ТАЧАНКА С ЮГА

2

В комендатуре Чека толпилось много народа. Посети­тели кричали в окошко: куда и по какому делу. А я вовсе не хотел, чтобы об оружии знал кто-то, кроме чекистов. По­этому написал на клочке бумаги, что мне нужно, и, когда подошла моя очередь, протянул записку в окошко.
— Прошу предъявить документы, — сказал военный. Я достал свой петроградский гимназический билет. Воен­ный внимательно полистал его и, ухмыльнувшись, спросил: — А другого нет?
— Нет.
— Тогда подожди. Окошко захлопнулось.
Ждать пришлось довольно долго; наконец тот же во­енный выдал пропуск и объяснил, куда пройти. Так я очу­тился в комнате, на двери которой висела табличка: «На­чальник отдела по борьбе с бандитизмом».

За небольшим письменным столом сидел широкоплечий молодой человек, с окладистой рыжеватой бородой и весе­лыми синими глазами. Одет он был в матросскую форменку, из-под которой виднелась полосатая тельняшка. На столе стояла чернильница, рядом с ней лежал мой гимназический билет.
Я очень волновался и, вместо того чтобы поздороваться, сказал:
— Вот я и пришел! — И протянул пропуск. Матрос засмеялся:
— Что ты, земляк, а мне показалось, что тебя принесли! Давай садись поближе. — Он взял мой пропуск. — Зо­вут как?
— Шура!
— Гм!.. Шура — это не мужское имя. Так зовут девочек да котов. Если ты Александр, то твое имя Саша, Саня, а то Шу-р-ра! — Он так похоже воспроизвел мурлыканье кота, что я невольно заулыбался. Матрос очень располагал к себе.
и я сразу успокоился. — Теперь побыстрей докладывай, сколь­ко у тебя пушек, пулеметов, а может и танки есть? — спросил он.
Я рассказал о находке и сообщил наш адрес.
— На каком этаже живете?
— На втором.
— Сколько там было винтовок?
— Мы не считали; штук десять, может, побольше.
— Кто это «мы»? — допытывался матрос.
— Я и хозяйка квартиры, зубной врач Анна Петровна.
— Кто еще знает про оружие?
— Больше никто. В той комнате, где мы нашли оружие, живу я и военный врач Вараксин.
— Может, это его оружие?
— Что вы! Он привез с собой из Питера бритву и несколько книг. Я это хорошо знаю: мы ведь ехали вместе.
— А как вы попали на квартиру к этой... Анне Пе­тровне?
— Самсон Павлович знал ее по Петрограду. Теперь она дома не лечит, зачем же ей лишняя комната. Вот...
— Понятно! — перебил хозяин кабинета. — Есть еще в квартире жильцы? Кто они?
— Есть: прислуга хозяйки Катря и товарищ Петренко, но дома он бывает редко.
— Кто,   кто? — переспросил   матрос. — Как  его зовут?
— Петр Сидорович.
— А какой он из себя?

Когда я описал внешность Петренко, матрос постучал в стенку, на которой висела карта нашей и двух соседних губерний, испещренная красными и черными карандашны­ми крестиками. Рядом с картой открылась маленькая дверь, которую я раньше не заметил, и в кабинет вошел смуглый черноволосый парень в накинутой на плечи потертой ко­жаной куртке,
— Выходит, Костя, по-твоему! — обратился к нему хо­зяин кабинета. Послушай, что этот палка-махалка расска­зывает.
Я повторил свой рассказ. Костя выслушал и, казалось, не проявил никакого интереса.
— А знаешь, Костя, ведь оружие это найдено в доме, где живет твой «друг». — Матрос сделал ударение на последнем слове и добавил: — В квартире товарища Петренко! Надо принимать меры. Действуй, Костя! Сегодня же... Костя укоризненно тряхнул чубом. 
— Вот ты, Борода, всегда так. «У Кости глаза от стра­ха велики, Костя звонок», а потом... —Он очень похоже пере­дразнил:— «Действуй, Костя! Надо принимать меры!» Эх, Борода, Борода!..
— Ладно, не ворчи, виноват. Хоть бы при посторонних начальника не критиковал. — Матрос добродушно улыбал­ся.— Ну, а тебе, друг Саша, спасибо! И чего только тебя прозвали Шурой? Саша—имя знаменитое: Саша Пушкин, Саша Суворов...

В тон ему я продолжил:
— Саша Керенский.
— Откуда ты знаешь, что этого паразита звали Са­ша? — насторожился чекист.
Я рассказал, что в Петрограде, возле нашего дома, бы­ла казарма, в которой размещался женский полк «ударниц». Этот полк считали «гвардией» Керенского. По вечерам «ударницы» пели:

Эх, вы, Даши, Кати, Маши, 
В бой пойдем все ради Саши!

