Н. Федоров
Загадка любви
Рассказ
Рисунки А. Борисенко
Тут главное что? Главное, не сбиться со счета. И не торопиться. А потом, когда освоишься хорошенько, руки сами начинают работать. Можно даже телевизор смотреть. Первый шарф, к примеру, я месяца два вязал. А второй уже за пару недель сварганил. Я, конечно, про это дело молчу в тряпочку. Даже Сереге не говорю ничего. Ляпнет где-нибудь случайно, и будешь на целый год посмешищем. "Нельзя ли у вас, тетя Шура, заказать "петушок" с помпончиком?" - завопит на весь класс какой-нибудь Стрепетов. Или, скажем, схватишь пару, и та же Шарабаева со своей первой парты непременно сунется: "Ему, Анна Ивановна, некогда. Он носочки для бабушки вяжет". Даже представить страшно. Брр!
И только я про это "брр" подумал, как в дверь позвонили. Аккуратно так позвонили, вежливо - ни коротко, ни длинно. Я отложил вязание, газеткой на всякий случай прикрыл и пошел открывать.
Открыл и сначала глазам своим не поверил. А когда поверил, то захотел тут же куда-нибудь на первый этаж провалиться. Или под стол спрятаться. Потому что передо мной стояла Марина Удалова! Если б я английскую королеву увидел или даже директора нашей школы Капитолину Герасимовну, я б, наверное, и то меньше растерялся. В школе я вообще стараюсь на Удалову не смотреть. Она такая красивая, что смотреть на нее страшно. Звучит, конечно, по-идиотски: красивая - и вдруг страшно. Но это так. И я сам не знаю почему. Посмотришь, и кажется - сейчас свалишься с какой-то огромной высоты. А под языком щекотно делается. Уж на что Петя Вигуль, с его-то ростом и вообще... И то, когда с Удаловой разговаривает, сразу очки с носа тащит и трет их платочком, трет... Впрочем, сама Марина и не сморит ни на кого. Сидит со своей неизменной Варькой Юницыной, волосы на палец накручивает и потолок разглядывает.
- Нестеров, ты один? - спросила Марина. Обыкновенно так спросила. Будто она ко мне по сто раз в день, как Серега, заходит.
- Я-то? Нет. То есть да. Ко мне это... Серега вот зайти должен. Мы с ним дирижабль клеить собирались. Знаешь, цеппелин такой...
И почему я вдруг сразу какую-то околесицу понес, сам не знаю. Серега к деду уехал и заходить ко мне не собирался. А цеппелин этот дурацкий и вовсе непонятно, как с языка соскочил. Я, откровенно говоря, и не знаю точно, что это за цеппелин такой. Да тут еще штаны на мне тренировочные. Как говорится, домашние: на правом колене дыра, тесемки оборваны, длина короткая.
- Ну, пока твоего Сереги нет, я зайду? Ты не возражаешь?
- Заходи, конечно, раз пришла, - сказал я, пропуская Марину в квартиру. А у самого в голове одна только мысль бьется: "Эх, штаны бы переодеть!" Но, с другой стороны, переоденешься, а Марина сразу подумает: "Во как всполошился. Скорей давай прихорашиваться. Ну, с этим все ясно". Нет уж, буду в чем есть.
- А я, понимаешь, у Варвары была - она ведь в соседнем с тобой подъезде живет. Вышла от нее и дай, думаю, зайду. Вместе учимся, а я не была ни разу у тебя.
- Правильно сделала, что зашла, - сказал я и ни к селу ни к городу добавил: - Ты вчера лунное затмение видела?
- Вчера? А что, показывали?
- То есть как - показывали?
- Ну, по телевизору. наверное.
- Да ты что! Это ж лунное затмение! оно в небе было. По-настоящему...
- Ну и что. В программе "Время" могли показать. Когда про погоду говорят.
- А, ну да, конечно, - окончательно сбился я. - Только ведь оно поздно было, затмение. После программы "Время"
- Поня-атно... - рассеянно протянула Марина, оглядывая комнату. - А у тебя хорошо, уютно. Ой, а какой столик симпатичный. Старинный, наверное.
- Это папа сделал, - сказал я, прикрывая ладонями дыру на коленке. - То есть не совсем сделал. Он его, понимаешь, на помойке нашел. Там крышка была вся исцарапана, жучком поеденная, и всего одна ножка. Ну вот, папа его и привел в порядок: ножки выточил, крышку отполировал, бейцем покрыл...
- Чем покрыл?
- Бейцем, - повторил я, холодея.
