А. Мусатов. "Таня". Рассказ

Рис. Ю. Раскутина

Таня Пушкарева проснулась, когда подруга еще спала. 
За стеной шумел ветер, повизгивали на ржавых петлях ставни. В окнах тонко звенели стекла, словно кто, озорничая, кидал в них пригоршни песку.
Таня выглянула в окно и поняла, что начался суховей.
Небо было мутное, изжелта-серое. С востока, из-за высокого левого берега Волги, беспрерывно дул горячий сухой ветер.
Таня прислушалась к его посвисту и, вздохнув, закрыла окно. Потом, оглянувшись на спящую подругу, достала из-под подушки смятое письмо, полученное вчера из дому, и прочла еще раз.

Письмо писал младший братишка, – должно быть, под диктовку матери. Он спрашивал, почему Татьяна так редко шлет домой письма: или она очень занята, или ей нечего рассказать? Потом шли сообщения о местных новостях: кто из ее подруг где и как работает, кто уехал на целинные земли, кто выходит замуж.

В конце письма была приписка, сделанная рукой матери:
"Давно я тебя хочу спросить, доченька, и не решаюсь. А спросить надо. Что у тебя с Антоном? Видела на днях его мамашу, она тоже в сумлении. Сынок пишет ей редко, о тебе помалкивает, будто живете вы с ним на разных краях земли и ничего друг о друге не знаете. Выходит, что поехала ты к жениху, а до жениха дальше далекого. Отпиши мне, доченька, что и как..."
Таня задумалась. Что она могла ответить матери?

На соседней койке проснулась пухленькая курносая Клава Ведерникова и, сладко зевая, спустила с кровати ноги.
- Ой! Письмо? От кого это? – любопытствуя, спросила она подругу и быстро пересела к ней на кровать. –  А новости хорошие? Да?
Таня сунула письмо под подушку.
– Из дому, от матери... ничего особенного.

Клава поднялась, оделась и затараторила о том, как им сегодня провести выходной день. Утром надо будет сходить в магазины, потом – в ателье на примерку, а вечером – в кино или на концерт.
– Я лучше дома посижу... – сказала Таня.
– Да что ты, Танюшка, в самом деле! – Клава принялась отчитывать подругу. – Каждый выходной сидит дома, как девка-вековуха, корпит над книжками, и никуда ее не вытащишь. Если так будет и дальше, то она никогда не помирится со своим Антоном.
– А мы с ним и не ссорились, – ответила Таня.
– Не знаю, какая там черная кошка между вами пробежала, – с досадой сказала Клава, – а ладу у вас нет! Да и Антон что-то около Наташи Лосевой очень стал увиваться...
– Это меня не касается! – оборвала разговор Таня.

Как Таня не упиралась, Клава все же уговорила ее пойти в рабочий поселок в магазины.
Девушки шли, отвернув лица от колючего ветра. Над стройкой висела серая мгла, суховей поднимал тучи пыли, но работа шла как обычно. Рычали грузовики, гремели экскаваторы, черпая тяжелыми клыкастыми ковшами сухую землю. Где-то звенело железо, вспыхивали яркие голубоватые искры электросварки.

"Тяжело ребятам!" –  подумала Таня, представив себе, как жарко и душно сегодня в кабинах машин шоферам, бульдозеристам, экскаваторщикам, как они обливаются потом, как песок сечет им лица, скрипит на зубах, набивается в уши. за вороты рубах.
– Интересно, кто в этом месяце на первое место из экскаваторщиков выйдет: Антон или Федя? – вслух подумала Клава.
Таня ничего не ответила. Мысли ее были заняты Антоном.

Вот жили они с Антоном в одном городе, учились вместе в школе, потом работали в одной мастерской слесарями, полюбили друг друга, и девушке казалось, что так будет долго-долго, – может, всю жизнь.
Потом Антон собрался на волжскую стройку.
– А ты мне писать будешь? – спросила его перед отъездом девушка.
– Само собой!
– Только говоришь так! А там как закрутит тебя, как понесет – все и забудешь. Потом еще пошлют куда-нибудь...
– Да нет же, – уверял Антон, – ничего я не забуду... Мы же с тобой не на век расстаемся...
На лругой день Антон уехал.

