М.Ефетов
Рисунки Ю.Реброва
Когда фашисты ворвались в город, каждый дом был превращен в крепость. Бывало, в первом этаже засядут враги, а со второго этажа их бьют наши. Ворвутся фашисты в прихожую, а наши стреляют в них из кухни.
Бились не только за каждую улицу и за каждый квартал, но за каждый дом, за каждую квартиру, за каждую комнату. Был приказ: "Не подпускать к Волге фашистов! Город врагу не сдавать!"
Над улицами висела пыль, смешанная с дымом. Рвались снаряды и бомбы, поднимая тучи земли, мусора, песка, штукатурки. Дома рушились, тряслись мостовые и тротуары, будто во время землетрясения. Днем было темно от гари, дыма и пыли, а ночью то и дело вспыхивали огни и становилось светло от прожекторов, ракет и разрывов. И часто нельзя было разобрать, в каком доме фашисты, в каком - наши.
В один из таких тяжелых дней сержанта Павлова вызвал командир полка. Командир сидел, склонившись над планом города. На плане были помечены одним цветом дома, которые оборонялись нашими. А между этими цветными крестиками на карте стоял дом, ничем не помеченный. На него-то и показал острием карандаша командир полка.
- Разведайте, что происходит в этом четырехэтажном доме на Пензенской улице! - сказал он сержанту Павлову.
Приказ был коротким, ясным и точным. Как всякий приказ. Но, прежде чем отдать этот приказ, командир многое обдумал и взвесил.
Нет большей опасности, чем идти в разведку, не зная, враг ли, друг ли ждет тебя. А в четырехэтажном доме, расположенном напротив командного пункта, была полная неизвестность: наши там или фашисты? Стрелять нельзя было, но в то же время каждая дверь могла таить за собой смерть, каждая половица могла взорваться, любая стена - обрушиться.
Кто, не боясь смерти, сумеет проверить этот дом, а потом, если удастся, возьмет на себя оборону этого дома и удержит его во что бы то ни стало?
Перед полковником стоял человек чуть ниже среднего роста, с виду не сильный, самый что ни на есть обычный. Полковник знал: получив приказание, сержант Павлов не будет задавать вопросов, а тут же повторит приказ и скажет: "Есть!"
Так оно и было.
- Есть разведать, что происходит в четырехэтажном доме! - ответил Павлов, взяв под козырек.
Полковник поднялся, подошел с сержантом к ступенькам, ведущим из командного пункта наверх; прощаясь с Павловым, крепко сжал его руки своими большими ладонями:
- Желаю удачи, Яков. Понятно?
- Понятно, товарищ полковник.
Лишних слов сержант Павлов говорить не любил.
Через минуту Павлов полз по разбитому и вывороченному асфальту, точно медленно плыл в густой, темной воде. Было сумрачно и как бы туманно.
В пяти шагах от Павлова ползли трое солдат, которые вместе с ним отправились в разведку. Но они не видели своего командира - так плотно вечерние сумерки и дымный туман прикрывали разведчиков. Их маскировочные халаты сливались с развороченной мостовой, закопченными тротуарами и дымно-серым воздухом.
Так, скрытые темнотой, приползли разведчики почти к самому дому. Прислушались. Где-то за несколько кварталов отсюда хлопали выстрелы, а здесь была тишина.
Четырехэтажный дом стоял несколько на отшибе от других зданий, уже захваченных фашистами. Павлов чуть приподнял голову и осмотрелся вокруг, насколько позволяла темнота ночи. Говорят ведь, что у разведчика глаза как у кошки. Темнота для разведчика не помеха.
Несколько мгновений Павлов лежал совсем неподвижно и бесшумно. Он оценил обстановку: захватить этот дом и закрепиться в нем, превратив здание в опорный пункт, - значит удержать всю площадь. Конечно, наивно было думать о захвате четырехэтажного дома и особенно о том, чтобы удержать его. Ведь вся команда Павлова состояла из четырех человек. А вокруг были тысячи и тысячи врагов. Но в эти мгновения Павлов думал не о том, что можно, а о том, что нужно сделать. Он поправил на голове каску, которая упрямо лезла на лоб, и тихо свистнул:
- Вперед!
В это время над головами разведчиков с треском и шипением вспыхнула ракета.
"Обнаружили", - подумал Павлов, но продолжал ползти вперед.
