1. Портрет писателя Василия Андреевича Жуковского (1783-1852), подаренный А.С. Пушкину с надписью: "Победителю-ученику от побежденного учителя". Репродукция.
2. Портрет Марии Андреевны Мойер (Протасовой). Художник К.-А. Зенф, середина 1820-х годов. (Википедия)
Василий Жуковский и Мария Протасова.
Печальная история любви
История Жизни Жуковского началась,по сути, в 1780 году, когда крепостные люди некоего барина Афанасия Ивановича Бунина, владельца многих поместий в Тульской, Калужской и Орловской губерниях, привезли в село Мишенское Белевского уезда Тульской губернии не военные трофеи, а двух диковатых сестер-турчанок. Одной из них, САльхе, было суждено стать матерью великого русского поэта. Уже не девица - шестнадцатилетняя вдова из гарема какого-то паши, она не противилась судьбе, давшей ей нового покровителя и кров над головой. Получив при крещении имя Елизаветы Дементьевны Турчаниновой, Сальха почти безвыездно жила в Мишенском поначалу в качестве няньки при младших детях Буниных, а затем и в роли домоправительницы (экономки). Была она поселена в усадьбе в особом домике. Старшие дочери Буниных выучили турчанку читать и писать по-русски. Что касается Афанасия Ивановича, то он поначалу еще соблюдал некоторые приличия, скрывая свою связь с пленной красавицей. Но потом, не в силах противиться своей страсти, на глазах жены и дочерей перебрался в домик Сальхи, обставив его как можно роскошнее. Жена его, Марья Григорьевна, приказала не пускать турчанку на порог господского дома и запретила общаться с ней своим дочерям. Но так продолжалось до тех пор, пока у Сальхи не родился ребенок, мальчик... Произошло это в конце января 1783 года.
1. Маша Протасова в 1811 году. Рисунок В. Жуковского (Википедия).
2. Портрет Василия Жуковского работы А.Маньяни.
За два года до этого Бунины потеряли единственного сына. Отец застявлял его жениться на дочери своего приятеля, знаменитого фаворита Григория Орлова, а тот страстно любил другую девушку. Предполагают, что отчаявшийся юноша покончил с собой... И пока у турчанки трижды рождались и умирали девочки, Марья Григорьевна хранила ледяное спокойствие оскорбленной женщины. Появление на свет кудрявого, хорошенького мальчика перевернуло ее душу и заставило посмотреть на мир по-другому. Она взяла малыша на воспитание и дозволила его матери жить в господском доме. А Сальха так сильно привязалась к хозяйке дома, что после ее смерти заболела от горя и сама сошла в могилу через через десять дней.
Афанасий Бунин не дал рожденному мальчику ни своей фамилии, ни отчества, и поступил совершенно правильно по тем временам: в противном случае его сын считался бы крепостным. Крестными его стали сестра по отцу Варенька да бедный приятель Бунина, разорившийся киевский дворянин Андрей Григорьевич Жуковский...
Молодой Жуковский был очень хорош собой, учтив и ласков с окружающими. И при всем при этом вовсе не стремился к светским удовольствиям и любовным приключениям. В этом плане Василий Андреевич оказался почти монашески строг к самому себе. "Хочу спокойной, невинной жизни, - писал в дневнике юный поэт. - Нахожусь сегодня в приятно унылом настроении". Это настроение будет сопутствовать ему всю жизнь...
Предметом романтического (и взаимного) увлечения юного Базиля стала племянница, дочь его сводной сестры Мария Николаевна, Но мечты о счастье пришлось оставить: в 1801 году Мария Николаевна, выданная за нелюбимого человека, некоего Свечина, уехала с ним в Петербург и оказалась навсегда потерянной для Жуковского. Его же самого впереди ожидало более сильное чувство...
Самая младшая дочь его отца, Екатерина Бунина, в замужестве Протасова, после смерти горячо любимого мужа, заядлого картежника, осталась вдовой, которой было не на что дать своим дочерям приличное образование. Ваилий Жуковский стал их домашним учителем. Стоит ли удивляться тому, что обе девочки, Саша и Маша, были влюблены в своего красивого, умного и доброго учителя? Он же все чаще и чаще останавливал свой взор на одной из них, Машеньке. Она не была отмечена выдающейся красотой, но у всех, знавших Машу, осталось воспоминание о ней как об одной из прелестнейших женщин своего времени.