Прошло несколько месяцев, и Таня затосковала.
Письма от Антона приходили редко, и были они короткие, суховатые, деловые. Однако Таня чувствовала, что там, где находится Антон, происходит нечто огромное, важное, необыкновенное, и это все больше ее волновало, разжигало в ней острый интерес к волжской стройке. Сначала Антон писал, что учится на курсах, живет в общежитии, потом сообщил, что курсы закончил с отличием и его направили работать машинистом экскаватора.
Подруги стали поговаривать, что девчат на стройке много и с Антоном всякое может случится.

Таня не выдержала и вскоре через райком комсомола добилась того, что ее отпустили с работы на стройку: ей хотелось самой принять в ней живое участие, хотелось и увидеться с Антоном.
Антон встретил ее без особой радости.
– А работать, Антоша, вместе будем? – осторожно спросила девушка.
Помявшись, Антон ответил, что работа на экскаваторе сложная, требует квалификации. Да и экипаж у него полностью подобран. Пожалуй, придется пока Тане  пойти подсобной работницей на стройку жилых домов.
У девушки сжалось сердце. "Ну, вот и закрутило его, понесло", – подумала она. Ей хотелось спросить, как далеко они будут друг от друга и часто ли смогут встречаться, но язык не повернулся.
– А мне все едино, – сказала она. – Могу работать и подсобницей.

Но когда в отделе кадров узнали, что Таня – квалифицированный слесарь, ее послали на курсы, и через два месяца девушка стала работать на экскаваторе помощником машиниста Феди Тищенко.
Таня редко видела Антона, – ему было вечно некогда: то он спешил на занятия, то на какое-нибудь собрание, то играл на стадионе в футбол или катался на мотоцикле.
Девушка частенько заходила в общежитие: а вдруг Антон свободен, и они вместе пойдут в клуб или посидят где-нибудь в укромном уголке над Волгой...
– Понимаешь, дел по горло, – обычно отговаривался Антон. – Давай в другой раз...
И Таня поняла: Антон ее избегает. Она обиделась, замкнулась в себе и уже не искала с ним встреч.
Потом она несколько раз видела его вместе с Наташей Лосевой – красивой черноглазой девушкой из конторы.

Но сегодня она твердо решила встретить Антона и все окончательно выяснить. Пусть будет самое худшее, но только бы не мучится неизвестностью...
Таня и Клава добрались до рабочего поселка, миновали сквер около клуба, подошли к магазину. Невдалеке стоял нарядный коттедж, где жили экскаваторщики.
Таня, помявшись, попросила Клаву:
– Не в службу, а в дружбу. Вызови Антона...  Скажи, что я его в сквере жду.
Клава посмотрела подруге в глаза и кивнула головой:
– Правильно!..  Давно вам поговорить надо.
Но не успела она сделать и двух шагов, как из-за угла магазина вылетел мотоцикл с коляской.
За рулем в праздничном костюме сидел Антон, а в коляске – Наташа Лосева с букетом цветов в руках.
Взвихрив пыль, мотоцикл промчался вдоль улицы и остановился около поселкового совета.
Антон соскочил с сиденья и, подав девушке руку, поднялся с ней на крыльцо.

– Ой!..  Что это? – еле слышно произнесла Таня. Вся подавшись вперед, она стояла бледная, с плотно сжатыми губами и не сводила глаз с помещения поселкового совета.
– Они же в загс пошли!.. – вырвалось у растерянной Клавы.
Ветер закружил воронкой пыль на дороге, поднял столбом вверх. Пыльный смерч, кружась и приплясывая, двинулся на девушек и заставил их опустить головы и закрыть лицо руками.
Когда пыль рассеялась и Клава открыла глаза, она увидела, что Таня быстро, не оглядываясь, идет через сквер к дому.

