытаться вывести форму сооружения из характера или настроения его создателя - дело почти безнадежное, тем более что инструмент такого постижения - не имеющая общедоказательной силы интуиция. Но, глядя на поросшие мхом стены цеха или слушая шумящий в затворе старинной плотины поток, не можешь не думать обо всем этом.
Переходя от одного полуразвалившегося цеха к другому, от плотины к заброшенной шахте, мрачно зияющей среди зарослей шиповника, остановитесь и перед выстроенным на отлете приземистым особняком бывшей заводской конторы - сугубо "статской" хороминой с забранным чугунной решеткой палисадником. Здесь было когда-то средоточие жизни всего поселка - стукотня бухгалтерских счетов, басистый хохоток инженеров, торопливые шажки писарей. А неподалеку - через безлюдный парк - колонны заводского госпиталя. Рядом приходское училище, провиантские склады, роскошные конюшни, в которых приличествовало бы заседать английскому клубу. И все это создание тех же рук, что сложили длинные казематы цехов и романтические навершия доменных корпусов.
Такие комплексы можно увидеть в десятках заводских поселков и городов, разбросанных по высотам Уральского хребта, по берегам Камы, Тагила, Пожвы и Чусовой. В большинстве своем старые постройки и по сей день служат по заводскому ведомству, но кое-где брошены и разрушаются, порастают травой и кустарником.
Среди гражданских сооружений, построенных заводскими зодчими, есть и шедевры: дворец Расторгуева и дом Малахова в Свердловске, заводская контора и госпиталь в Нижнем Тагиле. И бесконечное разнообразие созданий народного зодчества - дома рабочих, изукрашенные разными подзорами и наличниками, с трубами, увенчанными затейливыми дымниками. Да, каждая улица и каждая изба, не говоря уже о разных поселениях, убирались по-своему. Здешний народ был подлинно и швец, и жнец, и на дуде игрец: работали у домен и в забоях, пахали и косили (у каждой семьи были "усады" - покосы, а местами и клин землицы), певали песни и тайно сказывали про Пугача. Урал создал великолепный рабочий фольклор, обогатил русскую речь пословицами, прибаутками, образными и емкими наименованиями машин и инструментов, к сожалению, только частично вошедшими в современный технический обиход (забой - пространство, где добывается руда; ручей - место, по которому движется прокатываемый на стане металл; занорыш - расширение рудной жилы). Уральские рабочие орудовали не безличным ломом, а "стариком" (лом восемнадцатипудовый), "девкой" (десятипудовый), "налимом" (четырехпудовый), "щипком" (двадцатидвухфунтовый) и т.д. Асбест нарекли каменной куделью, а немецкого штейгера перекрестили в "щегеря". Не останься от староуральского работного люда ни песен, сказов, а одни эти имена (не повинуется рука писать: "термины"), мы уверено заключили бы, что то был народ-поэт, умевший одушевлять даже грубый железный пест. Воображение мастерового, населившего горные обрывы и сырые пещеры добрыми силами-защитницами, даже в собственном огороде подсмотрело его обитательницу - "железнячку". Этот дух мифотворчества и в орнаментах, покрывающих покосившиеся вереи старого рабочего жилища, и в вышивках на музейных кокошниках, и в росписях сундуков, обитых "мороженым железом" (так в старину звалась жесть). Бродя по безлюдным окраинным улицам уральского поселка, по затравеневшим литейным дворам и цехам, постоянно чувствуешь где-то рядом, "в соседнем измерении", эту кипучую жизнь, полную поэзии и труда.
Сейчас большие города Урала заставились кварталами домов-ульев, и старое потерялось, погасло в соседстве многоэтажных башен. Да и малые городки и поселки потихоньку обзаводятся стоквартирными клетями. Но поднимитесь на гору, господствующую над местностью, и вы увидите прежнюю планировку: улицы, сбегающиеся к плотине пруда, где попыхивают трубы завода, белыми наседками рассевшиеся по взлобкам соборы, зеленые кубики огородов по окраинам. А дальше гладь огромного водоема, размашистой лукой уходящего за склон каменистого шихана, иссиня-зеленый бархат горных цепей коренного Урала.
Кстати, о "сбегающихся" улицах. Лучевую застройку можно наблюдать далеко не во всех заводских поселениях Урала. В большей части их планировка нет-нет да нарушена самой природой - тут скривил улицу овраг, там сломала "домовой" порядок подошва горы. Да и "человеческим многомятежным хотением" внесены поправки в немецкий замысел - напутал мастеровой люд меж дворов паутину заулков и удобных хозяевам тупичков, пустил туда на жительство лебеду и крапиву. Но и в этом курином царстве можно увидеть памятник заводского классицизма - правда, деревянный. Тут построился кто-нибудь из рабочей аристократии, или, что вероятней, это казенная придумка. Были на Урале уже в ту пору опыты создания типовых проектов рабочих жилищ: деревянную избу хотели "облагородить" деревянными же пилястрами и прочей "грецией". Да что-то не сильно двинулось дело - может быть, уперся народ в желании по своему разумению гнездо вить, а скорее само начальство не очень настаивало: себе дороже.