Прошло какое-то время, и Жуковский открылся своей сестре, Екатерине Афанасьевне: в письме попросил руки ее дочери. Но сестра, женщина властная и суровая, со строгими представлениями о религиозных и нравственных принципах, отказала сводному брату возмущенно и решительно. Ведь Закон Божий запрещает брак между близкими родственниками, твердила она, ссылаясь на Священное Писание. У нее, правда, хватило сдержанности, чтобы в посланиях к родным и друзьям рассуждать об этом с юмором: "Тут Василий Андреевич сделался поэтом, уже несколько известным в свете. Надобно было ему влюбиться, чтобы было кого воспевать в своих стихотворениях. Жребий пал на мою бедную Машу".
ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ ЖУКОВСКИЙ (1783 -1852). Портрет художника Ю. В. Иванова.
Многочисленные родственники в основном испытывали сочувствие к страданиям влюбленных, предлагая им свое посредничество (ведь подобные браки в то время были далеко не редкость), но потом отступали перед сильным характером старшей Протасовой. У Василия Андреевича даже возник план обратиться за помощью к царскому семейству, но он вовремя отказался от этой затеи.
В конце концов, скрепя сердце, Екатерина Афанасьевна милостиво разрешила Жуковскому остаться в стенах своего дома, но всяческие глупости в отношении Маши из головы выбросить. Безропотной же девушке оставалось оплакивать свою несчастную долю и искать утешения в молитвах. Виделись они только в присутствии суровой надзирательницы, перед которой оба разыгрывали безразличие друг к другу. Но Екатерина Афанасьевна, впрочем, не доверяла ни дочери, ни брату и не спускала с них глаз.
Как-то под Новый год навестить Жуковского приехал его давнишний приятель Александр Федорович Воейков (они вместе учились в Благородном пансионе Московского Университета). В конце января, после череды зимних праздников он покинул гостеприимное Муратово - имение Протасовых, но меньше чем через месяц вернулся снова...
А. Ф. Воейков. Гравюра Л. Серякова из издания «Русские деятели в портретах», 1882. (Википедия).
Вскоре соседи заговорили о скорой свадьбе Александра Федоровича и Сашеньки Протасовой, которой он оказывал явные знаки внимания. Екатерину Афанасьевну будущий зять вполне устраивал: пусть не слишком молодой, зато человек вроде серьезный, с положением и с нужными связями. Воейков стал помогать ей в хозяйственных делах, раза два ездил куда-то по поручениям Екатерины Афанасьевны и вообще сделался ее первым советчиком. Госпожу Протасову почему-то совсем не смущали упорные слухи о нелегком, скандальном характере жениха, о его пристрастии к вину, о том, что Воейков имел внебрачного ребенка от связи со своей дальней родственницей, на которой все обещал жениться... Невеста, очаровательная Сашенька, не испытывала особой радости от предстоящего замужества (жених - рябой, с калмыцкими глазами и сиплым голосом, казался ей малосимпатичным), но перечить маменьке не посмела.
Худ. Юзеф Олешкевич. Портрет Александры Андреевны Воейковой, 1821. (Википедия)
Однако свадьба все откладывалась и откладывалась: тридцатишестилетний жених намекнул, что без приличного приданого как-то нехорошо... И тогда Василий Андреевич продал свое имение, а все вырученные деньги - одиннадцать тысяч - отписал Сашеньке. И только когда финансовые и имущественные дела были приведены в порядок, состоялось венчание.
Воейков очень скоро вошел в роль хозяина и главы дома, с удовольствием отдавал приказы и распоряжения, вникая во все дела, вплоть до самых незначительных. И Екатерина Афанасьевна, еще недавно самовластная хозяйка своего дома, с готовностью спешила исполнить очередное указание нового родственника. Сам же он, спустя уже несколько дней после свадьбы перестал играть с Жуковским в дружбу и братство. В день своих именин он позволил себе грубую выходку по отношению к Василию Афанасьевичу, и никто не сделал ему замечания. Оскорбленный поэт покинул Муратово.
