Рассказ
Анатолий Маркуша
Рисунки А. Борисова
Уже третий день Костя злился и, чем дольше, тем больше путался в словах, и так и этак подкатываясь, приставал к деду.
- Ну я же обещал... не понимаешь? Да? А Валентина... ну-у, Валентина Андреевна и объявила! Все знают... и ребята ждут.
- Ждут! Очень интересно получается: люди меня ждут, может, оркестр музыки заказали?! А меня-то ты спросил? Я-то согласен?
- Так я же знаю, деда, ты можешь! И потом: урок мужества - воспитание патриотизма. А чья же это обязанность...
- Чего-чего? Обязанность? Красиво живем, Коська. Ты меня воспитателем назначаешь, может, еще и объяснишь с ходу, чего надо в классе рассказывать, на что, значит, нажимать особенно, а про какие военные моменты - полегче?
- Ты на войне был, деда? Был! Летал? Летал! Вот и расскажи ребятам, сколько боевых вылетов сделал, сколько самолетов сбил, каких... Как тебя тоже сбивали... Да сколько орденов заработал, сколько медалей.
- Не пойму я, Коська, ты что меня на урок арифметики зовешь? Все сколько да сколько?.. У войны другой счет был, одним сложением не обойтись...
- Вот видишь, деда, ты же все понимаешь, вот и расскажи по-правильному, как на самом деле было.
- Деда, деда... Сперва спросить надо было, а потом ребятам обещать, перед учительницей выхваляться. Или ты думаешь, мне большая радость снова про те времена вспоминать? Эх, Костя, Костя, если бы ты понять мог, чего там осталось, каких людей не вернуть... - И дед махнул рукой, показывая: разговор окончен.
В назначенное время Михаил Сергеевич Галахов, гвардии капитан запаса, вошел в четвертый "А". Он был в штатском темно-синем костюме, в тонком белом свитере. Высокий, сухой, подтянутый. Справа, под лацканом, краснел рубиновой эмалью знак "Гвардия".
Пока Валентина Андреевна объясняла классу, какой замечательный и выдающийся человек пришел к ним в гости - летчик-истребитель, участник Великой Отечественной войны, много повидавший и переживший за свои солидные годы, - Галахов молча разглядывал ребят, и выражение лица было у него скорее растерянное, чем плакатно-мужественное, профессионально, так сказать, героическое.
Наконец учительница объявила:
- А теперь, дети, давайте дружно похлопаем Михаилу Сергеевичу и будем внимательно слушать его беседу.
Ребята похлопали.
Неожиданно Галахов спросил:
- А мел у вас найдется?
Почему-то мела на месте не оказалось. И Сима Антипова - она была дежурной - побежала за мелом в учительскую, не очень-то понимая, для чего бы он понадобился летчику.
А Галахов говорил ребятам:
- Хлопали вы, пожалуй, зря. Преждевременно хлопали, ребята. Я еще не спел, не сплясал, фокусов не показывал, словом, не заслужил...
Тут вернулась Антипова с мелом. И Галахов принялся рисовать на доске самолет-истребитель. Вид сбоку. Это у него получалось очень ловко. Самолет прямо-таки летел! Галахов провел еще какие-то дополнительные линии и отметил аккуратными крестиками какие-то точки.
- Что мы тут видим? - спросил Михаил Сергеевич и сам ответил: - мы видим схематически изображенный самолет-истребитель "Як-7д". Понятно?
И хотя никто не понял, для чего дедушке Кости Галахова понадобилось рисовать эту картинку, все дружно отозвались:
- Ясно, понятно, как дважды два!..
- Раз понятно, очень хорошо. И тогда вопрос: а что это за отрезок? - Галахов провел указательным пальцем от носка крыла к его задней кромке.
- Это сах! - громко и как-то даже радостно выкрикнул Гена Мастерков. - Средняя аэродинамическая хорда это. - Гена ходил в авиамодельный кружок Дворца пионеров и в делах авиационных разбирался.
- Верно, - удивился Галахов, - может, вы и с этой точкой знакомы? - Палец его уперся в крестик, расположенный чуть повыше хорды крыла, приблизительно в конце ее первой трети, если считать от передней кромки.
- Знакомы! - с удовольствием выкрикнул Гена. - Центр тяжести. Если он как сейчас располагается, самолет будет нормально летать, если отодвинется назад, ну-у, к хвосту, тогда центровка станет задней... И это плохо!
- Совершенно верно - плохо! Но почему? - спросил Галахов, обращаясь к Мастеркову.
- Самолет с задней центровкой легко входит в штопор и плохо из него выходит, а может... может совсем не выйти.
Галахов посмотрел на ребят с нескрываемым интересом:
- Орлы... Раз вам все понятно, о чем шла речь, думаю, и остальное дойдет.
И он рассказал, как двадцать третьего августа сорок четвертого года его, капитана Галахова, вызвал командир их гвардейского авиационного корпуса, как подвел к разложенной на столе оперативной карте, исчерченной красными и синими значками, как, наставив палец на крошечную бухточку, лежавшую по ту сторону линии фронта, сказал:
- Вот здесь, Галахов... очень подозрительная точка... - Комкор устало выругался: - Дорог нет, один камень, а прикрывают точку и днем, и ночью. Зенитки, истребители; с моря - торпедные катера. Почему? - И он посмотрел на Галахова уставшими, покрасневшими от бессонницы и простуды глазами с тревогой и недоумением. - Почему?
- Не могу знать, товарищ генерал.
