Документальный рассказ
Г.Черкашин
Рис. Т. Ксенофонтова
Небо было совершенно безоблачным, и пока мы добирались до Братского кладбища и поднимались потом по холму среди терпко пахнущих туй и мраморных памятников, гранитная плита перед братской могилой нагрелась, и я увидел, как увядает положенная на плиту гвоздика.
Гвоздику положила моя дочь.
- А еще куда? - спросила она, кивая на оставшиеся у нее в руках цветы.
- Пошли, - сказал я. - Их тут четыре. Четыре братские могилы.
- Почему дядю Георгия похоронили в братской могиле? - спросила она.
- Это было время, когда немцы вторично пошли на штурм Севастополя, - сказал я. - Они пригнали под Севастополь очень много своих солдат. И привезли очень много пушек.
- И что же, они взяли Севастополь? - с тревогой спросила она.
- Нет, - сказал я. - Тогда его не взяли. Пятнадцать дней и ночей длилась эта битва, но они не смогли его взять. Ты меня понимаешь?
- Да, - сказала она.
- Тогда ты и другое поймешь - почему их хоронили в братских могилах. У наших защитников совсем не было времени копать ямы. Они должны были стрелять, идти в атаку, биться врукопашную. Когда у тех, кто остался в живых, появилась передышка, они выкопали большую яму и положили туда всех погибших товарищей. Всех вместе. В каждой могиле не одна тысяча, понимаешь?
- Да, - сказала она тихо. - Да.
Мы и сами это не сразу поняли. В извещении о смерти было сказано ясно: "Ваш сын в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 24 декабря 1941 года. Похоронен - г.Севастополь, кордон №1, Мекензиевы горы".
И мы стали искать его могилу на Мекензиевых горах, но ничего не нашли - ни памятников, ни жестяных пирамидок, ни фанерных дощечек, абсолютно ничего, кроме осыпавшихся окопов, воронок, разбитой военной техники, немецкой и нашей. "Поищите на Братском", - посоветовали нам. И мы стали искать на Братском. Я помню поросшие редкой травой бурые холмики с фанерными дощечками. Мы останавливались возле каждой дощечки, и я читал надписи, сделанные химическим карандашом. Я запомнил одну такую надпись: "Медицинская сестра Вера". И все. Ни фамилии, ни места рождения. "Да разве здесь найдешь?!" - вздохнула бабушка. Мы обошли все могилы, но нигде не нашли ее сына. Без надписей стояло только четыре больших холма - братские могилы. "Может, он здесь?" - предположила бабушка. Почти через двадцать пять лет от участника тех боев мы узнали, что это так.
Дочь продолжала смотреть на меня.
- Братская могила - это все равно что памятник Неизвестному солдату. Ты видела памятник Неизвестному солдату в Москве. Там горит вечный огонь. Огонь в честь тех, кто лежит в братских безымянных могилах.
- И тех, кто на Малаховом кургане? - спросила она.
- Да, - сказал я. - И на Малаховом кургане. Идем, покажу, где была похоронена медсестра Вера. Тоже неизвестный солдат, но, быть может, уже нашлись люди, знавшие ее...
На месте фанерных дощечек лежали плиты черного мрамора. Шеренга плит справа, шеренга - слева. Мы шли между шеренгами. Издали было видно, что возле одной плиты стоит женщина. Вот она наклонилась и положила на плиту цветы. Я заглянул из-за ее спины и прочитал:" Медсестра Вера".
- Видишь, она все еще неизвестная, - сказала дочь, указывая на плиту.
Я покосился в сторону женщины.
Она повернулась к нам и покачала головой.
- Нет. Я ее тоже не знаю. Я в Севастополе гостила, сегодня уплываю на теплоходе, вот принесла ей цветы. - Моя сестра Валя тоже была медсестрой. Она погибла 7-го мая при штурме Сапун-горы. Долго не было вестей о ней. Потом моей тете посоветовали написать в севастопольский Дворец пионеров. И, вы знаете, пионеры все разузнали. Я ездила к ней на могилу в село Широкое. Если бы не следопыты, мы бы ничего и не узнали, могила ведь братская.
- Пионеры?! - удивился я.