Вскоре Воейков озаботился поиском "подходящего" жениха для Маши и буквально стал навязывать ей партию с хорошо знакомым ему генералом. Хотя прекрасно знал о чувстве Василия Афанасьевича, будучи долгое время поверенным в сердечных делах поэта. Предательству этому способствовала сама ситуация: став хозяином в семье и единолично распоряжаясь доходами с Муратова, Воейков опасался осуществления планов Жуковского. Ведь если бы Василий Андреевич добился своего и женился на Маше, власть Воейкова существенно бы ослабела.
Но затея с генеральским сватовством не удалась: Екатерина Афанасьевна впервые не поддержала зятя. Зато настояла на том, чтобы Жуковский окончательно покинул их дом - так, мол, будет лучше для сохранения и его, и Машиной репутации.
Немного сдерживавший себя при Василии Андреевиче, Воейков теперь показал себя во всей "красе": напивался до бесчувствия, скандалил, издевался над домочадцами. Чуть что, запирал жену на ключ и никого к ней не пускал. Лекции в Дерптском университете, куда его пристроил не кто иной, как Жуковский, читал прескверно, студенты на них почти не бывали. (В конце концов его уволят оттуда, и он вновь бросится к Жуковскому с просьбой о помощи.)
В такое сложное время известный врач, профессор хирургии Дерптского университета немец Иоганн Мойер, сделал Машеньке предложение. Один раз ему уже отказывали в этом доме, но Мойер не терял надежды. Человек трезвого ума, прозванный за спокойный характер и медлительность мосье Увальнем, он был согласен признать право Маши на платоническую любовь к Жуковскому. К тому же и Маменька уговаривала ее на этот шаг. Тиран Воейков, узнав об этом предложении, пришел в ярость. Он вновь начал мучить Машу придирками, шпионил за ее перепиской, доводил до слез, обещая оставить в покое, если она... пообещает не выходить замуж. Но теперь уже Маша проявила непреклонность.
"Воейков обещал маменьке убить Мойера и Жуковского и потом зарезать себя, - пишет маша в дневнике. - У маменьки пресильная рвота, а у меня вдруг беспрестанно кровь горлом. Воейков смеется надо мной, говоря, что этому причиной страсть, что я также плевала кровью, когда сбиралась за Жуковского, что через год верно от какого-нибудь генерала будет та же болезнь".
Когда я был любим, в восторгах, в наслажденьи,
Как сон пленительный, вся жизнь моя текла.
Но я тобой забыт, - где счастья привиденья?
Ах! счастием моим любовь твоя была!
Нет, Машенька Протасова никогда не забывала Жуковского. Ни девочкой, боготворившей своего учителя, ни девушкой, окруженной поклонниками. Даже когда, спасаясь от мучителя Воейкова, вышла замуж за умного, порядочного, преданного ей, но нелюбимого человека...
А тот, другой, бесконечно любимый, продолжал отправлять ей великодушные послания. Он первым смирился с существующим положением вещей и своими письмами словно предлагал Маше последовать его примеру: "Право, для меня все равно - т в о е счастье или н а ш е счастье. Поставь себе за правило все ограничивать одной собою, поверь, что будешь тогда все делать и для меня. Моя привязанность к тебе теперь уж точно без примеси собственного, и от этого она живее и лучше".
Маша однажды призналась своей кузине, что живет одним прошедшим, что жить ей осталось недолго и скоро ей придется огорчить близких своим уходом. Анна Петровна Керн вспоминала о Маше: "Она любила прежде всего Жуковского - и любовь эта, чистая и высокая, кажется, не угасла никогда". По ее словам, Маша уповала на детей, мечтая найти в них забвение, но, увы, своих у нее тогда еще не было. Когда же на четвертом году замужества у нее родилась дочь Катенька, ей представлялось, что это награда за все испытания и печали.