Матрос расхохотался.
— Не слыхал такую, хоть и пришлось встречаться с «ударницами». Им, правда, было тогда не до песен!
Чекисты стали расспрашивать, как я попал на Укра­ину и где мои родители. Я рассказал, что отец три месяца назад погиб в бою под Петроградом.
Борода вздохнул:
— Много там легло и моих дружков-балтийцев, пока не поставили Юденичу точку. Большие герои были ребята! Ну а мать, братья, сестры у тебя есть?
— Мама в Питере, младший брат в деревне, а меня привез сюда Самовар.
— Самовар? — Матрос даже привстал от удивления.— А ты, палка-махалка, не путаешь? Как может самовар при­везти человека?
— Так это же Самсон Павлович, а Самоваром прозвал его папа, — сказал я и объяснил, почему.
Чекисты рассмеялись. Потом Костя спросил:
— Кто был твой отец?

— Хирург, адъюнкт Военно-медицинской академии.
— Адъюнкт? Это что такое: чин или должность? — поинтересовался Костя.
Я не знал, какая разница между чином и должностью, и ответил:
— Папа был помощником профессора.
— Отца так звали при царе или теперь? — спросил Борода.
— Теперь. Так и на памятнике написано.
— Ну, тогда это должность, — заключил матрос. — А где же твой Самовар? Почему пришел ты, а не он?
— Самсон Павлович уехал на несколько дней в Харьков. Дома одни женщины.
Чекисты, переглянувшись, улыбнулись. Затем Борода серьезно сказал:
— Конечно, конечно, это дело мужское!
— А товарища Петренко нет... — начал я, но меня сер­дито перебил Костя:
— Товарищ! Волк ему товарищ! — и, резко отодвинув стул, вышел.
— Проняло хлопца! — вставая, сказал ему вдогонку матрос. — Ты извини меня, земляк, еще бы поболтал, да времени в обрез, а тут еще твой арсенал. Как-нибудь встре­тимся!
— А вы приходите к нам. У вас я ордер не спрошу, как у тех...
— У каких тех? — насторожился Борода. -— Те, не настоящие чекисты...
— Это что еще за новость: не настоящие чекисты? — Я рассказал ему о ночных посетителях.
— Правильно сделал, что не впустил. Чекисты не ру­гаются, а будь это чекисты, то не спасли бы тебя никакие двери и запоры! О том, что был у нас, и об оружии никому не болтай. Особенно этой... Катре и Петренко, если он по­явится. Так и передай хозяйке. А ночью запирайтесь на ключ и никого не пускайте.

Он подписал мне пропуск, повертел в руках мой гимна­зический билет и, усмехнувшись, сказал:
— А удостоверение пора бы сменить. Петербургская императора Александра Первого гимназия... Хм, и слов те­перь таких нет! Смени, смени, тебе такое совсем не к лицу.
— А когда вы заберете оружие? — спросил я.
— Скоро, скоро заберем, — улыбнулся чекист. — Тебе не оставим. Прощай! — И он протянул мне руку.

*

В тот же день меня и троих моих одноклассников вы­звали на бюро губкома. Как я ждал этого дня! Еще бы — на этом бюро нас будут.принимать в комсомол.
...Меня вызвали первым. За столом, покрытым красной материей, рядом с секретарем сидел чекист Костя. Были в кабинете и другие члены бюро. Когда я вошел, все они внимательно посмотрели на меня. Я оробел и почти не слы­шал, как секретарь губкома прочитал мое заявление. Потом мне стали задавать вопросы. Я, хотя и здорово волновался, отвечал громко. И отвечал, видимо, правильно, потому что Костя кивал головой, а взгляд секретаря был доброжела­тельный и совсем не начальственный.
Я было немного успокоился, как вдруг слова попросил какой-то парень, до сих пор молчавший. Насмешливо взгля­нув на меня, он сказал очень кратко:
— Буржуйский сынок... и живет-то на иждивении воен­спеца! Я как член бюро буду решительно голосовать против... Гнать надо буржуев, а не принимать их в ком­сомол.

В губкоме к «гимназерам» относились с холодком. Для этого были основания. Многие старшеклассники из местной гимназии побывали в белогвардейских армиях и с оружием в руках дрались против Советской власти. Вот почему гимна­зистам в губкоме верили неохотно.
«Все пропало! — подумал я и почувствовал, как заго­раются мои щеки. — Теперь не примут. Какой позор!»
Я опустил голову и приготовился к самому страш­ному...
Но чего только не бывает!.. Встал чекист Костя и стал рассказывать, что мой отец погиб под Петроградом за Советскую власть, а потом произнес горячую речь о врачах. Он снова упомянул о моем отце и сказал несколько хороших слов о Самоваре. Закончил Костя так:
— Какие же они буржуи — Сашин отец и Самовар?! Они на фронте рядом с красноармейцами против беляков сражаются. А Саша — парень подходящий, развитой, уже имеет некоторые заслуги перед революцией, о которых по целому ряду обстоятельств упоминать пока нельзя. Так по­чему же не принять парня!
Некоторое время в кабинете стояла тишина. Потом все сразу заговорили. Заспорили.
Секретарь губкома и члены бюро согласились с мнением чекиста.
В комсомол меня приняли.
Не зная, как нужно поступать в таких случаях, я по-школьному поднял руку и сказал, что все свои силы, а если понадобится, то и жизнь, отдам делу мировой рево­люции.