Классицизм оставил по себе немалую память и в архитектуре уральских церквей, но большинство заводских храмов, сохранившихся по сей день, - это создания так называемого "русско-византийского" стиля. Многие из них, закопченные дымами домен и паровозов, торчат среди цехов, другие - на зеленых пригорках, в окружении разномастных крыш и огородов. Едучи по населенным концам Урала, то и дело видишь их плечистые силуэты, увенчанные мощными шеломами. К слову сказать, редкий из пишущих по части архитектурной старины не лягнет этих "русовизантийцев" за "казенность", "тяжеловесность" и иные грехи. А ведь эти храмы - драгоценные свидетельства пробуждения русского художественного самосознания. После векового господства на нашей земле чужеземных стилей - пусть самых утонченных и прекрасных - национальное зодчество начало возвращение "на круги своя". То было тяжкое высвобождение - каждый архитектор того времени нес в себе груз западнического воспитания, заемных вкусов, прочитанных книг, в которых утверждалось, что вся русская старина есть порождение либо татарщины, либо "норманизма". Каждый архитектор вслепую тыкался среди какофонии стилей, нутром пытаясь угадать тот единственный облик, который воплотил бы в себе русскую душу. Эти напряженные искания ярко отобразились в грузности церквей того времени - храм как бы "заземляется", стремится не столько к небу, сколько к укоренению в почве, в том живоносном слое родной земли, которым крепок трудящийся народ. И среди этих "угрязших" в каменистые всхолмия Урала церквей немало замечательных созданий - храм Александра Невского в Нижнем Тагиле, соборы в Каслях, в Нижней Салде, во многих других поселках и городах.
Это небольшое отвлечение о церквах имеет прямое отношение к основному предмету нашего разговора - к памятникам промышленного зодчества. На ум невольно приходит догадка насчет их общей печальной участи. Ведь могут найтись (да и нашлись уже) люди, которые презрительно уронят: "Эта фабричная казарма далеко не замок Сан-Суси, стоит ли хлопотать вокруг нее?" И разнесут, скажем, демидовский цех в кирпичную крошку, сломают старинные ворота Выйского завода или уникальную заводскую тюрьму (то и другое в Нижнем Тагиле). Да, действительно, сложенный из грубого плитняка каземат - это не прихотливо украшенная ротонда. Но это памятник нашей истории, свидетель жизни наших предков. Эти выщербленные стены, эти угасшие купола созданы руками русского рабочего, наверняка не мечтавшего о "просвещенном" потомке, который однажды ударит в творение его рук стальной чушкой только потому, что "это не Сан-Суси". На то, что построили предки, у нас права временного владения - все хоть как-то, хотя бы и косноязычно, принадлежит не только нам, но и грядущим поколениям.
Мало уже тех, кто работал на старых полуфеодальных заводиках. Скоро и они уйдут. Останутся только затянутые мелколесьем выработанные рудники, осыпавшиеся шахты и обветшалые стены. Сюда придет молодежь и услышит их внятный язык: три века назад в безлюдные дебри пришли с топорами за поясом лапотные мужики со всех концов России и, навалившись скопом, поставили в основание державы рудный камень, на коем зиждется ее могущество и по сей день.
Сохранить многочисленные памятники промышленной жизни народа - наша сегодняшняя задача. Уже есть планы создания своеобразных заповедников заводской старины, и есть зачало: подновили, обнесли коваными оградами остатки механической фабрики в Свердловске. Сысертские рабочие по собственному почину отремонтировали и поставили на вечную сохранность домну Северского завода, построенную в 1861 году. Хотят устроить музейную зону на территории завода имени Куйбышева в Нижнем Тагиле, думают даже пустить на рельсы"пароходный дилижанец" - копию первого черепановского паровоза...
Совершим напоследок прогулку в мечтаемый заповедник. Вот звякнул медный колокол у бревенчатого "дебаркадера", ударил столбом черный дым из длинной, с перехватом трубы "дилижанца", взвизгнул гудок и пошли перелязгивать по широким чугунным рельсам короткие площадки с пассажирами.
Кружит дорога меж каменистых осыпей, все выше забирается поезд. Открылись средь таежной зелени слюдяные петли речушки, заголубели дальние вершины. Еще поворот, и глянули из раствора гор разноцветные порядки изб, длинный пруд с уснувшими в нем облаками. Чуть курится дымок над спицей заводской трубы и тут же тает.
Дорога идет вниз, склоны гор растут на глазах, закрывая дали. И вот с пронзительным воем подкатывает состав к воротам железного заводика. Туристы, не дожидаясь остановки, соскакивают наземь, заполняют литейный двор, молотовую, толпятся у гудящих домен. Потолкавшись по цехам, одни отправляются смотреть поселок, другие, засучив рукава и надев длиннейшие фартуки, помогают горновым или выбивают отливки из опок...
Лучше всего было бы создать такой вот "работающий" заповедник - с полным производственным циклом петровской поры: от углежжения и добычи руды до получения готового металла. Допотопное производство с лихвой окупилось бы притекающими отовсюду туристами.
К тому же чугун, выплавленный на древесном угле, мог бы вдохнуть новую жизнь в замирающие уникальные ремесла. (Например, каслинское художественное литье выродилось не в последнюю очередь потому, что местный завод перешел на слаботекущий чугун, выплавляемый с помощью кокса). А главное - чтобы музей старой промышленности не угнетали со всех сторон огромные современные здания. Ведь памятник можно уничтожить и морально - принизив его. Не лучше и припомаживание, сокрытие трудовых мозолей под модернистским "ажуром". Нельзя нагораживать кругом стен, в которых царил тяжкий труд, стилизованные чугунные штакетники или чуждые нашей традиции "сады камней". Чтобы понять прошлое, нужно увидеть его подлинный лик, а не загримированную мумию. Будем всегда помнить слова поэта Языкова:
О. проклят будь,
кто потревожит
Великолепье старины,
Кто на нее печать наложит
Мимоходящей новизны.
Журнал "Техника - Молодежи". 9 - 1977
