По лесам и рощам

А. М. Рыжиков

 

 

Дикая свинья 

 

Однажды (это было во второй год Отечественной войны, когда фронт уже далеко отодвинулся от Москвы) я оказался участником одного опасного лесного происшествия. 
В городе уже не слышно было гула артиллерийских выстрелов, самолеты не бороздили небо. Я возобновил свои походы в лес. Как-то, отправляясь на прогулку, я взял с собой собаку. 
Свежесть осеннего утра, лесные просторы привели собаку, которая никогда еще не бывала в лесу, в необыкновенную веселость. Она бегала за птицами, прыгала через кусты, тявкала и ласкалась. 
День прошел быстро. Солнце опускалось все ниже и ниже, казалось, вот-вот оно заденет за макушки деревьев и остановится... 


Набрав полную корзину груздей, я направился в сторону Барсучьего оврага. Шарик бежал впереди, часто оглядываясь и нюхая воздух, будто показывал мне обратную дорогу. Вот он исчез за поворотом тропинки, и вдруг я услышал его неистовый, ожесточенный лай. Через секунду он выскочил из-за поворота, преследуемый большой грязной свиньей. Не успел я удивиться ее появлению в глухом лесу, как Шарик вдруг круто извернулся и вцепился в ногу своей преследовательницы. Свинья захрюкала, зафыркала, подпрыгнула и сшибла с ног собаку. Шарик упал возле ствола крупной сосны, но быстро вскочил и скрылся в чаще леса. 


Я ударил свинью палкой и вдруг заметил у нее большие белые клыки. Сомнения не было: свинья была дикой. Разъяренная нападе-нием собаки, она неистово визжала, тщательно обнюхивала следы скрывшегося Шарика и в первый момент даже не обратила на меня внимания. Воспользовавшись минутным замешательством зверя, я спрятался за дерево, надеясь там отсидеться. 
Не тут-то было! Кабан захрюкал еще злее и с пронзительным визгом ринулся к дереву, за которым я стоял. Я забежал за другую сторону дерева, кабан — за мной. Бегая вокруг дерева, я поспешно снял клеенчатый фартук, кинул его на голову кабана и скрылся за другим, более толстым стволом, поспешно снимая с себя брезентовый плащ. Расправившись с фартуком, кабан вновь принялся гонять меня кругом дерева. Изловчившись, я накинул на морду зверя плащ, и, пока кабан его рвал, поставил корзинку с грибами на землю и залез на небольшую елку. Рассвирепевший зверь добежал по моим следам до елки, на которой я сидел, и с остервенением стал копать землю около нее клыками. 


Увидев корзинку с грибами, кабан вонзил в нее клыки с таким размахом, что грибы рассыпались, а ручка корзины очутилась на морде зверя, между клыками и головой. 
Кабан яростно хрюкал, храпел, фыркал, скрежетал зубами, мотал головой из стороны в сторону, подпрыгивал, вертелся, стремясь сбросить корзинку с морды, но это ему не удавалось. 
Неожиданно ярость зверя сменилась испугом; он круто повернулся, подпрыгнул, громко хрюкнул и со всех ног бросился вглубь леса, издавая хрипящие визгливые звуки. 
Я вздохнул свободно, избавясь от грозящей мне опасности, слез с елки и торопливо пошел из леса, часто оглядываясь из боязни, как бы зверь не вернулся назад. Но мои опасения были напрасны. 


Все кончилось благополучно, и я жалел только Шарика, считая его пропавшим. Каково же было мое удивление, когда на лесной опушке собака встретила меня радостным лаем. 
Этот случай надолго запомнился мне. 
Обыкновенно кабан при виде человека стремится скрыться от него. Только раненый или раздраженный, он яростно защищается. 
До войны кабаны не встречались в Московской и смежных с ней областях, и стали изредка встречаться лишь в годы войны. Пушечная канонада заставила многих зверей и птиц переселиться в места более спокойные. Напавший на меня кабан, видимо, был из таких переселенцев или из четвероногих беженцев разоренного немцами Завидовского охотохозяйства Калининской области. 

 

А. Рыжиков.  1961

 

<<<