- О! Вы еще не знаете, что это за народ! Во Дворце они создали настоящий музей обороны Севастополя. Непременно побывайте у них. Руководит им Татьяна Федоровна Данилина.
- Схожу, - сказал я. - Обязательно схожу, мне это интересно.
Во Дворце пионеров мне сказали:
- Вы знаете, Татьяна Федоровна у нас больше не работает, но как раз сегодня она собиралась зайти, подождите, - сказали мне на вахте. Словоохотливая вахтерша продолжала: - Вы, наверное, красными следопытами заинтересовались? Вам нужно было бы седьмого мая приезжать. Седьмого мая, в день начала штурма Севастополя, на Сапун-горе проводится традиционный костер.
- Я когда-нибудь приеду и побываю на этой линейке, - сказал я. - Когда-нибудь выберусь на май в Севастополь.
- А-а, вы не местный, - протянула она разочарованно.
- Нет, я местный, - сказал я. - Но живу в Ленинграде.
- А вот и Татьяна Федоровна, знакомьтесь.
И мы познакомились.
... Мы шли вдоль стен, увешанных фотографиями. Репортаж о встрече ветеранов - героев Севастополя. Среди них хрупкие женщины и матрос-великан, генералы и адмиралы, летчики и летчицы, военные и гражданские люди. Целая стена занята фотографиями севастопольских руин, знакомые мне с детства обугленные стены с черными провалами окон. Я это видел и знал, что фотографии не врут.
- Вот, - сказала Татьяна Федоровна, останавливаясь перед стендом. - Вот интересная коллекция фотоснимков Севастополя времен первой обороны.
- Первой? - переспросил я, думая, что ослышался.
Она улыбнулась.
- Именно первой.
Я и сам теперь разбирал подписи под фотографиями: "Дом на Екатерининской улице". Так вот каким видел Севастополь Лев Толстой! Сразу же вспомнились мои записи. Я их сделал просто так, на всякий случай. Вынул из кармана потрепанную записную книжку и прочитал:
"По расчету генерала Тотлебена за время первой обороны неприятель выпустил на Севастополь 1 356 000 артиллерийских снарядов..." А вот выписка из донесения генерального штаба немецкой армии: "С немецкой стороны артиллерией разных калибров было сделано 1 360 000 выстрелов и сброшено около 20 600 тонн бомб..."
Неудивительно, что я принял эти фотографии за нынешние.
Она покачала головой.
- Это что же получается, по пять с половиной тысяч снарядов в день?!
- Да, в среднем это будет так, - сказал я и вспомнил, как это было. Один снаряд залетел в тоннель под железнодорожной насыпью, который вел в Аполлонову бухту на Корабельной стороне. Там прятались от обстрела моя вторая бабушка, моя парализованная тетя на коляске, там прятались другие люди... Недавно я был в этом тоннеле и подумал: "Вероятность попадания сюда снаряда равна одной миллионной. И он все-таки попал..."
Сначала мы не знали, с чего начинать, - сказала Татьяна Федоровна, когда мы поднялись этажом выше и вошли в музей. Я увидел форму солдат времен первой обороны, фотокопии картин, стенды.
- Мы просто растерялись. И тут нам очень помогла книга Бориса Алексеевича Борисова "Дети Севастополя". В дни обороны он был секретарем горкома партии и председателем Городского комитета обороны. Теперь он живет в Москве.
Татьяна Федоровна взяла в руки тоненькую книжку и открыла ее на 77 странице. Фотография - юные севастопольцы встречают моряков-победителей. Среди них и девочки. Я невольно поискал Нонку и других знакомых ребят, но никого не узнал. В тот день я тоже был на Приморском бульваре. Об этом у меня есть рассказ "Возвращение эскадры". Если бы наши ребята знали, что на Приморском фотографируют для истории, они бы постарались втиснуться, я их знаю. Прозевали!
- Вот, читайте, - она ткнула в строчку пальцем, - читайте: "Ничего не знали мои собеседники о судьбе Вани Гаврилова, Коли Баранова, Володи Омельченко. Где они? Живы ли? И если война их пощадила, может, сами откликнутся? А может, выяснением их судьбы займутся пионеры?"