- Не можешь, говоришь. Должен узнать, Галахов... Должен. Мы две "пешки" из отдельной разведывательной эскадрильи потеряли... Не пробились мужики... На тебя надеюсь, вот позвал посоветоваться... тут хитрость, ход неожиданный нужны. Ставка мне с этой точкой покоя не дает. - Комкор снова выругался. - Запрашивают по три раза в день: что там да что там?..
- Ну, а пробьется, положим, кто, пролетит, - сказал Галахов, - что узнает... небось маскировка, камуфляж, в землю ушли. А бухта, так она и есть бухта - вода да камень...
- Правильно мыслишь - от визуальной разведки толку не будет, аэрофотосъемка нужна. "Пешки" и пытались снять, не вышло... Что порекомендуешь, Галахов?
- Думаю, товарищ генерал.
- Ладно тебе: генерал, генерал... Мы не в строю, Миша, ты понимаешь, мне же труба, если я Ставке в ближайшие сутки, ну, двое суток, не отвечу. Я почему тебя позвал? Помню, как в училище тебя Эдисоном прозвали, знаю: ты на выдумки мастер. Напрягись, Мишка, очень надо.
- А если методом Коккинаки их достать? - спросил Галахов. - Может, пройдет номер.
- Не улавливаю - какой метод, что за номер?
- До войны еще Коккинаки ободрал, как липку, серийный "И-15": бронеспинку снял, вооружение снял, лишние приборы тоже, даже чашку сиденья заменил ремнем и вылез на облегченной таким макаром машине на четырнадцать тысяч пятьсот семьдесят пять метров - мировой рекорд высоты поставил.
- Так-так-так! Интересно размышляешь, Галахов! Что-то тут, кажется, есть.
- Надо прикинуть, но я думаю, товарищ генерал, что, если мой "Ячек" хорошенько общипать, он вместо десяти с половиной тысяч транадцать наскребет. Там его истребителям не догнать, зенитчикам не достать...
- А центровка, Миша?
- Центровка, конечно, уйдет назад.
- Рискованно. Здорово рискованно, тем более там, - и комкор показал пальцем в потолок, - на высоте.
- Так война, ведь, товарищ генерал.
- Стали мы машину готовить, - рассказывал Галахов притихшему четвертому классу "А". - Сняли пушку, два пулемета сняли, боекомплект сняли, бронеспинку сняли, радиостанцию - тоже долой, половину приборов выкинули; парашют я решил не надевать - тоже вес... Полетел. Все время помнил - центровка задняя, скорость терять нельзя, осторожно надо рулями действовать. Вылез на одиннадцать тысяч метров еще над своей территорией, развернулся на запад и пошел с набором высоты к цели. Лететь до места по расчету выходило семнадцать минут. Это много, ребята.
Галахов прошелся по классу, взглянул в окно. Там виднелась крона старой липы. Темно-зеленые листочки чуть подрагивали и жирно блестели, видно, на дворе было ветрено и сыпал мелкий осенний дождик.
- А погодка мне досталась на тот полет голубая и прозрачная-прозрачная, как слеза. Ориентиры на земле я еще до полета по карте выбрал, на память знал, где включать, где выключать фотоаппаратуру, где разворачиваться.
Сперва я "мессеров" не заметил, потом вижу - плывут ниже и ни туда, ни сюда - уходить не уходят, а до меня дотянуться не могут. Потом отвалили, а подо мной стали круглые аккуратные облачка набухать - это зенитные разрывы пошли... Красиво.
Сделал я три захода над бухтой. И каждый раз боевой курс, как по ниточке, тянул, старался, иначе совместимости кадров на пленке не получишь. Отснял все, кошусь на кислородный баллон: хватит ли? На такой высоте без кислорода не попрыгаешь - раз, два и сознание потеряешь. А еще забота - как слезать с "потолка", чтобы не подловили "мессеры", не сбили зенитчики. Я ведь, можно сказать, голый - ни оружия, ни брони, ни даже пистолета у меня не было...
Перетянул линию фронта и, как в район вышел, где меня наши истребители прикрытия ожидали, сбавил обороты, нос - к земле, а сам думаю: на высоте терять скорость боялся, а тут как бы максимально допустимую не проскочить. "Як" мой, конечно, сильная машина, но и она развалиться от перегрузки может. Земля в глаза набегает, а я ору во всю глотку: "А-а-о-о-о-у-у-у!!!" - это чтобы уши не закладывало...
Ну, сел, зарулил. Тишина кругом.
Только зубы у меня щелкают и рот трясется. Все-таки я здорового страха в том полете натерпелся, так что нервное напряжение не сразу отпускало.
Вылез из кабины. Вижу: командующий по стоянке идет. Специально приехал - встретить.
Прикрикнул я на себя (мысленно, понятно): "А ну, прекрати!" - и докладываю:
- Товарищ гвардии генерал-лейтенант, ваше задание по фотографированию прибрежного объекта противника выполнил. Докладывает гвардии капитан Галахов.
А он как взовьется:
- Почему без парашюта, Галахов?! Кто разрешил?! Вы только поглядите на этого красавчика...
Он кричит, а я радуюсь: значит, переживает комкор, за меня переживает... Мы с ним одно училище кончали, да вот по службе он меня далеко обскакал...
Такая, собственно, военная история.
Тут Галахов внимательно поглядел на Валентину Андреевну, на Костю, на Гену и других ребят, улыбнулся своим мыслям и сказал:
- Не того ждали, ребята, да? Но я ведь все вам по чистой правде рассказал. Делать дело надо, остальное чешуя, братцы.
__________________________
1980-е