Как переворачивают душу строки из горестного письма Маши Протасовой Василию Андреевичу:
"Ангел мой Жуковский! Где же ты? Все сердце по тебе изныло. Ах, друг милый! Неужели ты не отгадываешь моего мученья? Бог знает, что бы дала за то, чтоб видеть одно слово, написанное твоей рукой, или знать, что ты не страдаешь. Ты мое первое счастье на свете. Катька мне дорога, мила, но не так, как ты. Теперь я это живо чувствую!..
Ах, не обрекай меня! Это естественно, бояться до глупости, когда любишь так, как люблю тебя я. Дорогой друг! Мое сердце так полно тобой, ему так необходимо открыться тебе, попросить у тебя помощи от жизни, и бояться я должна за тебя... Я вчера ночью изорвала и сожгла все письма, которые тебе написала в течение этого года. Многое пускай останется неразделенным! Я хочу быть только спокойна на твой счет - отдаю с радостью наслаждение. Ах, боже! Дай мне моего Жуковского! Брат мой! Твоя сестра желала бы отдать не только жизнь, но и дочь за то, чтоб знать, что ты ее еще не покинул на этом свете! Это горе превзошло бы все те несчастья, что я до сих пор вынесла".
...с весны 1817 года до марта 1823-го столь дорогой ей человек побывал у них в Дерпте (нынешнем эстонском городе Тарту, - авт.) всего шесть раз. Не так уж и много... Стараясь занять себя чем-то, Машенька участвовала в благотворительной деятельности мужа, не гнушалась никакой работы, в то же время оставаясь милой хозяйкой литературно-музыкального салона, где говорили по-русски и по-французски.
Весной 1818 ода у Мойеров остановились приятели Жуковского - Д. Н. Блудов и Ф. Ф. Вигель. Последний много лет спустя написал в своих "Воспоминаниях": "Я не могу здесь умолчать о впечатлении, которое сделала на меня Мария Андреевна Мойер... Она была совсем не красавица, разбирая черты ее, я находил даже, что она более дурна; но во всем существе ее, в голосе, во взгляде было нечто неизъяснимо обворожительное... С большим умом и сведениями соединяла она необыкновенную скромность и смирение. Начиная с ее имени все было в ней просто, естественно и в то же время восхитительно... Ну точно она была как будто не от мира сего..."
Вигель остался недоволен тем, что это "совершенство сделалось добычей дюжего немца, правда, доброго, честного и ученого, который всемерно старался сделать ее счастливой, но успевал ли?" Смотреть на этот неравный союз гостю было нестерпимо.
А. Молинари. Портрет великой княгини Александры Фёдоровны. 1817, Государственный исторический музей
Жуковского пригласили учителем русского языка к великой княгине Александре Федоровне. Так волей случая Василий Андреевич оказался приближенным ко двору, о чем не мог и помыслить. В надежде освободиться от своего глубокого чувства он подумывал связать себя узами брака. Но его роман с очаровательной фрейлиной, молодой графиней Софьей Самойловой оказался весьма недолгим. Вернее, когда дошло до решительного объяснения, поэт предпочел уйти в сторону. Тем более что повод для этого нашелся весомый: один из приятелей Жуковского, Василий Перовский, тоже влюбился в Софью Александровну и признался в этом поэту. Жуковский, облегченно вздохнув, отправился за границу в свите великой княгини...
Последнее письмо от своей Маши поэт получил, когда ее уже не было на этом свете. оно гласило:
"Друг мой! Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще ближе буду к вам душою...
Сейчас, когда я шлю тебе мое письмо из могилы, я могу также явить тебе мое сердце таким, каким оно было, никого не оскорбляя.
Друг мой! Привязанность, которую я питала к тебе и которая покинет меня лишь вместе с жизнью, украсила все мое существование, не нанося вреда моим обязанностям, которые я на себя наложила. Любить тебя означало любить эти обязанности. Я любила моего доброго мужа так, как только возможно любить столь доброе и добродетельное существо, но к тебе относилось любое наслаждение чувством, каждая благородная мысль, каждое воспоминание - одним словом, все, что приближало меня к Богу, и именно таким чувством я преисполнена в это мгновение. Сколько вещей должна я была обожать только внутри сердца - знай, что я все чувствовала и все ценила. Теперь, прощай.
