Сергей Иванов
Зимняя девочка
Повесть
Рисунки А. Остроменцкого
продолжение
ГРИШКА
А Пеструха-то была не права: кошка оказалась отличная. С хорошим, но, конечно, по-кошачьему хорошим характером. Рост и мускулатура давали ей возможность совсем не бояться собак Пеструшкиного сорта. Однако она не стала, как теперь делается у многих кошек, доказывать свою силу, а, соблюдая законы, оставшиеся еще от древних, скакнула на стол и принялась оттуда шипеть, якобы полная злобы, страха и презрения.
Пеструха, как и все собаки, была более доброй и куда более преданной, чем эта кошка. Только у нее не хватало тонкости, как сказала бы Танина бабушка. Но ведь это вообще всем собакам по сравнению со всеми кошками не хватает "тонкости". Кошкино шипение со стола Пеструха приняла за настоящую победу. Она звонко лаяла, словно произносила речь на митинге в честь освобождения данной квартиры от кошачьего ига, а потом стала подлизывать остатки молока из кошкиного блюдца... Ей было невкусно, и она сегодня уже дважды плотно пожрала, и она вообще не любила молоко. Но победитель должен вести себя как победитель!
Тане забавно было смотреть на кошку и Пеструху, и поэтому сперва она вообще как бы не заметила хозяина. Его звали Гриша, и он был хуже своей кошки: она точно знала, кто такая и как надо себя вести, а Гришка суетился все, суетился. Было похоже: он в своей жизни не одну эту книгу стащил. И вообще, быть может, воровал не только книги.
В то же время он старался, чтоб про него думали как можно лучше. Он двигался по комнате прыжками и короткими перебежками, чтобы понезаметнее затолкать под тахту драные домашние тапочки, смахнуть со стула какие-то не очень спортивные трусы. А попутно он прятал от чужих глаз что-то ценное, задвигал какие-то ящички... Лет ему было - между Таней и Вадимом, то есть класс примерно четвертый...
"А чегой-то я такая умная, - подумала Таня, - чегой-то я за всеми подсматриваю?.." Она последнее время стала замечать за собой такое: сидит где-нибудь в углу и наблюдает. Причем не как равнодушная ротозейка: ей было интересно, она переживает. А в то же она будто сидит на просмотре учебного фильма... Учебного? Чему же я сейчас учусь?
Вадим в это время просто ждал, когда Гришка прекратит свои прыжки. А тот сколько мог оттягивал надвигающийся разговор. Он не знал, зачем пришли Таня и Вадим, но, как всякий нечестный человек, боялся заранее: вдруг я уже в чем-нибудь виноват!
Наконец Вадиму эти прыжки надоели.
- Слушай, ты, - сказал он без единой капли приветливости. - Это Танька. У нее дефицитная книга. Может с тобой поменяться.
Гришка замер на полупрыжке - опасность миновала: пришли по делу, в нем нуждаются. И он сразу стал другим человеком:
- Что за книга?
- А я не знаю. Она без обложки.
- Что?! Фома, ты с ума? - И засмеялся своей выдающейся шутке... А дело в том, что Вадимова фамилия была Фомин.
Но и Гришка, конечно, понимал, что Вадим не такой дурак - предлагать для обмена простую драную книгу. Ясно: здесь что-то не того. Поэтому он выжидательно прищурился... Тогда Вадим повернулся к Тане, которая понимала, что сейчас начнется ее роль, и волновалась.
- Давай рассказывай, - Вадим пристально посмотрел на нее. - Про Северный полюс. - Он-то совершенно не волновался. Ему это просто надо было.
НА ДИВАНЕ СРЕДИ ТОРОСОВ
И тут словно кто-то подтолкнул Таню, и она, как в пропасть, упала в свой рассказ.
Сперва она увидела то, что уже видела в прошлый раз, - низкое выпуклое солнце над ледяными и снежными горами, полями, полянами. И это было не кино, не фантазия. Это все она когда-то видела своими глазами.
Таня ехала куда-то... Ехала? На чем же? Странно сказать, но, честное слово, она ехала на диване, покрытом пушистым толстым пледом или ковриком. Диван двигался не спеша, мягко качаясь и переваливаясь. При этом он двигался удивительно упорно, все время вперед, без единой остановки, без секундного отдыха. Таня сидела свесив ноги... только спинки у него не было, у этого дивана.