Уткнувшись лицом в подушку, Таня долго лежала на кровати.
Еще день назад в душе у нее теплилась надежда: может быть, Антон образумится, отойдет от Наташи и вернется к ней.
Но теперь ей не на что больше надеяться.
Таня глубоко зарылась в подушку и прикусила зубами наволочку. Хотелось разреветься, но слезы не шли. Хотелось наговорить кому-нибудь много злых, обидных слов.

От неудобной позы у Тани вскоре затекла шея и заболело плечо. Она поднялась с койки и увидела в стенном зеркале свое скуластое лицо с вздрагивающими ноздрями, сердитые зеленоватые глаза. "Ну зачем я ему такая, зачем?" – подумала она, с неприязнью отворачиваясь от зеркала и оглядывая комнату.
Все ей стало здесь не по душе: и узкие койки с жесткими матрацами, и замасленные рабочие костюмы, и неубранная посуда на столе.
То ли дело дома, у матери, в родном городе!

Не заметив даже, как это произошло, Таня вытащила из-под койки фанерный чемодан, открыла крышку. Вот соберет она сейча свои вещички и уедет домой. Завтра сходит в отдел кадров, получит расчет, и никто не посмеет ее задерживать. Разве может она теперь жить в одном поселке и встречаться с Антоном, который так нечестно поступил с ней?
Сняв с вешалки платья и блузки, Таня уложила их в чемодан.  В руки ей попался антонов подарок – шелковая голубая косынка с каемочкой. Девушка с минуту подержала ее в руках. Потом достала со дна чемодана пачку антоновых писем, несколько пожелтевших фотографий, завернула их в косынку и сунула Клаве под подушку: пусть она завтра же вернет все это Антону. 

В избу с ведрами воды в руках вошла Евдокия Васильевна, высокая, сутулая колхозница, в доме которой квартировали Таня и Клава.
Евдокия Васильевна поставила ведра около печки, прикрыла их фанеркой и, заметив Таню, стоящую перед раскрытым чемоданом, спросила:
– Куда это собралась? Комнату, что ли, получила в поселке?
– Никакую не комнату. Я... я домой уезжаю, – уверенно ответила Таня.
– Домой? – удивилась хозяйка. – Да ты что, Татьяна! Клава говорит, что ты скоро за машиниста на экскаваторе работать будешь...  Неужто работа  не по душе? Или заработок мал?

Таня молчала. Евдокия Васильевна чем-то напоминала ей мать. Девушка уважала ее, часто советовалась с ней, но сейчас сказать об истинной причине отъезда у Тани не хватило сил.
– Ну, что ж, бывает! – сказала Евдокия Васильевна. – У меня тут в избе разные квартировали: и серьезные люди и кто за длинным рублем приехал. Но ты девка вроде работящая...
– Мать домой требует: трудно ей без меня... – вполголоса сказала Таня, отходя к окну.
– Мать...  Ее, конечно, поберечь надо, – вздохнув, согласилась Евдокия Васильевна. – Да и то сказать, дома-то оно полегче...

В избу вошла соседка, моложавая рыхлая женщина, и попросила Евдокию Васильевну одолжить ей немного соли. Она спросила хозяйку, что та думает насчет переселения.
– А что ж думать? Все давно решено и проголосовано...  Снимемся скоро всем хутором и переедем на новое место.
Соседка заговорила о том, что на новом месте лучше не будет, и там тоже сушь да жара, и вода из Волжского моря придет к ним нескоро. Не лучше ли получить от государства деньги на переселение и поехать куда-нибудь подальше?..
– Придет вода!..  Смотри, что за окнами делается, – показала Евдокия Васильевна на стройку. – Всю землю на дыбы подняли. Значит, и вода будет и электричество...
– Как знаешь, Евдокия, – поджала губы соседка. – А я надумала твердо: подамся к сестре в Горьковскую область. Вчера письмо от нее получила. Пишет, что примет с охотой, только приезжай.