- Поня-атно, - снова сказала Марина и как-то вдруг сразу к столику интерес потеряла. Мне даже показалось, что ей зевнуть захотелось.
"Да что же это я такое говорю?! - с ужасом подумал я, не смея взглянуть на Марину. - Надо же что-то интересное рассказать, умное. Ну, и круглый же я, в конце концов, болван!"
Но в жизни все жутко несправедливо устроено: как только захочешь специально что-нибудь умное сказать, так сразу в голове космическая пустота образуется. Прямо кошмар! Я, к примеру, читать люблю и книжек всяких много прочел. Но сейчас в голове моей, как назойливая муха, кружилось только одно произведение, "Му-му" называется. Я даже чувствовал, как название это подкатывает к моим губам, и я возьму сейчас и брякну его вслух. Представляете: сидит человек, молчит, а потом вдруг ни с того, ни с сего говорит: "Му-му". Я так этого испугался, что у меня даже ладони вспотели. Тогда, чтобы хоть что-то сказать, я поспешно спросил:
- Сыру хочешь?
- Сыру? - удивленно спросила Марина. - Ну, давай.
Я жутко обрадовался и уже было помчался на кухню. Но тут вдруг страшное подозрение приковало меня к стулу. "А что, если у меня на штанах еще дыра? Там, сзади. Это будет катастрофа! Нет, надо сидеть и не рыпаться". И я сказал:
- А вообще, знаешь, сыр не очень... Подсох малость. Да и это... позеленел с боков. Лучше я тебя чаем угощу. Потом. После.
Марина прыснула в кулак:
- Ну ты, Леша, артист.
- Почему "Леша"? Я Саша, - растерянно сказал я.
- Ну, то есть, да, Саша. Я знаю, - поспешно сказала Марина. - Это художник был такой знаменитый - Алексей Нестеров. - Я тебя с ним всю дорогу путаю.
- Ага, бывает, - сказал я, хотя сам прекрасно знал, что художника Нестерова звали Михаилом. У нас даже репродукция его картины висит в другой комнате. "Видение отроку Варфоломею" называется.
- А книг-то у тебя сколько! - сказала Марина. желая, наверное, поскорее о другом заговорить. - Это все твои или родительские?
- Как это? У нас книги общие. Я вот тут как раз одну интересную историю прочел. Хочешь расскажу?
- Ну, давай.
- Значит, так. Жил один древний философ. Мудрец такой. А звали его... Э-э, черт, как же его звали-то... на "мэ", кажется...
- Мичурин, - подсказала Марина.
- Да нет, какой Мичурин! Я ж говорю - древний. До нашей эры еще дело было. Ну, не важно... А жил он, понимаешь, в такой здоровенной бочке, на берегу моря. Вот однажды приходит к нему местный царь. Тоже, между прочим, знаменитый. И говорит: Я, говорит, знаю, что ты великий мудрец и тебя за это очень уважаю. Поэтому проси у меня что хочешь. Все сделаю. И знаешь, что ему мудрец ответил?
- Ну, наверное, квартиру попросил, - сказала Марина. - раз он в бочке жил.
- Ничего подобного. Он так ему ответил: отойди, говорит. и не заслоняй мне солнце! Во как!
- А он что, загорал? - спросила Марина.
- Кто?
- Ну, мудрец этот. Дело ведь на пляже было.
- Ну ты что, серьезно?! Тут же совсем в другом смысл. Он хотел сказать, что ничего ему не нужно. И что даже сам царь мешает ему думать. Жутко умный был.
- Поня-атно, - сказала Марина. - Это ты в "Крокодиле" прочитал?
- Почему в "Крокодиле"?
- Ну, там в конце всякие анекдоты печатают.
- Да нет, вовсе не в "Крокодиле", - сказал я и мне даже немного обидно стало. - У нас книжка такая есть. "Занимательная история". "Эх, опять я что-то не то говорю", - с тоской подумал я.
И тут взгляд мой случайно упал на газетку, которой я прикрыл недовязанный шарфик. "А, была - не была!" - решился я и сказал:
- Марин, а хочешь, я тебе одну тайну раскрою?
- Тайну? Давай, - сказала она и сразу же на меня с интересом посмотрела.
- А ты никому не скажешь?
- Никому.
- Обещаешь?
- Клянусь!
Я встал и сбросил газету с дивана.
- Вот. Видишь? Моя работа. Я уже маме шарфик связал, себе, тете Люсе. А этот для папы.
- Ты? Ты сам?! Ой, как здорово! - Марина захлопала в ладоши. - Ну, молодец, ничего не скажешь. А мне можешь связать?