Так она ехала сколько-то времени. Вдруг диван оглянулся, изобразил улыбку, и Таня увидела наконец, что это же белый медведь! У него была морда немного насмешливая, и немного наглая, и еще плюс к тому немного курносая. И он вез Таню без всякого самого малейшего труда. И почему-то было понятно: если медведь ее, упаси боже, уронит или заденет о ледяную глыбу, мимо которых они двигались, ему сильно кое от кого влетит. Но от кого, Таня пока не знала и догадаться не могла.
И тут она заметила, что едет в одном лишь коротеньком белом платье! Почему-то она помнила это платье. Но почему - вылетело из головы. И вот сейчас, из Гришкиной комнаты, глядя на себя ту, в коротком платье среди снегов, она с тоской подумала - как вспомнила, - что ей совсем не было холодно, что она опять не похожа на других, опять не такая...
Этот страх Таня затаила в сердце - надо было смотреть, что там дальше произойдет с тою Таней, которая сидела на белом медведе... Солнце опустилось еще немного - ярче подожгло верхушки зеленовато-прозрачных гор.
- Он за тюленем. - Медведь мотнул башкой куда-то вперед. - За тюленем.
И тогда вдруг Таня увидела, что впереди действительно стоит ледяная глыба, похожая на тюленя. Тут ей и открылся секрет этих гор и глыб. Они все были на кого-то похожи: на моржей, на медведей, на тюленей, на рыб. А может, наоборот: северные рыбы и звери взяли себе такие тела, как у ледяных гор, вылизанных волнами и вьюгами.
А за ледяным тюленем стоял ее дед! Сейчас глядя это "кино", Таня поняла, что совершенно забыла своего деда. Но и помнила его!
Она смотрела и удивлялась его полупрозрачной, как бы стеклянной бороде, его серебристой старинной одежде. "Как же называется она? - подумала Таня. - А... кафтан!" И удивлялась дедовским рукам: они были живыми, они двигались и одновременно были тоже полупрозрачными, как его борода...
Взгляд солнца легко проходил сквозь Таниного деда, не оставляя тени.
"Кто же я такая, - подумала Таня со страхом, - кто же я, если это мой дед?.." И продолжала смотреть на себя ту, которую вез медведь...
Дед поднял ее на руки - легко, словно совсем невесомую, и Таня сразу вспомнила, какой он сильный. Медведь стоял, ожидая его слова.
- Ну, - спросил дед, - отвезешь нас туда?
- Боюсь, - ответил медведь, и Таня поняла, что бояться для медведя совсем не стыдно - не то, что для людей. Для медведя "боюсь" то же, что для человека, например, "хочу поесть".
- Вы невидимы, - сказал медведь, - а я боюсь!
Дед помолчал немного.
- Ладно. Отпущен. - И пошел прочь куда-то с Таней на руках. А медведь остался стоять, словно чем-то обиженный и в чем-то виноватый... Они шли довольно долго. Сколько, Таня сейчас не могла вспомнить. Вдруг дед легко взошел на вершину ледяной горы и остановился.
Таня с удивлением увидела дом, и людей около дома, и флаг на мачте. Вернее, это она теперь знала, что там люди, дом, флаг, мачта. И понимала, что все это з и м о в к а. Но Таня, которую она - теперешняя - видела на руках у деда, ничего не знала и, прижавшись к дедовой груди, вся дрожала, как дрожат от холода. Все, что было там, на ледяной поляне среди... А! Вспомнила слово: торосы!.. Все, что было там на ледяной поляне среди торосов, это все было ей неприятно, страшно. Она, теперешняя, не могла понять, откуда были тот страх и неприязнь. Но они были!
- Дрожишь? - Дед как-то странно и внимательно посмотрел на нее. - Ну вот, значит, я правильно задумал.
- Что?
- После узнаешь... Медведю-то их можно бояться...
- А мне?
- А тебе их надо любить.
В ТИШИНЕ
Она опять увидела себя в Гришкиной комнате. А та северная картина распадалась прямо на глазах, таяла, словно была сном: думаешь, запомню на всю жизнь, а попробуй-ка вспомни через полчаса - ничего не увидишь в душе, будто на экране погасшего телевизора.