– Дело твое. Силой никого не удержишь, – поднимаясь, холодно сказала Евдокия Васильевна. – Вы с мужем всю жизнь мечетесь, легкой жизни ищете... – Она кивнула на Таню, которая стояла у окна и водила пальцем по стеклу.  – Вот и ее с собою прихвати! Тоже всего испугалась: и суховея и трудной работы.
– Да нет же, тетя Дуня! – вспыхнув, обернулась девушка. – Тут не работа... и не суховей...
– Кто тебя поймет, что да как, а чемоданчик уже готовишь, – вздохнув, сказала Евдокия Васильевна и, словно потеряв к Тане всякий интерес, махнула рукой и вышла из комнаты.Следом за ней вышла и соседка.

Горьким упреком показались Тане слова Евдокии Васильевны о легкой жизни. Слова эти сказаны были, пожалуй, не только соседке. Но разве Таня гонится за легкой жизнью? Она приехала сюда, когда стройка еще только начиналась, жила в палатке; за пять километров, по бездорожью, ходила на курсы; работала на экскаваторе зимой, в пургу, когда окаменевшую землю приходилось взрывать динамитом, и весной, в распутицу, когда экскаватор увязал в жидком грунте. И разве она не привязалась к стройке? Все ей здесь дорого и близко: и экскаватор "Уралец", и члены его экипажа, и соревнование с Антоном.

Таня вдруг представила себе, как она возвращается домой. С недоумением смотрят на нее мастера, подруги  и парни в мастерской: "Что же это, Татьяна? Не прижилась на стройке? А мы ведь тебя всерьез туда посылали, надолго".
Что ответит им Таня? Не скажет же, что вернулась домой из-за Антона, из-за неудачной любви.
Девушка вновь уткнулась в подушку.

В дверь осторожно заглянул машинист экскаватора Федя Тищенко. Заметив лежащую на койке Таню, он потоптался у порога и негромко кашлянул.
– Спишь?
Таня подняла голову.
– Ты зачем сюда?
– Понимаешь, какое дело, – вполголоса заговорил Тищенко, – соревнование проигрываем. Виктор заболел, сменщик мой, в больницу отправили...  видно, малярия. Ты не могла бы пока заменить его?
Спустив ноги, Таня села на койку и принялась с ожесточением расчесывать спутанные волосы.

– Ну что же ты молчишь? Боишься, что не справишься? Справишься! Ты же сколько раз за машиниста на экскаваторе работала...
Тане стало жарко. Что ей ответить Тищенко? Отказаться заменить заболевшего машиниста, сказать, что она берет расчет, оставляет товарищей и уезжает домой?..  Но до чего же трудно произнести эти слова!
Таня продолжала молчать. 
– А завтра наш "Уралец" на новый участок переводят, – продолжал Тищенко. – Будем котлован для электростанции рыть. Срочная работа. Ну никак нельзя нам простаивать!..

– Так я и знала! – раздался встревоженный голос Клавы. Она стояла в дверях, за ее спиной толпилось еще трое таниных подруг.
– Что ты знала? – Таня поднялась с койки.
– А вот это самое!.. – Клава обратилась к девчатам. – Видали такую? Уж ей ничего и не дорого!
– О чем ты говоришь? – деланно удивилась Таня.
– По глазам вижу! – Клава покосилась на открытый чемодан. – Домой собралась?..
– Я?..  Домой? – смутилась Таня и, захлопнув чемодан, поспешно задвинула его под койку.  Кто же им сказал, кто решил, что она оставит все это, родное и близкое ей, намертво прикипевшее к ее сердцу, наполнившее ее жизнь новым содержанием?  Разве расстанется она со стройкой, которая и без Антона дорога ей?
– Что же вы ее уговариваете, как дите малое!.. – с досадой сказала Евдокия Васильевна, входя в избу. – Она до мамаши собралась. Не по нраву ей здешняя работа...

– Что вы, тетя Дуня! Никуда я не собралась...  И никуда я не поеду, понимаете?  Никуда! – И она кивнула Тищенко: – Пошли! Машину принимать буду...
– Ну и ну! – Евдокия Васильевна с недоумением покачала головой и, ничего не сказав, прошла за перегородку.

"Работница" 1955

<<<