- Могу, если хочешь.
- Спрашиваешь! Конечно хочу. Да-а, вот уж не ожидала, - Марина погладила шарфик ладошкой и добавила: - Шурик, а правду говорят, что ты ушами шевелить умеешь?
- Умею. Чего тут особенного?
- Ой, покажи, пожалуйста!
- Да ну. ерунда какая, - отмахнулся я.
- Нет, покажи, я тебя очень прошу!
- Ну, смотри.
Я увидел, как застыли и расширились и без того огромные Маринины глаза. Наверное, так смотрел первобытный человек на впервые разожженный костер.
- Колоссально! - шепотом сказала Марина. - Ну, Шурик, ты уникальный человек!
- Между прочим, - сказал я, окрыленный успехом, - здорово шевелить ушами умела русская императрица Екатерина Вторая.
- Вот видишь, императрица! А как ты это делаешь, объясни!
- Да я и сам не знаю. Само как-то получается. А хочешь, я тебе свои марки покажу? У меня даже одна бурундийская есть.
- Нет, марки потом как-нибудь. В другой раз. Ты лучше это... еще раз пошевели.
- Пожалуйста! Сколько угодно!
Глаза Марины снова расширились, а рот приоткрылся. Она медленно подняла руку и осторожно дотронулась до моего уха. Пальцы у нее были мягкие и шелковистые. Я почувствовал, как от ее прикосновения ухо мое вспыхнуло и, словно спираль в электроплитке, запылало рубиновым жаром.
- Да-а, - протянула Марина. - Зря я ей не поверила...
- Кому не поверила? - не понял я.
- Да нет, это я так, - быстро сказала Марина. - Ну, все Шурик, засиделась я у тебя, прямо ужас. Мне пора. Пока!
Когда за Мариной захлопнулась дверь, я сел в прихожей на пылесос и только тут немного очухался.
"А зачем, собственно, она приходила? - думал я. - И откуда узнала, где живу? Значит, так: она сказала, что была у Юницыной. Эта болтливая сорока, наверное, наговорила ей, как я ловко умею шевелить ушами. И тогда Удалова, ради глупого любопытства, решила зайти и проверить. Ну, конечно! Это ж совершенно ясно! Она ведь даже не помнит, как меня зовут! А я-то, павлин безмозглый, хвост распустил, раскудахтался: лунное затмение, Екатерина Вторая, "давай я тебе шарфичек свяжу"! Фу, как стыдно! Вот уж действительно. уши развесил. А Марина... Да она... она просто дурочка. Ну, разве может нормальный человек прийти в гости только затем, чтобы посмотреть, как ушами шевелят? Ну, все! Завтра я ей даже "здрасте" не скажу. И не посмотрю в ее сторону.
В школе два первых урока я вообще в окно смотрел. Чтоб даже и затылка Марининого не видеть. Правда, она и сама ко мне не подходила. А после математики, когда Анна Ивановна за дверь вышла, Стрепетов с ликующей физиономией вдруг вскочил на парту и закричал:
- Леди и джентльмены! Приближается зимний сезон. Кто желает заказать теплую вязаную шапочку с помпончиком или шерстяные носочки с двойной пяткой, обращайтесь к непревзойденному мастеру ручной и машинной вязки Александру Нестерову! Ура, товарищи!
"Все правильно. Так тебе, дураку, и надо. И не то еще будет", - говорил я сам себе, поспешно выходя из класса и стараясь ни на кого не смотреть.
Когда закончились уроки, я шмыгнул в туалет и просидел там на подоконнике минут двадцать. Не хотел я никого видеть. Даже Серегу. Хотя и понимал прекрасно, что он-то уж ни в чем не виноват. Да и вообще никто ни в чем не виноват. Потому что я сам осел и кретин.
Выйдя на улицу, я оглядел опустевший школьный двор и сразу ее увидел. Она сидела на скамейке возле клумбы и рассеянно смотрела куда-то в пасмурное небо. Я поспешно отвернулся и быстренько зашагал в другую сторону. Но Марина все-таки меня заметила.
- Шурик, постой! - закричала она и побежала следом. - Я тебя уже целый час жду. Где ты пропадал?
Я, конечно, на ее слова - ноль внимания. Иду себе и даже насвистывать что-то пытаюсь. Хотя в голове, как назло, ни одной мелодии. "Чижика-Пыжика" и то не могу вспомнить. Так что вместо свиста какое-то змеиное шипение получается.