Та-та-та - забил где-то впереди пулемет, и пули защелкали совсем рядом.
Было страшно. Человеку очень трудно привыкнуть к близости смерти, которая вот здесь, рядом, можно сказать, наступает на пятки. Трудно не бояться смерти, но можно перед ней не отступать, а прорываться вперед.
Тихим свистом Павлов звал за собой солдат, уходя от пуль и осколков, которые пощелкивали уже где-то сзади.
Когда Павлов был уже у одной из дверей дома, солдаты почти вплотную подползли к нему и все вчетвером бесшумно спустились в подвал первого подъезда. Пролети здесь муха - можно было бы услышать шум ее крыльев.
Разведчики и двигались и дышали совершенно беззвучно.
Но - чу! - в доме кто-то есть. За дверью подвальной квартиры Павлов услышал звук. Что это? Не то ветер в оконной раме свистит, не то стонет или сопит во сне человек...
Сержант поднял руку и солдаты застыли, будто превратились в статуи. Слегка пригнувшись, Павлов приложил ухо к двери. И тут он ясно услышал, что это не ветер, а человек, который чуть слышно мурлыкал себе под нос:
Баю-бай,
Баю-бай!
Испеку я каравай.
Баю-бай,
Баю-бай,
Баю-бай!..
Где-то невдалеке ухнуло, зашуршала осыпающаяся штукатурка, и снова стало слышно, как напевает женщина, укачивая ребенка.
Колыбельная песенка? Здесь, в этом доме? Не почудилось ли?
Сержант взглянул в щелочку и увидел очертания женщины. Раскачиваясь из стороны в сторону, она напевала: "Баю-бай..."
"Похоже, что наша", - подумал Павлов.
Когда разведчики вошли в комнату, женщина вскрикнула, нагнулась над ребенком, прикрыв его собой, но тут же подняла голову. На глазах у нее были слезы:
- Наши! Родные мои!
- Тсс... - Павлов приложил палец к губам. - Где они?
- Тут. Рядом. Во втором подъезде...
Ребенок во сне застонал, и мать пригнулась к нему, укачивая и снова напевая:
- Баю-бай! Баю-бай... Спи, доченька. Спи, Светочка... - Потом женщина посмотрела на Павлова и на солдат и сказала шепотом, протянув руку к стенке: - Фашисты там, в такой же вот нижней квартире. Боюсь выйти... Убьют...
- Сидите пока здесь! - сказал Павлов женщине. Он поднял руку с автоматом и обернулся к своим товарищам: - За мной!
В это время девочка проснулась и огляделась с испугом. Павлов увидел большие светлые глаза. Уже на лестнице он услышал, как она плакала.
Женщине с ребенком сержант в тот момент ничего не сказал, но, может быть, подумал, что раз она боится, то никуда из этого подвала не уйдет. "Вот разделаемся с фашистами, вернемся в подвал и поможем женщине".
Павлов и его товарищи выползли из первого подъезда. Вокруг было тихо и темно. Но где-то совсем близко притаился враг.
Павлов не знал, сколько фашистов встретит его во втором подъезде. Но приказ командира он уже выполнил - выяснил, что один из подвалов этого дома занят врагом. Казалось, что теперь можно было бы отправиться назад и доложить полковнику о выполнении задания. И командир, склонившись над картой, поставил бы цветной крестик на квадрате, который изображал четырехэтажный дом: "Дом занят врагом".
"Занят? Это мы еще посмотрим!"
Павлов со своими товарищами переполз из первого подъезда во второй, вышиб дверь, за которой слышны были голоса гитлеровцев, и прямо с порога забросал комнату ручными гранатами. Блеснул ярко-белый свет. Казалось, что рушатся стены, воздух как бы уплотнился штукатуркой, щебнем, дымом и приторным запахом взрывчатки.
В комнате загрохотало, загремело, зазвенело...
Прикрывая глаза от пыли, щурясь и чихая, сержант и его товарищи ворвались в квартиру, держа автоматы перед собой. Три гитлеровца были убиты наповал, а остальные - сколько их было - выскочили в окна, не приняв боя.
Теперь надо было прочесать весь дом - осторожным шагом, на цыпочках, с автоматом наготове, с указательным пальцем на курке, со щупом впереди. Этим щупом проверяют, не ждет ли тебя, притаившись, мина, оставленная врагом.
