По лесам и рощам
А. М. Рыжиков
Славка
Впереди знакомая лесная полянка, окруженная пирамидальными можжевеловыми кустами и молодыми раскидистыми елками, между которыми — заросли мелколистного черничника. Свободной, не занятой лесной порослью земли так мало, что малоопытные грибники ошибочно считают ее не грибной и почти не заходят сюда.
Но в действительности на полянке было много боровых рыжиков. Свежие, чистые, они росли крупными стайками. Дойдя до полянки, я присел на покрытую мягким мохом кочку и огляделся. Желтовато-золотистые шляпки рыжиков торчали из мха и листьев
светлыми пуговками, блестели крепчатым бисером, будто звали к себе.
Мое внимание привлекла маленькая серенькая птичка. Она опустилась на ближайший можжевеловый куст, попрыгала по веткам, перелетела на ручку моей корзины, с корзины — мне на плечо, с плеча — на голову и снова на корзину.
Я удивился. Пугнул ее. Улетая, птичка звонко пиликнула и села опять на можжевеловый куст. Затем с куста прыгнула на землю, с земли—на край корзины и снова очутилась у меня на плече, не переставая щебетать.
Моему изумлению не было конца. Просто не верилось, что у меня на плече прыгает лесная птичка. Ничего подобного мне не приходилось видеть. Обычно лесные птицы пугливы и не подпускают человека близко к себе.
Я осторожно снял со своего плеча птичку и стал разглядывать ее. Она рванулась, пискнула, но сразу успокоилась. По красно-бурой шапочке на голове я узнал в птичке молодую славку. Правый глаз ее был закрыт. Поэтому-то она и летала возле меня, не пугаясь: она плохо различала окружающие предметы.
Стояла поздняя осень. Все птицы, кроме зимующих у нас, улетели на юг. А те, которые почему-либо задержались, были обречены на голодную смерть. Такая же участь ждала и красивую славку. Мне стало жаль ее, и я решил спасти больную птичку.
«Зиму продержу в комнате, а весной выпущу на волю», — размышлял я по дороге домой.
Одноглазая славка оказалась большой затейницей. Ее повадки всех удивляли. В клетку она редко залетала, зато часто садилась на книжный шкаф, мне на плечи, оконные переплеты. Днем свободно летала по комнате, напевая песенки. Ночь проводила под защитой крупных листьев фикуса.
Почти одновременно с появлением в доме кривой птички мне принесли маленького котенка. Первые дни при виде играющего на полу Барсика славка тревожно кричала и улетала на шкаф. Но когда убедилась, что котенок ничего плохого ей не делает, стала лучшим его другом. Подлетала к свернувшемуся на подоконнике Барсику, прыгала по нему, ворошила его мягкую шерстку своим коротким клювом. Случалось, она надоедала котенку. Тогда он махал хвостом, прогонял от себя незваную гостью или убегал на другое место.
Кончилась зима с ее лютыми морозами и снежными сугробами. Наступил апрель. Пришло время возвращения с зимовок перелетных птиц. У скворечников, радуясь весеннему солнцу, переливчато запели скворцы. Звуки весны, доносившиеся с улицы, манили мою птичку на волю, на простор полей и лесов. Она заскучала. С раннего утра и до позднего вечера сидела на оконном переплете, бараба-нила клювом по стеклу, подолгу смотрела здоровым глазом на синеющие вдали рощи.
Сначала я думал отнести птичку обратно в лес. «Пусть встретится она там с другими птицами и в их компании радостно проведет лето». Но выполнить это намерение мне не удалось: я должен был срочно выезжать в длительную командировку и поэтому решил подарить славку станции юных натуралистов.
Возвратился я из командировки только осенью. В день своего приезда навестил юннатов. Многие ребята узнали меня и наперебой затараторили:
— Ваша славочка жива... Летает по всей комнате!
— А как поет хорошо... Лучше соловья!
Я вместе с детьми вошел в помещение, где содержались птицы. Тут были зеленовато-желтые чижи, красногрудые снегири, серенькие чечетки… Среди них порхала и кривая славка. Она тут же села мне на плечо, точно обрадовалась моему приходу. Я тоже был доволен, увидя свою птичку вполне здоровой.
— Ну оставайся, весели детей, — сказал я, обращаясь к славке, и, простившись с ребятами, ушел.
А. Рыжиков. 1961