- Ты что, обиделся? - спросила Марина. - Ну и зря. Будто ты Стрепетова не знаешь. Это же клоун. Ему только в цирке выступать. Да и Варвара тоже хороша! Я ей под большущим секретом про твое вязание сказала. А что толку! Болтушка ужасная.
Тут я наконец мелодию "Чижика-Пыжика" вспомнил и довольно сносно ее засвистел.
- И вообще, Шурик, чего стесняться-то? Ну, вяжешь ты, ну и что? У меня папа. например, печь любит. Так он, наоборот, на каждом углу этим хвастается. Испечет чего-нибудь и давай по телефону названивать: "Виктор Петрович, Вера Павловна, вечером жду непременно. Я таких плюшек испек, пальчики оближете!" Почему он их плюшками зовет - никак понять не могу. Обыкновенные булочки. Однажды случай был - умрешь! Напек он этих своих плюшек, а в одну старинную копейку положил. Гости пришли, он говорит: кому, говорит, копейка попадется, тот будет ужасно счастливый. Тетя Ира, мамина подруга, первая с тарелки булочку цоп - и в рот. Откусила - и зуб сломала! Представляешь, цирк! Ну, мать потом отцу такой скандал закатила, кошмар! Чтоб ты, говорит, подавился своими плюшками, дуралей!
- А какая копейка-то была? - угрюмо спросил я.
- Я ж говорю, старинная.
- Понятно. что старинная. А какого года, не помнишь?
- Да откуда я знаю? Здоровая такая копейка, с наш полтинник, - Марина вдруг остановилась и удержала меня за локоть: - Шурик, ты, наверное, хочешь, чтоб у меня искривление позвоночника было? Посмотри, какая тяжесть. - И она протянула мне свою сумку.
"Ладно, хорошо, - думал я. - Как культурный человек, сумку я твою понесу. Но это абсолютно ничего не значит".
- А куда мы идем? - спросила Марина.
- Я не знаю, куда ты идешь. Я иду домой.
- Так мы ж его давно прошли - дом твой! - засмеялась Марина.
- Действительно, прошли, - растерянно сказал я и огляделся.
Мы стояли возле Петровского садика, и, значит, я даже не заметил, как мы перешли мост через Фонтанку. Ветер с залива почти разогнал облака, и над стеклянным куполом Мухинского училища показалось неяркое осеннее солнце.
- Давай в садик зайдем, - сказала Марина. - Посидим на лавочке, поболтаем.
Весь сад был густо усыпан облетевшими листьями. Листья лежали на еще совсем зеленых газонах, на цветочных клумбах, на одиноких пустующих скамейках.
- Хорошо-то как, - сказала Марина. - Листья падают... Шурик, ты любишь осень?
- Терпеть не могу, - сказал я.
- А вот я люблю. Между прочим, Пушкин обожал именно осень.
- Что ты говоришь?! Это ты в "Крокодиле" прочитала?
- Нет, - серьезно ответила Марина. - Это он мне сам сказал. По секрету.
- А-а, теперь понятно, почему об этом знает весь Земной шар.
- Шурик, не будь таким злопамятным, - сказала Марина - Это тебе совсем не идет.
- А знаешь, - сказал я, - есть такая интересная народная примета: если листья на землю внешней, гладкой стороной падают, то это к очень холодной, малоснежной зиме. А если наоборот, лицом к небу, значит, зима мягкая будет, теплая.
Марина наклонилась и подняла только что упавший оранжевый лист.
- Ну вот. Ожидаются ужасные холода. Так что, Шурик, если ты мне не свяжешь большущий теплый шарф, я заболею и умру. Ты меня слышишь?
- Слышу.
- Хочешь ты, чтоб я заболела и умерла?
- Нет.
- Значит, свяжешь? А?
- Раз обещал, свяжу, - сказал я.
- Молодец, - сказала она и, нагнувшись, заглянула мне в лицо. - А теперь покажи, пожалуйста, еще раз...
- Что показать?
- Ну, как ты... - Марина улыбнулась и потрепала себя за ухо. - У тебя так здорово получается!
При этих ее словах во мне все прямо вскипело и заклокотало. Ну, думаю, сейчас я тебе скажу! Я тебе такое скажу! Я...
И тут, сам не знаю почему, я вдруг вспомнил, как тонкие Маринины пальцы коснулись вчера моего пылающего уха и как изумленно расширились ее огромные зеленые глаза. И вместо обидных, сердитых слов, вот-вот готовых сорваться с моего языка, я вздохнул и сказал:
- Ладно. Смотри.
____________