Я отдаю назад все, что мне было драгоценнее. Перечитывая эти тетрадки, в которых заключена цель моей жизни, ты утешишься мыслью, что, имея твою душу в руках, моя жизнь была завидна! Будь счастлив! Думай обо мне с совершенным спокойствием, потому что последнее мое чувство будет благодарность. Будь отец второй моей малютке и сын моей матери. Друзья, не жалейте обо мне, я уверена в милосерд..."
"...Последние дни ее были веселы и счастливы, - обольщался в одном из писем Жуковский. - Но не пережить родин своих было ей назначено, и ничто не должно было ее спасти. В субботу 17-го марта она почувствовала приближение решительной минуты. Ребенок родился мертвый, мальчик. Она потеряла память, пришла через несколько времени в себя; но силы истощились, и через полчаса все кончилось! Они все сидели подле нее, смотрели на ангельское спящее помолодевшее лицо, и никто не смел четыре часа признаться, что она скончалась. Боже мой, а меня не было!"
Она умерла тридцатилетней. Овдовевший Иоганн Мойер больше никогда не женился.
Сашенька Воейкова пережила сестру лишь на несколько лет. Жуковский взял на себя заботы о воспитании четверых ее детей. Память о Маше он хранил всю жизнь, воспевая свое чувство в нежных и меланхоличных стихах. Вроде этих, написанных за восемь лет до ее кончины:
Не узнавай, куда я путь склонила,
В какой предел из мира перешла...
О друг, я все земное совершила;
Я на земле любила и жила.
Жуковский Василий Андреевич. Фототипия кон. XIX в. с портрета работы Ф. Т. Гильдебрандта 1843 г.
Уже почти в шестидесятилетнем возрасте решился Василий Андреевич на женитьбу, став предметом пылкой привязанности восемнадцатилетней дочери своего старого друга, немецкого художника Герхардта Рейтерна. Казалось, юная Елизавета словно бы оживила образ давно умершей Маши... "Прелестна, ангел Гольбейна, - один из этих средневековых образов, - описывала жену поэта прозорливая Долли Фикельмон, - белокурая, строгая и нежная, задумчивая и столь чистосердечная, что она как бы и не принадлежит к здешнему миру".
Елизавета Жуковская (Опубликовано в «Ниве», 1902) (Википедия)
У Жуковских родилось двое детей - девочка и мальчик.
Семейная жизнь поэта, к сожалению, не стала счастливой: экзальтированная жена его, с юных лет имевшая неуравновешенную психику, часто болела, после первого выкидыша и последующих родов страдала черной меланхолией, подолгу, целыми неделями, а затем и месяцами не поднималась с постели. Василий Андреевич сносил эти испытания судьбы стоически. Полный сострадания, он делал все, что только мог, чтобы вылечить Елизавету, укрепить ее здоровье. Жена поэта не знала почти ни слова по-русски и, конечно, не могла прочесть стихов своего мужа. В их жизни не было главного - духовного общения. Чувство к ней Жуковского, по всей видимости, не содержало и сотой доли той огромной любви, которую испытывал он когда-то к Машеньке Протасовой...
* * *
Минувших дней очарованье,
Зачем опять воскресло ты?
Кто разбудил воспоминанье
И замолчавшие мечты?
Шепнул душе привет бывалый;
Душе блеснул знакомый взор;
И зримо ей в минуту стало
Незримое с давнишних пор.
О милый гость, святое Прежде,
Зачем в мою теснишься грудь?
Могу ль сказать: живи надежде?
Скажу ль тому, что было: будь?
Могу ль узреть во блеске новом
Мечты увядшей красоту?
Могу ль опять одеть покровом
Знакомой жизни наготу?
Зачем душа в тот край стремится,
Где были дни, каких уж нет?
Пустынный край не населится,
Не узрит он минувших лет;
Там есть один жилец безгласный,
Свидетель милой старины;
Там вместе с ним все дни прекрасны
В единый гроб положены.
1818
Е. Обоймина