Это уже было непосредственно обращение к нам. И мы решили помочь писателю. Нам было известно, что, кроме тех ребят, о которых уже написал Борис Алексеевич, в газетах во время войны писали еще о юном разведчике Володе Чепурном. Служил он в 456-м стрелковом полку пограничников, командовал которым майор Г.А.Рубцов. И все. "Ну, как? - спрашиваю у ребят. - Будем искать?" Первая группа красных специалистов - семиклассники, все из школы-интерната №1. Отвечают: "Будем!" А начали мы с того, что обратились в музей Черноморского флота с просьбой сообщить нам адреса рубцовцев. Сообщили - адрес Осокина и адрес Костецкого. Одновременно мы написали в музей пограничных войск, в Москву. Оттуда пришло три адреса, два мы уже знали, третий - адрес бывшего разведчика Грибкова. Первым делом мы направились к Василию Ивановичу Осокину, в войну он служил в транспортной роте полка. В разговорах Василий Иванович вспомнил, что водитель командирской "эмки" Салонский рассказывал ему, как однажды, возвращаясь из штаба дивизии, они повстречали по дороге двоих матросов с крейсера "Червона Украина" и с ними мальчика в матросской форме. Проверили документы, оказалось, что матросы после гибели крейсера откомандированы в пограничный полк. Мальчика командир взял с собой в штаб полка. Поначалу командир подумал, что мальчик, как это тогда было сплошь и рядом, просто сбежал из дому, мать, наверное, о нем ничего не знает, и уже хотел его хорошенько отругать, но Володя рассказал, что пароход, на котором он с родителями эвакуировался из Николаева, потопили немцы, почти все пассажиры погибли, его же подобрали наши моряки. Командир решил оставить мальчика в полку. Осокин еще рассказал нам, что направили Володю в разведроту, однако ходить ему в разведку командир строго-настрого запретил... Пришел ответ и от Грибкова.
Татьяна Федоровна открыла папку с документами: "Почитайте". Она протянула мне пожелтевшие листки.
"...Владимир, - читал я, - не раз просился за линию фронта. Но на его неоднократные просьбы майор Рубцов отвечал отказом. И все-таки Володя своего добился.
В конце февраля сорок второго года командование заинтересовалось причиной перемещения войск противника. Нужен был "язык". Ночью на поиск ушли три группы полковой разведки. В одной из них был Володя.
Группа успешно прошла заграждения из колючей проволоки, на которой еще висели консервные банки, и по-пластунски пробрались к окопам.
Командир группы старший сержант Виноградов в этот момент обнаружил офицера. Офицер вышел из блиндажа, стоял и курил. Он тоже заметил разведчиков и, выхватив "вальтер", успел выстрелить. Пуля попала в Виноградова. Схватив горсть земли, Володя швырнул ее в лицо офицеру. В эту короткую паузу разведчики успели забить кляп и опутать офицера веревками. Но на выстрел уже выскочили солдаты. Пришлось уходить с боем. В штабе пленный - военный инженер - дал ценные сведения.
Утром в городском саду в Балаклаве мы похоронили Виноградова. В почетном карауле вместе снами стоял рядовой Владимир Чепурной.
Так закончилось "боевое крещение" нашего сына полка. Вскоре он стал настоящим разведчиком. Местные рыбаки забрасывали его с рацией в тыл, и он корректировал огонь артиллерии. За поимку шпиона получил орден, был награжден медалью за уничтожение вражеского пулеметного расчета.
Дальнейшая судьба Володи мне неизвестна, потому что я был ранен и эвакуирован в севастопольский госпиталь".
- Получили мы это письмо, - продолжала Татьяна Федоровна, - и стали думать, что делать дальше? Как продолжать поиск? Дело ведь осложнялось тем, что 456-1 пограничный полк попал в прикрытие - прикрывал отход наших войск из Севастополя 2 июля 1942 года. А вы представляете, что это значит?!
Да, я это представлял. Прикрытие должно было сдерживать натиск фашистов до тех пор, пока не отойдет от берега последняя подводная лодка, последний катер...
- Мы подумали: а вдруг кто-нибудь из них все-таки остался жив? Вдруг кто-нибудь уцелел чудом? Чего в войну не случалось! И действительно: на наше выступление в "Пионерской зорьке" откликнулся пулеметчик Соколов. Сам он ничего о Володе Чепурном сообщить не смог, но зато он дал адрес бывшего адъютанта командира полка младшего лейтенанта Голова. Вот, почитайте воспоминания Голова. Они нам очень, очень помогли.