Шаг за шагом, квартира за квартирой, этаж за этажом прочесывали Павлов и его товарищи дом до самой крыши. Можно было возвращаться в подвал первого подъезда, где осталась женщина с девочкой. Павлов так и сделал.
Ни маленькой Светланы, ни ее мамы там не было.
"Зря ушла, - подумал Павлов. - Убьют ведь. И ребенок погибнет. Как помочь им теперь?"
Не знал Павлов, как ждала его возвращения сюда, в подвал, эта женщина, которая пыталась спасти своего ребенка, унести его из горящего города. Она слышала взрывы гранат, которыми Павлов забросал квартиру в соседнем подъезде. А потом стало тихо - совсем тихо. Сержант в это время прочесывали большой четырехэтажный дом, однако делали они это совсем бесшумно. И, кто знает, могла ведь подумать женщина: придут ли они? Что произошло во втором подъезде? Удалось ли нашим расправиться с фашистами? Вот отворится дверь, и войдут. А кто войдет? Кто победил в поединке в соседнем подъезде?
Такие мысли, должно быть, заставили женщину выползти из подвала, не дождавшись возвращения Павлова. Она ползла к Волге. Острые углы вывороченных асфальтовых плит царапали и будто хватали за ноги. А в это время фашисты уже били по дому на Пензенской из минометов.
В подвале, где засел наш сержант с солдатами, слышно было, как рушатся потолки и стены верхних этажей с тех квартирах, где только что осторожно шагали Павлов и его товарищи.
Комнаты и балконы, лестницы и подъезды превращались в груду дымящихся кирпичей.
Артиллерийский огонь по дому усиливался с каждой минутой. Фашисты хотели забрать обратно или начисто стереть с земли дом, из которого их вышибли.
В ту ночь началась оборона этого четырехэтажного дома на Пензенской улице.
Нет, это было не так просто. Подвиг сержанта Павлова был необычен, хотя во время Великой Отечественной войны наши воины совершали много подвигов, навсегда вошедших в историю.
Полковник, который послал Павлова в разведку, ждал его возвращения. Он уже больше часа ходил из угла в угол тесной землянки, то и дело справляясь у наблюдающего, хотя знал, что все равно, как только появятся разведчики, ему сразу же доложат об этом.
Но Павлова и никого из трех солдат, которые отправились вместе с ним, не было. И теперь полковник вспоминал сержанта и трех солдат, думая о том, какие же это бесстрашные люди.
Да, в течение целого часа сержант не возвращался на командный пункт. Надо было организовать оборону четырехэтажного дома и так расставить гарнизон из четырех человек, чтобы враг с любой стороны сразу получил бы отпор. Оглянув местность с высоты, Павлов понял, что здесь все дороги фашистов к нашему переднему краю лежат только через это здание.
Четыре воина заняли оборону против целой армии гитлеровцев. И только тогда Павлов отправил одного из солдат к своему командиру сообщить, что фашистов в доме нет, что он, Павлов, принял на себя оборону этого здания и просит прислать ему подкрепление.
Солдаты, присланные в подкрепление Павлову, притащили миномет, пулеметы, патроны, гранаты, продукты и полевую радиостанцию.
В узкие щели, оставленные в окнах, сквозь которые Павлов следил за местностью, видно было, как ползут к дому гитлеровцы, подтягивая за собой пулеметы и минометы.
Сотни раз атаковали фашисты дом, который во всех донесениях, в сводках и в корреспонденциях теперь так и назывался: "Дом Павлова". В сплошном дыму, в пыли и в огне дом этот не был виден, но из подвального этажа все время шли позывные:
"Я - маяк! Я - маяк! Я - маяк!
"Маяк" - это было условное название рации дома, который оборонял Павлов. Сержант сообщал по радио нашему командованию, что он крепко держит оборону и фашистов близко не подпускает.
Но фашисты были совсем рядом. Однако ближе двадцати шагов Павлов гитлеровцев не подпускал. Фашисты уже били по дому не из орудий, даже минометы им были ни к чему - они забрасывали дом ручными гранатами и кричали в голос, без рупора:
- Рус, сдавайся!
Многие солдаты были ранены, но дом не сдавали. Ранен был и сам сержант Павлов. Однако фашистам от этого легче не стало. Дорого обходился им каждый шаг по нашей земле! Они прошли миллионы шагов. А вот теперь и десять шагов сделать не смогли. Выдохлись.
<к содержанию