- А дальше? - тихо спросил Гришка. - Дальше что?!
Таня молчала. Что-то мешало ей говорить. Или кто-то мешал...
- Ты же в нашей школе учишься, да? Тебя как зовут?
- Это ты в нашей школе учишься! - усмехнулся стоявший в дверях Вадим. Таня уверена была: он только что вошел сюда. И поняла: вот кто меня перебил.
Гришка не обиделся на Вадима. Вообще он не посмотрел на него. Вся его суета ушла. Он сидел на стуле, словно пианист перед невидимым роялем, - сосредоточенный, готовый через секунду заиграть.
Кошка и собака, забыв ссориться, смотрели на Таню - внимательно, не мигая, как умеют смотреть только звери.
ТРУДНЫЙ ВЕЧЕР
Прошло несколько дней, и Таня наконец поняла: больше она не вытерпит... Кстати, зря вообще терпела - бабушка заметила сразу, заволновалась.
- Ты здорова? - тронула губами лоб.
Эх, надо бы этот разговор начинать понезаметней, мол, просто к слову пришлось. Но уже не могла удержаться:
- Бабушк, а где наш дед?
Несколько мгновений бабушка не могла побороть испуг и почему-то жалость, которые проступили на ее лице. Потом открыла нижнюю дверцу книжного шкафа - она была не стеклянная, а из деревяшки, и значит, в том отделении всегда было темно.
Бабушка вынула большой альбом в зеленом бархатном переплете. Таня сразу поняла: там семейные фотографии! Такие альбомы она не раз видела у ребят из класса - на дне рождения или когда просто так придешь в гости... Чай выпит, сладкое - все, что полагалось, - съедено, до мультфильмов, допустим, еще минут двадцать. Ну и чего делать? Тебе говорят: а давай, дескать, я наш альбом покажу. И сидишь, переворачиваешь картонные страницы. Такое не очень уж увлекательное занятие. Но, кстати, не такое уж и скучное.
И сейчас, проведя рукой по тяжелой бархатной обложке, Таня подумала, и ей как-то удивительно стало: почему же я ни разу бабушку про наш собственный такой альбом? А ведь он, оказывается, все это время лежал в темном ящике - только дверцу приоткрой, и туда сразу прольется свет.
На первой странице Таня увидела молодую бабушку, рядом с ней стояла девушка. Невольно Таня улыбнулась, глядя на них. И тогда бабушка сказала:
- Это моя дочь.
И по лицу ее поняла Таня, что бабушка очень жалеет о сказанном... Девушка с фотографии смотрела и серьезно и весело, словно говорила тому, кто ее снимал: "Ну, скоро ты?!" И Таня спросила:
- А у тебя еще дочери были?
- Нет, - с трудом ответила бабушка, - она была у меня единственная... Потом и ее не стало...
"Бабушкина дочь - она же должна быть моя мама", - подумала Таня. И знала: на фотографии хорошая, но совершенно незнакомая, совершенно неродная женщина.
- Баб, а у меня есть мама?
Бабушка сидела, опустив глаза, словно ее кто-то пристыдил:
- Я не знаю, Танечка... Я простая женщина...
- А я, бабушк?!
Бабушка ничего не ответила, только смогла заплакать. Но не вытирала слез, и они капали на колени, покрытые байковым халатом в синий цветок. Потом бабушка спросила, и уже ничего не надо было между ними скрывать... не скроешь! Она спросила:
- Ты еще побудешь со мной, Таточка?
"Значит, я должна уходить?.." - Так она подумала. И не знала, что себе ответить: должна, не должна. Бабушка собралась с силами, вздохнула глубоко - чтоб успокоиться. Как же я смею плакать при ней, подумала бабушка. Впервые Таня услышала не слова человеческие, а мысли. И ей трудно было не удивиться, не ахнуть. Однако она сумела.
- Бабушк, пойдем "Спокойную ночь" смотреть... - Да, сейчас уж было не до альбома!
Они сидели перед телевизором. Таня - привалившись плечом к бабушкиной руке... Что-то должно было с ней случиться, что-то надвигалось на ее жизнь - огромное, чего нельзя ни изменить, ни остановить. Как нельзя остановить входящую в Москву зиму.