"...Заканчивается день 2-го июля. Что ждет нас завтра? Мы отрезаны от всего мира - на суше противник, сзади - скалы и море. Мы идем к мысу Феолент, к той тропинке, что ведет под скалы, к морю... Начинаем спускаться по ней вниз, спуск крутой, опасный: один неверный шаг - и летишь вниз.
Впервые за несколько дней умылись морской водой. Я не выдержал и напился морской воды, но она не помогла, а только причинила боль.
...3 июля. Что даст нам этот день - победу или смерть?.. Лица солдат темные, все в пыли. Какой день без мыла, без воды. Трудно узнать - сколько лет тому или другому.
...4 июля. Ночью решили прорываться к партизанам. Мы понимали сложившуюся обстановку, и выход должен быть один - решительный бой: или смерть, или мы вырвемся из капкана...
Зажатые изгородью из танков противника, мы не могли вырваться из окружения. Подобрав раненых, отступили опять под скалы.
Командир полка отдал приказ: по возможности переодеться в гражданское и мелкими группами просочиться сквозь немцев. Сам он, старый чекист, не стал переодеваться и застрелился.
...5-6 июля. При отходе я был ранен в голову и потерял свою группу. Очнулся лишь через сутки. В нише скалы встретил раненного в ногу политрука роты разведчиков П.Басалаева.
Он обмыл мне рану на голове. Когда стемнело, стали выходить из окружения, поддерживая друг друга.
От него я узнал, что Володя Чепурной вместе с группой разведчиков ушел на прорыв в сторону Балаклавы. Что он в этих боях был ранен.
Увы, больше мне не пришлось его увидеть ни под скалами, ни в плену".
- Голов посоветовал нам искать следы Володи Чепурного в Балаклаве, - продолжала Татьяна Федоровна. - В том случае, если разведчикам удалось прорваться туда, они же должны были обратиться к кому-то из местных жителей. Полк всю оборону провоевал в Балаклаве. Там на Генуэзских башнях сейчас, вернее, на одной из башен Генуэзской крепости, висит мемориальная доска. Это была самая южная точка фронта Великой Отечественной войны, держали ее рубцовцы, а городок был маленький, в основном рыбаки, их жены, дети. Все они, чем могли, помогали пограничникам, стирали, приносили рыбу. Наверняка они знали четырнадцатилетнего ефрейтора, о котором тогда писали газеты. В музее истории полка на заставе нам показали вырезку из газеты с фотографией, мы даже пересняли ее...
Так вон каким был разведчик Владимир Чепурной - белобрысым мальчишкой в гимнастерке, стоит, улыбается заразительно, наверное, рад, что его фотографирует военный корреспондент... Я смотрел на фотографию, сам невольно улыбаясь.
- И мы не ошиблись. В Балаклаве нам удалось разыскать Лидию Зимбулиди. К ней как раз и пришла группа разведчиков, в которой был раненый Володя...
Слушая Татьяну Федоровну, я представлял себе события тех дней - и приход разведчиков в дом Лидии Зимбулиди, и ее - восемнадцатилетнюю красивую гречанку в офицерской парикмахерской, куда она поступила по заданию подполья, и разведчика Ищенко, который, став одним из руководителей подполья, не забыл своего юного товарища. Володя стал связным. Он доставлял Ищенко сведения, которые приносила Лида, пока однажды, зимой сорок третьего года, Ищенко не сообщил, что в городской жандармерии заготовлены списки на угон молодежи в Германию. "Твоя задача, - сказал Ищенко, - отвлечь внимание немцев от жандармерии. Ты должен поджечь офицерскую столовую, а мы в это время постараемся взорвать здание жандармерии". ...Операция прошла успешно.
Скрывая Володю, подпольщики переправили его в село Мамак под Симферополем, где находился детский дом. Директор дома была связана с партизанами. "Когда у нас стало потише, - рассказывала следопытам Лидия Зимбулиде, - Володю опять перевели в Балаклаву. Но жил он не у меня. Ему справили документы, по которым он значился сыном "торговки рыбой Елены Позианос".