*

Несколько дней мы с Анной Петровной ждали, когда заберут оружие. Мы прислушивались к каждому стуку на лестнице, а когда ложились спать, запирали двери на ключ.
За оружием никто не приходил. Мы решили подождать денек-другой, а потом напомнить чекистам о тайнике.
Напоминать не пришлось. Ровно через неделю после моего посещения Чека я задержался в школе и уже в сумер­ки возвратился домой. На мой звонок открыл дверь незнако­мый военный. Едва я переступил порог, навстречу мне вышел Борода.
— А, хозяин, здорово! — заулыбался он. — Заходи, за­ходи в свой арсенал! — И матрос пропустил меня в ком­нату. Здесь все было сдвинуто со своих мест. Диванное си­денье и несколько винтовок стояли прислоненные к стене. В диване оставалось ружье, похожее на старинный му­шкет, с раструбом на конце ствола, и какие-то картонные пачки.
— Ну, земляк, прежде всего — поздравляю тебя с вступлением в комсомол! — Матрос крепко тряхнул мою руку и добавил: — Это, палка-махалка, большое дело. Только помни: вступить в комсомол — это не просто получить член­ский билет — и руки в брюки: я, мол, комсомолец, это...— Он, не договорив, посерьезнел. — А теперь, браток, займемся делом. Что тебе говорила Катря про этот склад?
— Никогда и ничего! Я его обнаружил по запаху.
— А про Петренко тоже ничего не рассказывала?
— Нет.
— Ну, а соседа часто видел? О чем были разговоры? 
— В последний раз я видел Петренко недели две назад.

Зашел он вечером к нам в комнату, спросил, бываю ли я в театре. Предложил в любой день, когда захочу, обратиться от его имени к администратору товарищу Любченко.
— Обращался?
— Нет! Билеты достать нетрудно. Зачем же кому-то кланяться?
— Ишь ты, какой гордый! Больше ни о чем с Петренко не разговаривали?
— Еще как-то он зашел к нам и попросил у Самсона Павловича чернильницу и перо.
— Вот еще пи-са-тель нашелся, — насмешливо протя­нул чекист. — Писатель! А знаешь, кто такой Петренко? Бандит-петлюровец, а Катря была связной, принимала и выдавала оружие. Ты, земляк, в рубахе родился. То, что ты спал на диване, мешало тем «чекистам» получить па­троны. Вот они и договорились с Катрей, что дверь откро­ешь ты. Покалечили бы тебя, взяли бы что надо, ну, мо­жет, прихватили бы что-нибудь из хозяйских вещей, чтоб походило на грабеж, и — айда! Ты показал бы следовате­лю, что сам впустил их, Катря осталась бы непричастной, а явка и «склад» сохранились. Понятно? Молодец, земляк, что не впустил, не испугался!

Я вспомнил лужицы воды и снег на кухонном полу и почувствовал холод во всем теле.
В диване оказалось шестнадцать винтовок, ручной пу­лемет «льюис» и две тысячи винтовочных патронов. В ком­нате Петренко нашли четыре пистолета и несколько ручных гранат, а из Катриного сундучка извлекли обрез, два нага­на и патроны к ним. Борода велел своим помощникам со­брать оружие и вынести его черным ходом.
— Да так, чтоб соседи не видели, а то, — подмигнул он, -— пойдут слухи про восстание или еще что похуже. А вы, — обратился он ко мне и Анне Петровне, — про обыск и оружие никому не рассказывайте.
— А что будет Катре? — спросил я.
— Катре? — Чекист подумал. — Что с нее спросишь, она несовершеннолетняя. Посидит несколько месяцев в ко­лонии. Поймет,  что к  чему! Будь  здоров, палка-махалка!

На следующий день приехал Самовар. Его переводили в другую часть, в действующую армию. Конечно, взять ме­ня с собой он не мог.
— Ума не приложу, что с тобой делать? Отправить обратно в Питер, сейчас, зимой, одного? Нет, это невозможно. Нужно как-то перезимовать здесь.
Я, конечно, рвался ехать с Самоваром на фронт, если не бойцом, то хотя бы в госпиталь — санитаром. Но Самовар даже слушать об этом не хотел. Наконец было решено, что Анна Петровна оставит меня до лета у себя, а Самовар будет пересылать деньги. Через два дня он уехал.
Прошло некоторое время, и я увидел, что Анне Петров­не в тягость заботы обо мне. Денег, оставленных Самоваром на месяц, хватило лишь на несколько дней. Продукты на рынке с каждым днем становились все дороже. Кроме то­го, Анна Петровна через день круглосуточно дежурила в госпитале, и мне приходилось питаться всухомятку, а за­частую сидеть целый день голодным. Я решил оставить школу и устроиться на работу.
О своем намерении я рассказал в губкоме комсомола.
— Понимаю твое положение, — сказал один из секре­тарей губкома. — Только сначала надо бы школу закон­чить, а потом трудись! Но раз другого выхода нет, попро­бую тебе помочь. Тебя ведь нужно устроить так, чтобы там хоть раз в день кормили, а то ты ноги протянешь!

<<<

>>>