Я знаю Володю Позианоса, сына Елены Позианос. Он живет в Балаклаве и работает на руднике. Так вот под чьим именем жил Володя Чепурной! Семья Позианос была хорошо известна в Балаклаве: Володин отец, Яни, продавал уголь. Уголь нужен всем. Отсюда следует только один вывод: в Балаклаве не нашлось предателей. Никто не сообщил властям, что мальчик, который так любит ходить из Балаклавы в севастопольскую баню, вовсе не Володя Позианос, которого вообще нет в Балаклаве - он эвакуирован, а разведчик пограничного полка Володя Чепурной. Иначе бы немцы непременно проследили, с кем встречается "сын торговки", заглянули бы к нему в грязное белье, где была спрятана подпольная газета "За Родину".
"А фронт приближался. В начале сорок четвертого наши войска вошли Крым. На связь с ними пошел Володя с товарищем по подполью Костей Рылковским, который был старше его всего на год. После этого следы Володи затерялись. Знаю только, что он вышел в расположение 4-го Украинского фронта. Затем без боя провел армейских разведчиков в Балаклаву. А те в свою очередь провели в Балаклаву 318 дивизию", - так закончила свой рассказ Лидия Зимбулиди.
- Вот тут мы впервые подумали о том, что Володя Чепурной может быть жив. Появилась у нас такая надежда. Особенно она окрепла после встречи с бывшим командиром батареи артполка 318-й дивизии подполковником Цогоевым. - Татьяна Федоровна протянула мне еще один лист бумаги. - Вот запись его рассказа.
"6 мая 1944 года. 
Началась битва за Севастополь. Я корректирую огонь своей батареи. Только теперь понял, какая страшная штука - артобстрел. Почти одновременно из ствола вылетает по пять-шесть снарядов. Батарея ведет беглый огонь. А тут, как назло, пробило на линии кабель.
Жду связи. Смотрю, бежит старший лейтенант, с ним солдат и двое детей. Катушку несут.
Тут в атаку поднялась наша пехота. Фашисты по ней ударили прямой наводкой. Вижу, не успеют добежать в блиндаж мальчики. Я - к ним навстречу.
Взрыв снаряда. Нас засыпало землей, камнями. Подо мной кто-то барахтается. Смотрю - один из мальчишек с катушкой. Спрашивает:
- Котя... Где Котя?
А Коти уже нет. Ни Коти, ни лейтенанта, ни солдата...
Володя со мной остался. Был зачислен в наш артполк на должность разведчика - наблюдателя в звании ефрейтора. Вместе дошли до Карпат. Там он встретился со своим братом летчиком и перешел к нему в часть".
- Итак, нам осталось последнее - выяснить, жив ли он или погиб, - сказала Татьяна Федоровна и устало улыбнулась. - Он оказался жив. Если помните, в рассказе Осокина было сказано, что он родом из Николаева. И вот мы написали в николаевский адресный стол. Ответили, что Чепурной Владимир Васильевич проживает там-то и там-то. Написали, спрашиваем: это вы? Ответила дочь Наташа: "Человек, которого вы разыскиваете - это мой папа". И тогда мы поехали к нему в Николаев. Семь лет ушло на поиски! Сколько групп сменилось за это время! Сколько ребят приняло участие в поисках! Лена Богоевская, Гена Шевченко, Вова Назаров, Таня Назарова - наш нынешний председатель кружка "Героика Севастополя". Она как раз сейчас в Николаеве у Владимира Васильевича, пишет историю 456-го полка. Да, долгих семь лет. Когда поиск был закончен, мы написали писателю Борисову, рапортовали, что задание его выполнено. Он очень благодарил нас и писал, что в новом переиздании его книги будет глава о Володе Чепурном. В Музей пограничников мы сообщили более 60 адресов "рубцовцев", если помните, сначала их было три.
Передо мной лежит письмо начальника музея пограничных войск Кузьменкова. "... Поздравляем с наступившим Новым годом и желаем всем следопытам вашего кружка успехов в большом и благородном патриотическом деле - поиске героев Севастополя, а также успехов в учебе и во всех пионерских делах".
Журнал "Костер". 1970
|
